Пешком через Ледовитый океан - Херберт Уолли (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Безжизненное небо вспыхнуло розоватым светом. Медленно плыла полная розовая луна, совершая прощальный обход мира безмолвия. Температура воздуха упала до —58° С. Было тихо, очень тихо. Каждый вдох вонзался в легкие холодной жесткой полоской стали. При слишком быстром шаге воздух потрескивал, как наэлектризованный. Нарты были готовы, продовольственные ящики упакованы, подробные списки необходимого снаряжения составлены. В полдень, когда мы обычно кормили привязанных внизу собак, на нас падала тень горы Эребус. Северный горизонт был ослепительно-желтым; морской лед в заливе Мак-Мёрдо казался зеленовато-серой скатертью, расстеленной для того, чтобы гостеприимно принять первые косые лучи возвратившегося солнца.
С каждым днем солнце в полдень поднималось все выше. Оно окрашивало в розовый цвет остров Уайт-Айленд к югу от нас, между тем как шельфовый лед на переднем плане все еще находился в тени. Температура воздуха повышалась.
Первый проблеск солнца на базе Скотта мы увидели 3 сентября – через пять месяцев после того, как оно скрылось за горой Эребус, но еще целую неделю нас приковывали к базе первые бури, возвещавшие о наступлении лета. Только 11 сентября мы смогли предпринять тренировочную вылазку к северу с собачьими упряжками, чтобы посетить старые хижины Шеклтона и Скотта. Стояло раннее утро, солнце не освещало еще полуостров Хат-Пойнт, но его сверкающие лучи золотой завесой отделяли мыс Армитидж и высвечивали край холма Обзервешен-Хил, на котором стоит крест в память о Скотте и его четырех отважных спутниках. В тени было холодно, и все казалось неподвижно замершим, но, когда мы достигли мыса Армитидж, нас залил солнечный свет и все вокруг вспыхнуло оранжевым пламенем. Часов шесть спустя мы промчались на собаках над трещиной и разбили лагерь на узком снежном выступе ярдах в 60 от хижины, в которой капитан Скотт провел зиму 1911 года. Той зимой Скотт и его спутники написали два тома «Южно-полярного Таймса», причем второй был закончен 8 сентября. И вот через пятьдесят лет мы вторглись в заброшенную хижину. Наши глаза не могли привыкнуть к темноте в помещении, так как сквозь два окна в дальнем конце его пробивался лишь тусклый свет. Мы натолкнулись на стол; треск половиц и скачущие тени оживили комнату. Было холодно и мрачно, но мы держались тесной кучкой и вошли в кают-компанию, некогда отделенную от столовой грудой продовольственных ящиков, в которой был оставлен промежуток для прохода. У длинного, ничем не покрытого стола в кают-компании выстроились в ряд стулья; позади них были расположены крошечные перегороженные спальни – ветхие сооружения, загрязненные ворванью и копотью, заваленные остатками поношенной одежды, грязной и заплесневелой. В правом дальнем углу находилась научная лаборатория. В дальнем левом углу мы обнаружили небольшую комнату – спальню Скотта; мы сели на койку Уилсона и, глядя на чертежный столик, представили себе, как капитан Скотт писал свой дневник пятьдесят лет назад. Ту ночь в хижине они работали без устали, занимаясь окончательными приготовлениями к весенним путешествиям: «Сущий демон беспокойства, казалось, побуждал нас не щадить усилий, и мы сейчас напрягались изо всех своих сил…» (из «Дневников» капитана Скотта). Пламя свечи колебалось, и ее свет пронизывал темноту. Я защитил рукой пламя и медленно пошел вперед. Тени ползли по комнате; бледный свет падал на вспученные, как бы дышащие, затхлые от времени спальные мешки. Они валялись на койках. Я взял в руки пачку журналов, и в воздухе повеяло от них своеобразным запахом, а в хижине повсюду за пределами круга бледного света нашей свечи послышались как бы стоны, словно какой-то жалобный укор. Два стула были отодвинуты в сторону; они стояли под углом к остальным; я обошел их и слегка задел две меховые рукавицы, которые, еле держась, свисали с края койки, и наступил ногой на что-то, лежавшее на полу. Когда я направился к двери, тени закружились в хороводе; они, казалось, проносились совсем близко, так что я мог чуть ли не коснуться их рукой, ползли вплотную за мной, упираясь мне в самую спину.
Хижина Шеклтона была не менее жуткой. Призраки смельчаков, обитавших там, возвращали нас на полвека назад. И все это как-то заставило нас пережить далекое прошлое. В тот день меня и охватил лихорадочный порыв идти к полюсу, преодолевая все препятствия. Вечером 20 октября 1961 года меня вызвали по радио. Мне надо было через несколько часов вернуться на базу Скотта и сесть в самолет, вылетавший в разведывательный полет в 1600 миль над тем районом, где нам предстояло работать в наступающем летнем сезоне.
Мы летели на большой высоте. Настроение у нас было радужное. Бортмеханик и пилот внимательно следили за приборами и заполняли навигационные документы. Патрубкообразные вентиляционные отверстия самолета выдыхали теплый воздух. Прошло несколько часов, появились и исчезли горные цепи, наконец горизонт как бы пропал, и самолет изменил курс. Из-под правого крыла стала уползать широкая белая лента ледника Вирдмор, вытянувшегося между крутыми горами, которые поднимались к полярному плато, видневшемуся в далекой дымке. Летя вдоль холмов у подножия гор Королевы Мод, мы потеряли ориентировку. Пилот не мог определить наше положение на карте. Она была испещрена контурами нечетко очерченных ледников. Мы искали прежде всего ледник Хейберга, по которому проходил путь Амундсена к полярному плато, но, для чего это нам было нужно, сейчас не могу припомнить, так как в то время мы не предполагали сами использовать этот путь. Ледник Шеклтона было легко опознать даже с помощью тех грубых кроков, которыми мы руководствовались; он предстал перед нами круто падающим голым страшилищем. Мы сосчитали ледники, отмеченные к востоку от него, затем направились к истоку ледника Строма. Самолет усиленно рычал моторами. Мы затаили дух, когда пролетали на бреющем полете горный массив. За нашими запотевшими окнами мелькали скалистые склоны, зияющие голубые ущелья, снежные поля и хаотические скопления глыб у ледников, отроги гор и хребты, черные тени и сверкающие, залитые солнечным светом снежные купола. Никто из нас не знал, где мы находимся, и только много месяцев спустя, демонстрируя в Новой Зеландии цветные диапозитивы, я понял, что в тот день мы летели прямо над ледником Хейберга.
Через несколько часов мы приземлились на полевом аэродроме близ пролива Мак-Мёрдо. О районе моей новой экспедиции в результате полета я узнал только то, что место посадки самолета находилось там в 600 милях от нашей базы. Мне с трудом удалось добраться до базы Скотта, чтобы отправить свою последнюю просьбу оказать нам помощь для броска к полюсу.
Несколькими неделями раньше в Веллингтоне состоялось заседание ученого комитета по антарктическим исследованиям, и его высокопоставленные члены прилетели на станцию Мак-Мёрдо в качестве гостей вице-адмирала Тайри. Одетые одинаково, как по форме, они развили бурную деятельность: каждый день летали во всех направлениях Антарктики, но к обеду всегда поспевали возвратиться. Они сочувственно выслушали мой план, и все согласились с сэром Вивьеном Фуксом (он провел три дня на базе Скотта в окружении своих почитателей), что на обратном пути спускаться с плато опасно; лучше до американской станции на Южном полюсе совершить санный переход, а оттуда возвратиться на базу на попутном американском самолете. Благодаря их влиятельной поддержке я почти получил разрешение. Только Этил Роберте, начальник базы Скотта, не был убежден в этом и просил меня не настаивать на броске к полюсу.
В прощальный вечер, проведенный мною на базе Скотта перед отъездом в мою последнюю экспедицию в Антарктике, я был приглашен в штаб-квартиру в Мак-Мёрдо, чтобы обсудить мои планы с адмиралом Тайри. С обезоруживающей искренностью он признался, что ему хотелось бы, чтобы моя партия совершила путешествие к полюсу в пятидесятую годовщину героических свершений, однако обстоятельства не благоприятствуют этому: в случае какого-нибудь несчастья поиски и спасательные операции потребуют больше людей, чем он сможет выделить в конце летнего сезона.
