Походный барабан - Ламур Луис (читать книги без сокращений txt) 📗
— Я не сомневаюсь, — спокойно ответил я, — что некоторые другие занимали твое место, но я не из них. Если это тот камень, который ты имеешь в виду, то я нашел его никем не занятым. А теперь, Отец Кровососов, Сын Греха, убирайся прочь! Я собираюсь позабавить этих благородных людей, — тут я сделал широкий жест, указывая на растущую толпу забавляющихся зевак, — ужасной и душераздирающей повестью о воре и дочери султана, о воре, который пробрался в её опочивальню…
— Что?! — завизжал он. — Нет! На этом месте никто не будет рассказывать истории, кроме Абдуллы! Вон, пока я не обнажил свой меч!
— Жалкое насекомое! Ты слишком неуклюж, чтобы держать меч, и у тебя слишком толстое брюхо, оно тебе не позволит даже увидеть его кончик!
Седобородый толстяк устрашающим жестом схватился за рукоять меча.
— Убирайся! Иначе я у тебя сердце вырежу! Или доставай свой меч!
— Мой меч — мой разум, — ответил я, — и ты, если будешь медлить, испробуешь на своей шкуре его остроту.
Вокруг собралась толпа, как всегда, жаждущая позабавиться любым скандалом или потасовкой, и, судя по лицам, зрители были рады видеть, как этому самодовольному, спесивому старому болтуну достается на орехи.
Глаза мои скользнули по толпе. Нищие и гуляки, но есть и несколько лавочников и ремесленников.
— Что ты можешь рассказать людям? — издевался я. — Ты, который ничего в жизни не видел и не сделал, а только отполировал вот этот камень своей жирной задницей? А я… Какое море не знало моего корабля? Какая из дорог не оставила свою пыль на моих ногах?
Он хвастал, разражался пустыми тирадами и опять хватался за меч, дико тараща глаза.
— Ну, вытаскивай уже свой меч, — предложил я, — и я тебя отхлещу твоим же клинком или выдергаю тебе бороду, волосок за волоском! Посмотрите на него! — я показал на огромный живот. — Кто такая эта обрюзгшая тварь — сказитель историй или хранитель тайных богатств? Поговаривают, будто Абдулла-рассказчик — на самом деле Абдулла-доносчик и получает мзду за чужие секреты…
Наклонившись к зрителям и подмигнув, дабы показать, что шучу, я продолжал:
— Вы думаете, это чудовищное вздутие — живот? Если вы так думаете, то вы глупцы. Это — огромный мешок, в котором он таскает свои сокровища!
И вопросил, указывая на это раздувшееся брюхо:
— Я все думаю: сколько же богатств он прячет в таком здоровенном мешке? Может, откроем да поглядим?
— Нет! — завопил Абдулла. — Этот человек…
Вытащив кинжал, я попробовал лезвие пальцем.
— Ну, подходите же! Давайте взрежем этот мешок и посмотрим, ошибаюсь я или нет. И если я не прав, — я широко развел руками, — что ж, признаю ошибку и принесу извинения… А может быть, — прибавил я пренебрежительно, — мешок этот надут одними лишь ветрами! Однако поглядим. Ну, подходи же, Абдулла! Это будет честная проверка! Давай откроем мешок! — Я оглядел зрителей: — Об заклад бьюсь, что этот мешок полон монет! Кто хочет со мной поспорить?
Толпа, все растущая, вовсю развлекалась: Абдулла сперва онемел от гнева, который быстро сменился яростными протестами, а потом появились и признаки страха.
Сквозь толпу протолкался какой-то широкоплечий человек с открытой волосатой грудью:
— Я бьюсь об заклад, что в пузыре этом ничего нет, кроме ветров! Нету там ни одной монетки! Я согласен поспорить! Открывай!
— Ну, иди же, Абдулла, ты ведь любитель состязаний! Помоги нам разрешить наш спор!
Я потянулся левой рукой к его кушаку, держа в правой выставленный напоказ кинжал.
Он отскочил с проворством, поразительным у такого тучного человека, но при этом споткнулся и упал прямо в кучу верблюжьего помета.
— Ну, подходи же! — запротестовал я. — Не прячься там! Я в один миг открою твой мешочек!
Говоря это, я схватил его за бороду — смертельное оскорбление в любой мусульманской стране — и приставил конец кинжала к его жирному брюху.
Повернув руку, я легонько ткнул его в живот кулаком, сжимающим кинжал.
— Вот сюда? — спросил я у толпы. — Или, может, вот здесь будем пороть? — и ткнул его ещё раз, теперь сбоку.
— Попробуй вон там! — широкоплечий указал носком ноги на место сразу под широким поясом.
— Отлично! — расслабив руку, сжимавшую бороду, я занес кинжал. — Ну-ка…
Абдулла выскользнул из-под кинжала, словно угорь из жирной ладони, вскочил на ноги, налетел на стенку здания, да так, что чуть не упал, и пустился наутек, провожаемый всеобщим хохотом.
Некоторые зрители стали расходиться, но многие остались на месте.
— Вот сюда! — какой-то грек показал мне на камень. — Ты сбросил с престола царя — ну так займи его место и развлеки нас рассказом!
Этот грек был стройным, изящным человеком в богатом полукруглом плаще темно-бордового цвета, украшенном по воротнику и по подолу вышитой полосой, усыпанной драгоценными камнями — жемчугом и гранатами. Под плащом была туника длиной почти до колен. Икры крест-накрест обмотаны ремнями сандалий.
Он показал на Айешу:
— Хороших кровей у тебя кобыла. Такой кобылицей мог бы гордиться и царь.
— Цари бывают разные, — заметил я, — а кобыла эта моя.
Он вынул из складок пояса монету и бросил мне небрежным жестом. Золото блеснуло в солнечном свете, когда я ловко подхватил её на лету.
— Ну, давай, рассказчик историй, послушаем, на что ты способен.
Отвесив низкий поклон, я заговорил, передразнивая обычную манеру базарных сказочников:
— О могущественный! Каково будет твое желание? Хочешь ли послушать историю о халифе Багдадском? Или об осаде Трои? Прочесть ли тебе наизусть из Аристофана? Из несравненного Фирдоуси? Или пожелаешь услышать о дальних морях и о землях, неведомых византийцам?
— Может ли быть такое? — Он высокомерно приподнял бровь. — Византия — это центр мира!
— О-о?
— Ты в этом сомневаешься, бродяга?
— Я вспоминаю Рим и Карфаген, Вавилон и Ниневию… Каждый из этих городов был в свое время центром мира, а ныне все они — руины.
Его это позабавило:
— Ты воображаешь, что с этим городом будет то же, что с другими? Ты шутишь!..
— А разве я спрашивал у жителей любого из этих городов, верит ли хоть один из них, что их город когда-нибудь будет лежать в руинах? Каждый век — преходящий век, и города, друг мой, тоже преходящи. Каждый из них рождается из праха; каждый мужает, стареет, потом угасает и умирает. Идущий мимо путник смотрит на курган из песка и обломков камней и вопрошает: «Что было здесь?..» — а в ответ ему только эхо — или шум ветра, пересыпающего песок…
Поклонившись ещё раз, я осторожно добавил:
— Может быть, твой город получит из степей новую жизнь, новую кровь.
Я взглянул ему в глаза и сказал:
— Может быть, сейчас здешняя кровь слишком разжижена, и благовония ценятся больше, чем пот…
— Ты говорил о Трое. Что ты знаешь о Трое?
— Может быть, не больше, чем знали Вергилий или Гомер… А может быть, и немного больше, потому что сам ворочал веслом на галере.
— Раб? Я это подозревал.
— А разве мы все порою не бываем рабами? Рабами обычаев, положения, идеи… Кто из нас истинно свободен, о византиец? Да, я был и рабом, но не только рабом — и моряком, чей парус видели винно-темные воды, воспетые Гомером, и моря, неведомые византийцам.
— Ну вот, опять. Что это за моря?
— Ты читал Фития? Или Скилакса? А Эвдоксия? Я плавал по морям, которые видел Фитий. Говорить ли мне о них?
— Нас бы это развлекло… — Я не нравился этому византийцу. — Рассказывай, бродяга, и если твоя сказка будет хороша, ты получишь ещё одну монету.
— Так знай же, — я скрестил ноги, усевшись на отшлифованном камне, — что далеко на западе холодный палец земли вонзается в темные воды моря, именуемого Атлантикой. Неприветливы и скалисты эти берега, и живет по ним крепкий народ, который с древних лет добывал себе пропитание из моря. С незапамятных времен заходили эти люди далеко в открытое море в поисках рыбы. Знай же далее, византиец, что ещё давным-давно эти люди строили из дуба большие корабли, борта которых были выше, чем у римских галер; большие корабли с кожаным парусом и без весел. На этих судах люди плавали к далеким землям, на судах, рассекающих грудью холодные зеленые волны, следуя за полетом крупных серых гусей, которые каждый год летят на запад над холодными и ещё более холодными водами… Они плавали к Ледяной земле — Исландии, к Зеленой земле — Гренландии и даже к берегам, лежащим за ними.
