В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах - Хедин Свен (полная версия книги txt) 📗
Больше всего ободряло нас то, что мы в течение дня два раза пересекли следы лисицы, которая забегала в пустыню и затем вернулась к северу. И что ей понадобилось тут? Искала здесь зайцев? Пожалуй, но она могла найти их поближе. В том же направлении пролетела ворона. Ахмет полагал, что она летала на запах мертвых верблюдов и теперь летела назад, чтобы созвать на пир своих подруг. Может быть, но ветер в последние дни дул все с севера.
Итак, вода у нас вышла. Что ж, и здесь ожидала нас такая же ужасная пустыня и горькая участь, как в западной части Такла-макан? Нет, на этот раз надо быть умнее. Мы составили совет и решили продолжать путь к северу еще в течение одного дня. Лисица не могла забежать далеко от Тарима; но ведь лиса хитрый зверь, коварный путеводитель, и даваться ей в обман не следовало.
X. По лесам Тарима. Курля. Кара-шар
19 февраля. После двухчасового пути по барханам снова завидели на севере кое-какую растительность. Оказалось, что она состояла главным образом из столь известного в закаспийской области саксаула, на кашгарском наречии «сак-сака», на хотанском «курука», а по-латыни Anabasis ammodendron. Саксаул, по-видимому, вытеснил тамариск, так как последнего не было видно.
Вдруг послышался крик Ислам-бая, который шел впереди: «Су, су!» («Вода, вода!») Действительно, в глубокой, извилистой борозде находился настоящий пруд, затянутый толстым льдом. Мы прибавили шагу, и, когда добрались до места, люди немедленно прорубили прорубь, припали к воде и стали пить. Тут же, в роще из старых великолепных тополей, разбили лагерь. Люди устроили два больших костра, которые и осветили весь лес.
Теперь все опять было хорошо, но еще лучше стало, когда мы расслышали вдали лай собак. Ахмет и Касим поспешили в ту сторону. Возвратились они не скоро, но зато с тремя людьми. На следующий день мы продолжали путь с проводником к северо-востоку и перешли около Тереса через Яркенд-дарью (Тарим), имевшую здесь 156 метров ширины. Лед был довольно крепок, но под тяжестью верблюдов поддавался и трещал. Их переводили поэтому поодиночке, и видно было, что они сами опасались провалиться и выкупаться. Чтобы распределить тяжесть на большую поверхность, они инстинктивно вытягивали ноги как можно дальше, а голову пригибали к самому льду, чтобы не разбиться об лед, если б случилось провалиться.
В селении Чимен мы снова нашли кров в примитивной лачужке. Ахмет и Касим были вознаграждены за свои большие услуги мне и должны были вернуться отсюда по руслу Хотан-дарьи в Тавек-кэль. Я привязался к этим славным охотникам, и мне тяжело было расстаться с ними. Кроме платы китайским серебром, я отдал им обоих ослов и дал продовольствие на весь обратный путь до Тавек-кэля. Я поручил им также доставить в Хотан шкуру дикого верблюда, и они честно исполнили поручение.
Вступив 23 февраля в Шах-яр, мы закончили 41-дневный переход через пустыню Такла-макан, во время которого сделано было много неожиданных открытий. Я до малейших деталей занес на карту течение Керии-дарьи, установил факт существования диких верблюдов в пустыне к северу от Керии-дарьи, нашел полудикое пастушье племя и открыл развалины двух древних городов. Если первое мое странствование по пустыне Такла-макан было несчастливо, то второе представляло целый ряд удач. В первое путешествие мы напрасно искали какие-либо следы древней культуры, зато во второе мы убедились, что бесчисленные предания о погребенных в пустыне сокровищах и городах не совсем пустые басни.
В Шах-яре мне пришел в голову смелый план: отправиться прямо на Лобнор вместо того, чтобы возвращаться по знакомой уже нам Хотан-дарье, и, таким образом, сразу же выполнить одну из главнейших задач моей программы.
Разумеется, осуществлению этого плана мешало многое. Снаряжение нашей экспедиции было рассчитано только на 50-дневную экскурсию. Хуже же всего было то, что я не догадался захватить с собой ни одной карты Лоб-нора и оставил свой китайский паспорт в Хотане. К счастью, амбань хотанский выдал мне местный паспорт, действительный в Хотанской области. Намереваясь только пересечь пустыню, я считал этот клочок бумаги бесполезным, но впоследствии он мне очень и очень пригодился. В сравнении с этими важными пробелами недохватки по части одежды и обуви — у нас была взята с собой лишь зимняя, да валенки, — письменных принадлежностей, чаю и табаку можно было считать пустяками.
Но нужда научит извернуться! Я знал наизусть карту Лоб-нора, составленную Пржевальским. Решил я также избегать всяких сношений с китайскими мандаринами, которым могло прийти в голову докучливое желание спросить у меня паспорт. Летнее платье мы могли сшить себе сами в Курле и там же на базаре купить себе кожаную обувь. Бумагу оказалось возможным приобрести в Шах-яре, правда дрянную, но набросанные на ней заметки и эскизы не потеряли от этого своего значения.
Кок-чай, или зеленый чай, тоже нетрудно было достать здесь, а в нужде можно было обойтись и китайским табаком, стертым со зловонным маслом и глиной из какой-то горы в Китае, ради придачи табаку особого привкуса. Ислам купил пшеничной муки, рису, хлеба, яиц и сахару и возобновил вьючные седла верблюдов. Отдохнув два дня в Шах-яре, мы готовы были снова выступить в поход.
Но сначала несколько слов о Шах-яре. Маленький городок этот орошается водами, текущими с гор Тянь-Шаня. Муз-арт-дарья (Ледяного перевала река), текущая оттуда к юго-востоку, делится несколько севернее города на два рукава; один из них направляется в Пяснын-куль (Низменной области озеро), другой течет чуть севернее города, который и орошается выведенными из этого рукава арыками. Около места разделения реки на рукава находится плотина, которая летом принуждает полую воду направляться в озеро, чем и предупреждается наводнение; зато когда вода в реке спадает до минимума, затворы открывают, и вода из озера течет к городу на пользу окрестным селениям и полям.
Шах-яр (Царская терраса) управляется беком, двумя мин-баши и несколькими юз-баши. Первый из названных, Темир-бек — «железный предводитель», заговорил со мной свысока, так как у меня не было паспорта, пытался помешать мне продолжать путь и запретил подвластным ему жителям служить мне проводниками. Мы, однако, перехитрили его благодаря магической силе китайского серебра.
26-го караван наш из трех верблюдов и четырех людей оставил Шах-яр. Когда возделанные окрестности города остались позади нас, мы вступили в обширную степную полосу, где в изобилии попадались стада с пастухами. Сначала мы направились к юго-востоку и достигли Тарима, называемого здесь Уген-дарьей. 27 февраля мы шли то лесом, то открытыми луговинами, покрытыми пастушьими стойбищами, направляясь к лесной области Иолбарсбаши (Начало местопребывания тигров). Здесь мы заночевали около пастушьей «сатмы». Один из пастухов сообщил нам, что далеко в глубине пустыни находятся развалины города, которого никто не видал, но о котором ходят рассказы. Называется он Шар-и-кётек, т.е. «Город в мертвом лесу».
28 февраля. Мы ежедневно видели множество диких гусей, но около места дневной нашей стоянки на лесной поляне мы наблюдали их в необычайном количестве. Чуть не каждую минуту над нашими головами пролетала по направлению к востоку, должно быть на Лобнор, стая в тридцать — пятьдесят гусей.
Временами пролетали и небольшие стаи из четырех-пяти гусей — вероятно, отставшие. Пока солнце стояло высоко, птицы летели так высоко, что в небе виднелись лишь маленькие черные точки, но после заката они большей частью летели на высоте всего нескольких десятков метров, часто кружились около вершин тополей и иногда тихонько перекрикивались, словно совещаясь насчет удобного ночлега. Некоторые стаи, впрочем, и ночью держались на значительной высоте. Летевшие низко, видно, сделали более продолжительный перелет, чем другие, и намеревались усесться на ночной отдых.
Чутье местности развито у диких гусей прямо поразительно. Без сомнения, они руководятся в пути бесчисленными приметами и задолго перед тем, как сесть, начинают уже спускаться с высоты, чуя близость отдыха. Раз в год они совершают перелет из Индии в Сибирь и обратно; такой путь взял бы у человека целый год и стоил бы больших трудов.
