Африка грёз и действительности (Том 2) - Ганзелка Иржи (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗

Булавайский журналист, который пришел попросить у нас интервью о нашем путешествии для местной газеты «Булавайская хроника», сказал по этому поводу:

— Посмотрели бы вы на это достижение, когда идет дождь. У нас здесь или светит солнышко, или льет как из ведра. Вам бы, наверно, понравился вид наших булавайских девчат, когда они, держа туфельки в руках, перебираются вброд дважды на каждом перекрестке, чтобы попасть в свои магазины и конторы.

В окрестностях Булавайо начинают уже попадаться грандиозные скалы из красного гранита. На холме Матопос среди огромных гранитных глыб, поросших лишайниками, похоронен беспощадный завоеватель и авантюрист, имя которого присвоено двум молодым британским колониям, Сесиль Джон Родс, представлявший полную противоположность Ливингстону.

Невдалеке возвышается памятник, поставленный в честь горсточки его вооруженных помощников, павших 4 декабря 1893 года в последнем бою против воинов племени матабеле. В этом бою копий против винтовок и камней против гранат и шрапнели погибли тысячи защитников родной земли, здесь была погребена независимость их племен.

Новые властители привезли с собой много удивительных машин, которые вгрызаются в землю, превращая камни в блестящий металл, привезли повозки, в которые можно погрузить за один раз целое стадо крупного рогатого скота и увезти его по двум узким полоскам железа. Они проложили по всей стране хорошие дороги, привезли из незнакомых стран множество красивых вещей и увозят отсюда много богатств, угля, руды, скота.

Коренные жители Родезии не смеют и слова сказать по этому поводу, не смеют прикоснуться ко всем прекрасным и удивительным вещам. Южная Родезия пользуется самоуправлением, выпускает свои почтовые марки, у нее есть свое законодательное собрание. Но участвовать в выборах имеет право только тот, кто располагает годовым доходом не ниже 100 фунтов стерлингов и владеет собственным домом, оцениваемым не ниже 50 фунтов. Заработная плата рабочего на угольных шахтах Родезии, где негры оплачиваются еще сравнительно хорошо, едва достигает 15 фунтов в год. Белые рабочие на тех же шахтах зарабатывают до 450 фунтов в год.

Коренные жители Родезии не умеют ни читать, ни писать. У них нет школ и нет средств на их строительство. Белых в стране не более пяти процентов, причем только часть из них занята в земледелии. Несмотря на это, пришельцы отняли у коренного населения страны две трети самых лучших земель. А 95 процентов аборигенов влачат жалкое существование на оставленной им трети высохшей, истощенной земли, которая не в состоянии прокормить земледельца без крупных мелиоративных работ. Аборигены вынуждены наниматься на работу в латифундии европейских колонизаторов или на шахты, где выбиваются из сил за нищенскую плату. Себестоимость одной тонны угля на шахтах Родезии не превышает шести пенсов. Продажная цена угля — 10 шиллингов 9 пенсов. На каждой тонне шахтовладельцы получают две тысячи процентов прибыли!

И вот захватчики — двадцатая часть населения — пользуются неограниченной властью в стране и распоряжаются всеми ее богатствами, а коренным жителям, которых в 19 раз больше, они дают лишь столько, чтобы они могли влачить голодное существование и чтобы их всегда можно было использовать, когда понадобится дешевая рабочая сила.

Таковы результаты «работы», проделанной в этой колонии 60 лет назад превозносимым англичанами Сесилем Джоном Родсом.

Безусловно, колониальные власти обратят внимание приезжего на одного родезийского художника, двух негритянских писателей, на две-три негритянские школы, имеющиеся в стране. Они подчеркнут, что эти «достижения» служат доказательством их искреннего стремления повысить культурный уровень народа Родезии. Но колониальные чиновники умалчивают о том существенном обстоятельстве, что эти достижения доступны лишь ничтожному меньшинству коренных жителей, меньшинству, рабски преданному колонизаторам. Образование, полученное представителями этого меньшинства, используется ими лишь для того, чтобы совместно с британскими хозяевами колонии более эффективно подавлять свой собственный угнетенный народ.

Сократ из Зимбабве

Почти каждый, кто побывал в Южной Родезии, видел Зимбабве и расспрашивал о нем еще до того, как пересекал границу страны. Это результат естественного человеческого любопытства и стремления познать все, что кажется загадочным и таинственным, или же — результат умелой рекламы в стране, которая не может похвалиться ни пирамидами, ни Долиной царей, ни красотами природы, ни ледниками на экваторе или подобием водопадов Виктория. Поэтому здесь на каждом шагу можно услышать:

— Не забудьте осмотреть Зимбабве!

Близ Булавайо мы свернули к востоку, добавили к своему маршруту еще 250 километров пути и едем осматривать родезийские Фивы, познакомиться с историческим памятником, о котором никто ничего толком не знает. Проезжаем Форт-Викторию, и после 25 километров перед нами появляется надпись: «К древнему храму».

Мы оглянулись вокруг; высоко на гранитных скалах мы увидели обломки стен и направились к домику смотрителя, чтобы спросить, где же Зимбабве.

— Здесь, повсюду вокруг, — сказал он нам.

— Можно у вас получить какие-нибудь проспекты, фотографии, сведения о происхождении развалин и о результатах исследований, проведенных до настоящего времени? — При этом мы вспоминали толстые каталоги и путеводители по египетскому музею, который тянется, начиная от моста Аббаса II в Каире и до древних памятников, высеченных в скалах Верхнего Египта.

— Что вы, какое там! Только, ради бога, не пытайтесь доискиваться, кто собрал сюда эти камни. Многие уже пытались это сделать, но пока еще никто ничего не узнал.

Он был прав. Его слова звучали, как классическое изречение Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю». Мы представили себе, как расценили бы подобное компетентное сообщение посетители Кршивоклата или Карлува Тына, [86] приученные к экскурсоводам, которые отбарабанивают свои пояснения, как урок истории, вызубренный по книге. Мы понимали, что нам здесь не получить ничего нового, что восполнило бы абсолютное отсутствие сведений об этих руинах, о которых уже написано много томов бесплодных исследований.

По данным одних «исследований», Зимбабве соорудили те же самые египтяне, которые вдохнули жизнь в долину Нила. По другим «данным», его построили финикийцы, персы, шумеры, положившие начало строительству Вавилона. Иные утверждают, что Зимбабве построили арабы. Но существует и такое мнение, что Зимбабве построили таинственные народы, которые пришли сюда из центральных областей Африки специально для этой цели, а затем снова таинственно исчезли. Вероятно, они сделали это только для того, чтобы оставить Зимбабве на забаву археологам, как игрушечное сооружение из кубиков. [87]

Мы молча проходим по развалинам незнакомой культуры и ощущаем совершенно новое, освежающее чувство свободы. Ведь те, кто строил Зимбабве, вряд ли заботились о том, будут ли здесь прохаживаться туристы с «бедекерами» на английском или на французском языке. Их это нисколько не трогало. Они не знали извести и не претендовали на бессмертие своих сооружений, как египетские фараоны. Они просто возводили свои строения для практических нужд.

Нельзя не восхищаться искусством этих зодчих, сумевших приспособить свои строения к природе, к той самой природе, которая подсказала мифическому Икару идею о крыльях, скрепленных воском. Строительная техника и форма этих сооружений свидетельствует о намерении добиться гармонии с гигантскими гранитными скалами. Ни один средневековый замок, опоясанный стенами, с подъемными мостами, валами и рвами, наполненными водой, не мог быть более недоступным, чем орлиное гнездо Зимбабве. Медленно взбираешься по ступенькам, высеченным в скале, и в некоторых местах цепляешься руками, чтобы боком протиснуться через косую щель, которая представляла, да и до сих пор представляет собой, идеальное оборонительное сооружение. Достаточно было сбросить в этом месте на врага только одну каменную глыбу, чтобы крепость Зимбабве никогда не попала в чужие руки.