Водители фрегатов - Чуковский Николай Корнеевич (книги онлайн .TXT) 📗
После шести часов утомительного пути пленники увидели большой холм, на вершине которого стояла деревня, обнесенная частоколом. Эмаи повел свой отряд прямо к деревне.
Новоприбывших встретила толпа воинов человек в двести. Их вел старик с седыми волосами. По перьям на голове и по татуировке на лбу сразу было видно, что это вождь.
– Айр-маре, Эмаи! – кричали пришельцам жители деревни.
– Айр-маре, Ренгади! – отвечали спутники Эмаи.
Седоволосого вождя этой деревни звали Ренгади. Он был младший вождь и в знак преданности своему владыке Эмаи расцарапал себе лицо, грудь и руки острым камешком. Все его подчиненные поступили так же, и скоро со всех текла кровь. Эмаи подозвал Ренгади к себе. Вожди потерлись друг о друга носами. Когда приветствия были окончены, все вошли в деревню.
Деревня была точь-в-точь такая же, как та, где пленники провели первую ночь, только немного больше. Женщины и дети прятались в хижинах, не решаясь показаться на глаза верховному вождю. Воины Ренгади с любопытством разглядывали пленников. Они, как и все жители центральной части острова, никогда не видали европейцев. Особенно их поразили огненные волосы Рутерфорда. Они с него не спускали глаз.
Все войско собралось на поляне за хижинами. Пленники задрожали от страха, когда увидели большие круглые ямы, в которых дымился хворост. В таких самых ямах были изжарены убитые моряки, и они решили, что теперь настал их черед.
Но на этот раз ямы были приготовлены для свинины. Принесли убитых свиней, разрубили их, побросали в ямы на горячие камни и засыпали землей. Когда свинина изжарилась, ее вырыли и начался пир. Эмаи приказал угостить и пленников. Но матросам не разрешили есть вместе с воинами. Их посадили в стороне, там, где обедали рабы.
Рабы были воины других племен, взятые в плен на поле битвы. Они накинулись на мясо с необыкновенной жадностью. Очевидно, их не слишком сытно кормили.
Наконец женщины покинули хижины и вышли на поляну. Но подойти к пирующим они не решились и остановились шагах в двадцати от них.
Одна только девушка, лет пятнадцати-шестнадцати, с большой корзиной на голове, отделилась от толпы женщин и бесстрашно подошла к Эмаи. Верховный вождь племени вдруг улыбнулся во весь рот и встал с земли.
– Айр-маре, Эшу! – крикнул он.
Девушка поставила корзину на траву, и они долго терлись друг о друга носами.
– Кто она? Жена его, что ли? – спросил Джон Уотсон.
– Нет, верно, дочь, – сказал Рутерфорд. – Разве ты не видишь, как она на него похожа? Такой же прямой нос, такие же узкие губы...
Как потом оказалось, догадка Рутерфорда была правильна. Девушка была дочерью Эмаи и звалась Эшу.
Она вынула из корзины пригоршню жареных корней папоротника и дала отцу. Затем обошла с корзиной всех воинов, и каждый получил свою долю корней. Эмаи шел за нею следом, ласково улыбаясь. Угостив всех воинов, Эшу посмотрела в сторону пленников и потом вопросительно взглянула на отца. Эмаи взял ее за руку и повел туда, где обедали рабы.
Она подошла к белым с широко раскрытыми от удивления глазами. Их странная одежда, их бледные лица поразили ее. Она смотрела то на одного, то на другого. Джона Уотсона она почти не заметила – невысокий, смуглый, черноглазый, он был сам похож на новозеландца. Но, увидев Рутерфорда, она чуть не выронила корзину из рук – так поразили ее его огненные волосы.
Эмаи приказал Рутерфорду встать. Рутерфорд послушно вытянулся во весь свой рост. Девушка поднялась на носки, протянула руку и с восхищением коснулась его волос. Потом она заметила блестящие медные пуговицы на куртке Рутерфорда. Красота этих пуговиц ослепила ее.
И тут Рутерфорд догадался, что ему следует сделать. Он оторвал одну пуговицу и с поклоном передал девушке. На смуглых щеках Эшу вспыхнул румянец. Она сжала в кулачке полученную драгоценность и благодарно улыбнулась Рутерфорду.
Поступок пленника очень понравился Эмаи. Этот свирепый воин был добрым семьянином и очень любил свою дочь. Он ласково похлопал Рутерфорда по плечу. Потом стал чертить указательным пальцем на его широкой груди какие-то странные и сложные узоры. При этом он что-то с жаром объяснял дочери.
Угостив пленников корнями папоротника, отец и дочь удалились.
Пир продолжался до захода солнца. Свинины по случаю прибытия Эмаи было зажарено столько, что даже за ночь не могли съесть ее всю. Недоеденное мясо развесили на ветвях деревьев, чтобы собаки не достали его. Новозеландцы держат все свои запасы под открытым небом, – обычай запрещает им вносить пищу в хижину.
В сумерках пленников повели спать. Их привели в хижину, такую же, как та, в которой они спали прошлую ночь. Только дверь на этот раз была так низка, что пролезть в нее можно было лишь на четвереньках. С ними опять ночевали четверо вооруженных воинов.
Растянувшись на сене, Рутерфорд вдруг почувствовал под собой что-то твердое.
– Друзья! – закричал он, вскочив. – Смотрите! Они вернули нам наши ножи и кисеты с табаком!
Шесть ножей и шесть кисетов лежали на сене.
– Дураки! – закричал Джон Уотсон, схватив свой нож. – Этим ножом я завоюю себе свободу.
– Не торопись, Джон, – сказал Рутерфорд. – Нужно действовать осторожно и стараться не раздражать их по-пустому. Бежать отсюда нам некуда. Мы можем мечтать только о том, чтобы они сохранили нам жизнь.
В этот вечер у пленных моряков впервые появилась слабая надежда.
Следующее утро принесло им новое испытание.
На рассвете их с шумом вывели из хижины и в сопровождении всей деревни потащили на поляну. В толпе Рутерфорд видел Ренгади, Эмаи и Эшу. Посреди поляны сидело несколько сморщенных стариков. Возле каждого из них стояла выдолбленная тыква, наполненная до краев какой-то черной жидкостью. В руках они держали множество странных предметов, выточенных из костей; одна кость имела форму ножа, другая – стамески, третья – пилы, четвертая – шила, пятая – топорика. Все это было очень похоже на орудия пытки. Несчастные пленники испугались. Страх их особенно усилился, когда Эмаи приказал снять с них куртки и рубахи. Затем их схватили за плечи и повалили на траву. Каждого из них держали пять или шесть воинов, так что они не могли пошевелиться.
Эмаи поднял руку, и старые колдуны приступили к своей дьявольской работе. Они мочили острые костяшки в черной жидкости и резали ими кожу на груди и плечах пленников. Для разных порезов они употребляли костяшки разной формы. Кожа матросов покрывалась сложнейшими узорами, словно ковер. Татуировщики стирали ладонями льющуюся кровь, чтобы она не мешала видеть направление линий. Боль была нестерпимая. Едкая черная жидкость жгла тело, как раскаленное железо. Раны сейчас же вспухали. Джек Маллон плакал. Смит, Джефферсон и Томпсон громко стонали. Джон Уотсон рычал от ярости и пытался укусить державших его дикарей. Один только Рутерфорд молчал во время всей операции. Зубы его были крепко стиснуты, и из груди не вырвалось ни звука.
Новозеландцы уважали только смелость и терпение. Кто отважен в бою, кто без слез и стонов переносит страдания, вызывал их восхищение.
Все воины, окружавшие пленников, были татуированы. Они знали, что боль при татуировке так мучительна, что только настоящий герой способен перенести ее не крича. И в их глазах Рутерфорд стал героем.
Прошло полтора часа. Грудь и плечи каждого матроса были покрыты густой сетью припухших черных порезов. Татуировщики заявили, что работа кончена, и вытерли свои инструменты о траву.
Но герою полагается особая татуировка. Чем знаменитее и знатнее новозеландец, тем больше он татуирован. И Эмаи приказал в знак особого отличия татуировать Рутерфорду бока и спину.
Снова началась мучительная пытка. Товарищи Рутерфорда, которых уже никто не трогал, сидели на траве и тихо стонали, потому что все тело их горело и ныло. А Рутерфорд молчал, хотя ядовитые ножи вонзались в его спину. Он молчал назло своим мучителям. Он стиснул зубы и молчал. Он решил доказать этим людям, что они не в состоянии заставить его крикнуть.
