Семь месяцев бесконечности - Боярский Виктор Ильич (версия книг TXT) 📗
Обсудили с Этьенном идею идти на Мирный прямо с Южного полюса, минуя Восток. Это, по нашим грубым оценкам, должно было дать экономию около 200 километров или восемь-десять дней, что было весьма существенно. Но это все впереди — во всяком случае, решили попросить Крике подсчитать разницу в расстояниях поточнее с использованием «Аргоса». Этот теплый день был ознаменован еще одним примечательным событием. Мы с Этьенном сначала услышали о нем, а затем и увидели воочию. Кейзо, самый молодой и отважный среди нас, сегодня впервые в столь высоких широтах принял снежный душ. При этом он кричал так громко и жалобно, что некоторые собаки не выдержали и в унисон завыли. Когда мы с ним позже встретились, он сказал мне со смущенной улыбкой: «Бикта, я так не могу, как ты, молча — я обязательно должен кричать, чтобы себя подбодрить». Я сказал, что он все делает совершенно правильно, поскольку при таком обтирании закаляется не только тело, но и дух, что неизмеримо важнее. Лагерь в координатах: 82,1° ю. ш., 83,2° з. д.
«Слепой ведет слепых», — так можно было бы коротко описать наше сегодняшнее продвижение. Несмотря на всю похожесть последних дней с их непрекращающейся белой мглой и сильным встречным ветром, день сегодняшний можно было бы выделить по какой-то особенно коварной поверхности. Вместо обычных застругов из плотного снега появились большие бугры голого льда, взбираться на которые, равно как и съезжать с них, было одинаково трудно. Не проехав и ста метров, перевернулись нарты Джефа, некоторое время спустя вновь опрокидывание — никаких контрастов, продвигались на ощупь и медленно. До обеда прошли всего девять миль вместо обычных одиннадцати-двенадцати. Это, конечно, немного, но все же лучше, чем ничего.
После обеда Тьюли вытеснила меня с лидирующей позиции, очевидно, не в силах более смотреть на то, что я вытворял на лыжах с одной только мыслью удержать равновесие. Я вновь откатился к нартам Уилла и пошел рядом с ними. После двух особенно энергичных прыжков нарт на ледяных ухабах, когда мне только чудом удалось не упасть, я снял лыжи совсем и побежал рядом. Собаки тянули хорошо, и нарты прыгали по ледяным огромным волнам, как скутера. Ведомые не знающей устали Тьюли, мы пошли быстрее и после обеда преодолели еще 11,5 мили, выйдя к концу дня на неплохой для этих условий результат — 20,5 мили.
Вечерний сеанс радиосвязи удался не совсем. Станция Русская, которая удовлетворительно слышала нас вчера, сегодня молчала, так что поговорили только с базовым лагерем. Получив, как обычно, наши координаты, Этьенн нанес их на карту, чтобы посмотреть, как пойнтмен держит направление. Сейчас, после выхода с холмов Патриот, ближайшим заметным ориентиром для нас были находящиеся впереди пример, но в 200 милях горы Тил, поэтому было особенно важно чаще контролировать направление, чтобы не слишком сильно отклоняться от курса. Соединив полученную на карте точку с точкой, отмечавшей нашу вчерашнюю позицию, Этьенн удовлетворенно крякнул и перебросил мне карту через стоящий на примусе чайник. «Ай да Джеф, ай да навигатор, — с некоторой завистью в голосе произнес Этьенн. — Сумел все-таки найти управу на русский левый уклон! Взгляни, как ты исправно уходишь все дальше и дальше вправо!» Действительно, линия, обозначавшая наш путь, имела явную тенденцию к отклонению вправо, то есть к западу от линии, соединявшей горы Тил с холмами Патриот. «Надо немного уменьшить поправку на склонение», — подумал я. Карты, которыми мы пользовались, были изданы в 1982 году, и такими же старыми были нанесенные на них изолинии магнитного склонения. Я обычно вносил поправку в эти данные по солнцу, но последнюю неделю солнце не слишком нас баловало, поэтому я и не мог скорректировать наш курс. Лагерь в координатах: 82,4° ю. ш., 83,7° з. д.
Сегодня день рождения Кейзо Фунатсу — самого юного и, по его уверениям, самого красивого из всех участников экспедиции. Что касается молодости, то это был абсолютно бесспорный факт: мы отмечали сегодня его тридцатитрехлетие, то есть он был свежее самых свежих из всех остальных — нас с Джефом — на целых шесть лет. Что же касается его красоты, то она как-то особенно не бросилась нам в глаза до тех пор, пока однажды во время одного из официальных приемов, устроенных в честь участников экспедиции нашим основным спонсором компанией «Гортекс» в Лас-Вегасе, Кейзо на обычной в таких случаях церемонии представления начал свою речь с заявления: «Уважаемые леди и джентльмены! Я, Кейзо Фунатсу из Японии, самый юный и самый привлекательный участник экспедиции». Раздался дружный смех, сопровождаемый аплодисментами. С тех пор все мы стали замечать, что, пожалуй, белозубая улыбка и открытое лицо нашего юного товарища лучше, чем буйная шевелюра Уилла, романтическая лысина Этьенна, младенчески голубые глаза Джефа, паганелевские очки профессора или моя разбойничья борода, символизируют молодой задор нашей экспедиции, и Кейзо навсегда перешел для нас в разряд самых красивых.
И сегодняшний день был почти под стать имениннику: голубое небо, солнце и молодой, упругий и сильный, как сам новорожденный, встречный ветер с поземкой. Однако что такое ветер и поземка, если есть видимость! Да ничего, и мы убедительно доказали это, пройдя за весь день 24,6 мили! Заструги кончились часа через два после выхода, поверхность была практически без льда, что давало возможность успешнее противостоять встречному ветру. Весь день продолжался пологий подъем. Если судить по карте, то мы уже набрали высоту около 2000 метров — до Полюса оставалось всего 800 метров вверх и около 560 миль вперед.
Праздничный ужин был назначен на 21.15. Я приготовил небольшую поэму под названием «Плач Кейзо» и часы марки «Ракета» с гравировкой на тыльной стороне: «Кейзо Фунатсу. 19.11.89». Эти часы были любезно предоставлены мне моим единственным и неповторимым спонсором Петродворцовым часовым заводом, и я провез с собой через всю Антарктиду именные часы в качестве подарков для своих друзей. Этьенн нацедил небольшую полиэтиленовую бутылочку «Фарнебранки», на которой написал черным фломастером: «Кейзо-33». Собравшись таким образом, мы вылезли из палатки и через несколько минут уже сидели в тесном пирамидальном тереме именинника.
Праздник, однако, начался совершенно неожиданно с того, что Уилл навязал всем дискуссию о топливе и о том, каким образом нам разрешить эту проблему. Именинник сидел в углу рядом с небольшой бутылочкой теплого сакэ, приготовленного специально для торжественного случая, и никакого участия в дискуссии не принимал — очевидно, по молодости. Я сначала думал, что мы все-таки вскоре перейдем к основному вопросу повестки дня, ради которого и собрались. Но не тут-то было: дискуссия принимала затяжной и необратимый характер. Тогда я взял игру на себя. «Джентльмены! — громко сказал я, перебивая Уилла. — Давайте сначала все-таки поздравим именинника, выпьем сакэ, а уж потом, если будет охота, продолжим нашу дискуссию». Не дав Уиллу возразить (он, правда, и не слишком пытался), я достал из кармана заготовленный лист с поэмой и нараспев, чтобы дать возможность оценить мое оксфордское произношение, начал читать. Поскольку поэма была написана в духе лучших английских баллад, то для экономии места я не привожу ее здесь в оригинале, а скажу только, что сюжетную линию поэмы можно было разделить на три части. В первой молодой именинник жаловался на бесконечный встречный ветер, оставивший неизгладимые следы на некогда нежной коже его лица, а также нахально и безнаказанно разгуливающий в его одеждах. Затем он обращался к Будде, смиренно вопрошая его, за что тот лишил своего почитателя столь необходимых для каждого живущего на Земле вещей — солнца и голубого неба. Во второй части автор поэмы, считающий себя, по всей видимости, более опытным во всех отношениях человеком, пытается успокоить именинника, уверяя, что ему известна истинная причина такой печали достигшего возраста Христа, а значит, расцвета духовных и физических сил именинника. По утверждению автора, таковой является наличие некоей загадочной особы, чьи длинные волосы черны, как крыло кондора, и именно эта особа, с которой, опять-таки по утверждению автора, именинник познакомился в советском посольстве в Буэнос-Айресе, лишает именинника сна, унося его душевный покой и вызывая тоску, изливающуюся в плаче, описанном в первой части поэмы. И, наконец, апофеоз — это третья часть, в которой автор вновь призывает именинника забыть все печали, поскольку, как человек опытный, наверняка знает, что в мире много самых разных посольств с девушками на любой вкус, каждая из которых сочтет за честь (в этих словах автора несколько меньше уверенности) познакомиться с героем трансантарктического перехода, каковым, естественно, очень скоро станет именинник.
