В трущобах Индии - Жаколио Луи (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
— Я не замедлю последовать вашему примеру, — сказал сэр Вильям, — я не хочу присутствовать на ужине. Леди Броун займет мое место, а гости извинят меня, потому что я не отличаюсь крепким здоровьем.
— Вы были жертвой какого-нибудь несчастного случая? — спросил провансалец, которому все было прекрасно известно.
— Да, было покушение на убийство, и презренный виновник его, который до сих пор ускользал от всех поисков, в этот час получил уже, вероятно, заслуженное им наказание… он находился на судне, которое отправился преследовать броненосец «Королева Виктория»… Зачем, впрочем, я рассказываю вам о таких вещах, которые мало интересуют вас, и мешаю вам отправиться на отдых?
Оба крепко пожали друг другу руки, и Барбассон медленно, не спеша, направился в свои комнаты, находившиеся в первом этаже правого флигеля дворца. Ему одному из всех приглашенных на бале было отведено помещение во дворце; те же из остальных, которые не желали возвращаться ночью в Пуант де Галль, заняли помещение в гостиницах Канди. Таким образом, никто из посторонних не мог помешать своим присутствием исполнению планов Сердара.
Загородный дом губернатора Цейлона, выстроенный в изысканном вкусе, представляет настоящий дворец по своей обширности и величине своих служб и пристроек. Он находится в прелестной долине с богатой растительностью, тенистыми и благоухающими рощами, большим количеством ручейков и потоков, которые журчат по склонам гор, окружающих ее со всех сторон. Непосредственно над нею громоздится целый ряд крупных уступов, которые постепенно переходят в знаменитый пик Адама, где, по преданию, появился в первый раз праотец человеческого рода. Путешественникам до сих пор еще показывают на верхушке знаменитого пика след ноги, оставленный там Буддой, когда он перед восходом на небеса извлек из своего мозга первую человеческую чету.
Этот загородный дом, в котором губернаторы живут обыкновенно в течение всего жаркого времени года, начиная от мая и до октября, снабжен всем комфортом, какого только можно желать и о котором самые роскошные дома Европы дадут лишь весьма слабое понятие. Он состоит из главного корпуса, где находятся гостиные, праздничные залы, приемные, рабочий кабинет губернатора, столовые и зал совета, в котором, по желанию начальника колонии, собираются служебные лица. К главному корпусу примыкают два боковых флигеля, где находятся жилые помещения. В левом находились комнаты «леди губернаторши», так зовут на Цейлоне жену губернатора, а в правом — комнаты сэра Вильяма Броуна. Дети и прислуга европейского происхождения занимали соседний павильон.
Обширная веранда окружает весь второй этаж, соединяя между собой все комнаты и давая таким образом возможность не проходить через внутренность дворца. Комнаты, отведенные сэром Вильямом для Барбассона, примыкали, как уже сказано, к его собственному помещению. Они оставались всегда пустыми за исключением тех редких случаев, когда губернатор Цейлона принимал у себя своих коллег из Мадраса и Бомбея или вице-короля Калькутты.
Заблуждение сэра Вильяма Броуна относительно настоящего происхождения человека, выдававшего себя за благородного португальского пэра, не так уж неправдоподобно, как оно кажется с первого взгляда, если принять во внимание богатство и красоту яхты ценностью в несколько миллионов, — воистину королевская прихоть, возможная только при известном богатстве и высоком социальном положении.
За исключением адъютанта, друга и поверенного губернатора, никто другой не спал в этой части дворца, где кроме спальни находились курильная, ванная, библиотека, семейная гостиная, бильярдная, частный кабинет — все, что требуется комфортом для джентльмена, любящего свои удобства; это был, так сказать, частный «home» сэра Вильяма, куда могли входить только жена его, дети и близкие друзья. В Индии, где температура воздуха требует постоянного проветривания, двери в различных комнатах существуют только для виду; их никогда не закрывают, и обыкновенные портьеры, всегда подхваченные и приподнятые с одной стороны, — единственный известный там способ изолирования. Прислуга поэтому никогда туда не допускается и появляется только, когда раздается электрический звонок и на табличке показывается номер комнаты и имя слуги, который туда требуется.
Поднявшись во второй этаж, Барбассон немедленно воспользовался удобством расположения комнат и отсутствием прислуги, чтобы познакомиться с порядком помещений и наметить направление, которого друзья его должны будут держаться, чтобы проникнуть в спальню губернатора. Он нигде не останавливался, чтобы полюбоваться неслыханным богатством внутреннего убранства, из боязни быть застигнутым врасплох сэром Вильямом, который сам говорил ему, что желает раньше удалиться на покой.
Он застал на веранде трех друзей своих, которые по обычаю туземцев сидели на полу у дверей его комнаты; подле них стояла клетка, предназначенная, по-видимому, для пантер, но тот, кто знал это назначение ее, очень удивился бы, открыв дверцу и найдя ее пустою. Внизу у веранды спали на циновках четыре матроса из свиты дона Васко Барбассонто… или, вернее, им приказано было казаться спящими. Друзья не сопровождали Барбассона во время осмотра им комнат во избежание могущих случиться важных последствий. И хорошо сделали, ибо не прошло и пяти минут после возвращения его из этой экскурсии, как появился губернатор, сопровождаемый двумя слугами с факелами в руках.
— Как ведут себя ваши новые пансионеры? — спросил сэр Вильям мимоходом.
— С мудростью, достойной высших похвал, милый губернатор, — отвечал Барбассон с обычной находчивостью, — не желает ли ваше превосходительство взглянуть на них?
— Не стоит беспокоить их, мой милый герцог!
И он прошел мимо, послав ему привет рукой. Спустя несколько минут он сказал своим слугам, отправляя их:
— Передайте господину О'Келли, — это был его любимый адъютант, — что я прошу его не оставлять всей тяжести приема на одной миледи; пусть остается с нею до конца бала.
Губернатор сам удалял таким образом последнее препятствие, которое могло помешать его похищению. Слуги скромно удалились, и Барбассон остался со своими друзьями.
Было два часа утра. Ночь принадлежала к числу тех чудных ночей, о которых имеют понятие только люди, бывшие под тропиками. Луна серебрила верхушки лесов, расположенных этажами по уступам долины и прорезанных там и сям, смотря по расположению почвы, огромными полосами непроницаемой черной тьмы. Тишина прерывалась одними только звуками оркестра, и аккорды его смешивались с звонким и журчащим шумом ручьев, прозрачные волны которых низвергались каскадами с высоких скалистых утесов. Прохладный ветерок, пропитанный приятным запахом гвоздичных деревьев, корицы и злаков полей, освежал атмосферу, раскаленную дневным зноем. Все покоилось мирным сном среди этой тихой и мечтательной природы: туземцы в своих шалашах из ветвей, усталые птицы среди пустой листвы и насытившиеся хищники, загнанные утренней свежестью в свои логовища. Одна только неутомимая молодежь, опьяненная аккордами вальса, все еще носилась по залам дворца, тогда как заспанные слуги, завернувшись в свои запоны и ожидая выхода господ, пестрили белыми пятнами луга и соседние рощи…
Не спали также на веранде и четыре человека, готовые по условному знаку одного из них исполнить самый отважный, самый необыкновенный, самый неслыханный план, на какой решались когда-либо авантюристы… похитить из собственных покоев, в самый разгар бала, несмотря на присутствие многочисленных гостей, бесчисленных слуг, стражи, караульных, офицеров и целой толпы любопытных позади решеток двора… первого сановника в стране, сэра Вильяма Броуна, коронного губернатора Цейлона. О, как билось у них сердце, у этих людей, и особенно у начальника, управлявшего остальными тремя.
Сэр Вильям уже спал давно глубоким сном; двадцать раз уже пробирался Барбассон к дверям его комнаты и, возвращаясь обратно, объявлял всякий раз, что он ясно слышал спокойное дыхание спящего… Приступая, однако, к задуманному им плану, который являлся справедливым воздаянием за двадцать лет страданий и нравственных пыток, Сердар колебался… В данный момент он боялся не неудачи, но успеха… Великодушный человек этот, высеченный из античного мрамора, не думал в этот час о неоспоримой законности своего поступка, нет! Он говорил себе: человек этот погубил меня, это правда; он поступил хуже, чем отняв жизнь у меня, он лишил меня честного имени, изгнал из общества, к которому я принадлежал, из армии, мундир которой я носил… Но с тех пор прошло двадцать лет; теперь он генерал, член Палаты Лордов, он занимает одно из самых высоких положений в своей стране… Будь только это, моя ненависть еще увеличилась бы, — ибо и я мог бы достигнуть такого положения, чина и почестей… Но он женат, у него пять человек детей, которые, насколько я заметил, одарены всем, что может наполнить сердце отца гордостью и любовью к ним. Пять молодых девушек, которых я видел, когда мы ждали у решетки, раздавали несчастным обильное подаяние и обращались к ним с кроткими словами утешения… Сердар спрашивал себя, имеет ли он право разбить в свою очередь эти пять жизней, повергнуть в отчаяние ни в чем не повинных девушек, поразить двойным ударом сердце жены и матери. Бог заповедал людям прощение грехов ближних, и само общество учредило юридическую давность для самых ужасных преступлений, а потому не будет ли и с его стороны великодушнее простить?
