Упрямец Керабан - Верн Жюль Габриэль (электронные книги без регистрации .txt, .fb2) 📗
— Оставьте меня в покое, ван Миттен! — остановил гостя Керабан раздраженным голосом. — Этот налог несправедлив, это притеснение! Ему нельзя подчиняться. Никогда, никогда правительство старых гурок не посмело бы возложить налог на босфорские каики!
— Ну, а правительство, которое нуждается в деньгах, без колебаний сделало это, — ответил начальник полиции.
— Посмотрим! — воскликнул Керабан.
— Стража, — распорядился начальник полиции, обращаясь к сопровождавшим его солдатам, — позаботьтесь об исполнении нового постановления.
— Пошли, ван Миттен, — воскликнул Керабан, топнув ногой, — идем, Бруно, и следуй за нами, Низиб!
— Это будет стоить сорок пара… — повторил начальник полиции.
— Сорок палочных ударов! — воскликнул господин Керабан, чье возбуждение дошло до предела.
Однако в тот момент, когда торговец направился к лестнице Топ-Хане, стражники окружили его.
— Оставьте нас! — закричал он, отбиваясь. — Пусть никто из вас не тронет меня даже пальцем! Я пройду, клянусь Аллахом! И пройду, не выложив из кармана ни одного пара!
— Да, вы пройдете, но только через ворота тюрьмы, — предупредил начальник полиции, который начал раздражаться в свою очередь, — и заплатите хорошенький штраф, чтобы выйти оттуда!
— Я поеду в Скутари!
— Но не через Босфор. А так как туда нельзя добраться иначе…
— Вы полагаете? — ухмыльнулся, сжав кулаки, господин Керабан, при этом лицо его стало приобретать апоплексическую красноту. — Вы полагаете? Хорошо, я поеду в Скутари, не пересекая Босфора, и не буду платить…
— В самом деле?
— Даже если… Да! Даже если мне придется плыть по Черному морю.
— Семьсот лье, чтобы сэкономить десять пара! — воскликнул начальник полиции, пожимая плечами.
— Семьсот лье, тысяча, десять тысяч, сто тысяч лье, — распалял себя Керабан. — Даже если бы речь шла о пяти, двух, одном-единственном пара!
— Но, мой друг… — попытался вмешаться ван Миттен.
— Еще раз, оставьте меня в покос!.. — оборвал Керабан.
«Ну, вот он и разгорячился!» — сказал про себя Бруно.
— Я пройду по Турции, переберусь через Херсонес [65] пересеку Кавказ, перешагну Анатолию [66] и прибуду в Скутари, не заплатив ни одного пара вашего несправедливого налога!
— Ну, это мы еще увидим, — возразил начальник полиции.
— Все и так уже видно! — закричал господин Керабан в крайней ярости. — И я отправлюсь сегодня же вечером!
— Черт возьми! — воскликнул капитан Ярхуд, обращаясь к Скарпанту, который не упустил ни слова из неожиданно возникшего спора. — Это может помешать нашему плану!
— Действительно, — согласился Скарпант. — Упорствуя в своем намерении, этот упрямец проедет через Одессу. И если по пути он решит заключить этот брак!..
— Однако!.. — заговорил еще раз ван Миттен, желая помешать Керабану совершить подобное безумие.
— Оставьте меня, говорю я вам!
— А свадьба вашего племянника Ахмета?
— Как раз о ней и идет речь.
Скарпант отвел Ярхуда в сторону:
— Нельзя терять ни часа!
— Верно, — подтвердил мальтийский капитан, — и завтра утром я отправлюсь в Одессу по адрианопольской железной дороге.
Затем оба заговорщика удалились.
В этот момент господин Керабан резко повернулся к своему слуге.
— Низиб!
— Да, хозяин?
— Следуй за мной в контору!
— В контору, — ответил Низиб.
— И вы тоже, ван Миттен, — прибавил Керабан.
— Я?
— И вы, Бруно.
— Чтобы я…
— Мы отправимся вместе.
— Хм! — промычал Бруно, становясь внимательным.
— Да! Я пригласил вас пообедать в Скутари, — сказал господин Керабан ван Миттену, — и, клянусь Аллахом, вы будете обедать в Скутари… когда мы вернемся!
— Но это будет не так скоро… — улыбнулся голландец, смущенный предложением.
— Даже если это будет через месяц, через год, через десять лет! — отрезал Керабан тоном, не допускавшим ни малейшего возражения. — Но вы приняли приглашение на обед и будете у меня обедать!
— У этого обеда будет время остынуть, — пробормотал Бруно.
— Но позвольте, друг Керабан…
— Я ничего не позволю, ван Миттен. Пошли!
И торговец сделал несколько шагов в глубь площади.
— Невозможно сопротивляться этому дьявольскому человеку! — сказал ван Миттен Бруно.
— Как, хозяин? Вы собираетесь уступить подобному капризу?
— Поскольку я здесь, а не в Роттердаме, Бруно!
— Но…
— И раз я следую за своим другом Керабаном, то и тебе ничего другого не остается, как идти за мной.
— Вот еще осложнение!
— Поехали, — приказал господин Керабан.
Затем, обращаясь в последний раз к начальнику полиции, чья насмешливая улыбка легко могла вывести его из себя, он сказал:
— Я отправляюсь и, вопреки всем вашим постановлениям, доберусь до Скутари, не пересекая Босфора!
— Мне доставит большое удовольствие присутствовать при вашем возвращении из столь занимательного путешествия, — заверил начальник полиции.
— Для меня тоже будет истинной радостью встретиться с вами! — с трудом сдерживая себя, процедил господин Керабан.
— Но я предупреждаю вас, — прибавил начальник полиции, что, если налог будет еще в силе…
— Ну?
— То я не разрешу вам переправиться через Босфор, чтобы вернуться в Константинополь иначе, чем за десять пара с человека.
— Если ваш несправедливый налог будет еще в силе, — ответил господин Керабан тем же тоном, — то я сумею вернуться в Константинополь без того, чтобы вам достался хоть один пара из моего кармана!
После этого, взяв под руку ван Миттена, господин Керабан сделал знак Бруно и Низибу следовать за ними и исчез в толпе, которая криками приветствовала известного сторонника старотурецкой партии, столь упорного в защите своих прав.
В этот миг вдалеке раздался пушечный выстрел. Солнце только что скрылось за горизонтом Мраморного моря. Ежедневный пост был закончен, и верные подданные падишаха могли вознаградить себя за долгое дневное воздержание. Неожиданно, как по мановению жезла некоего мага [67] Константинополь преобразился. Тишина на площади Топ-Хане уступила место крикам радости и удовольствия. Сигареты, чубуки, наргиле зажглись, и воздух наполнился их ароматным дымом. В кофейни сразу же устремились проголодавшиеся и жаждущие посетители. Жаркое разных видов, йогурт [68], каймак [69], кебаб [70], лепешки из баклавы, рисовые биточки, завернутые в виноградные листья, вареная кукуруза, бочонки черных оливок и черной икры, плов с цыплятами, блины с медом, сиропы, шербеты, мороженое, кофе — все, что едят и пьют на Востоке, появилось на столиках в то время, как маленькие лампы, подвешенные на медных спиралях, поднимались и опускались, подергиваемые время от времени хозяевами кофеен. Затем, как по волшебству, старый город и новые кварталы ярко осветились. Мечети Святая София, Сулеймана, султана Ахмета, все религиозные и гражданские строения от Серай-Бурну до холмов Эюпа засверкали многоцветными огнями. Пылающими письменами, от минарета к минарету, были начертаны в темном небе строки Корана. Босфор, изборожденный каиками с причудливо раскачивающимися фонарями, искрился, как если бы в него попадали все звезды с небосвода. Дворцы по его краям, виллы на азиатском и европейском берегах, Скутари, старый Хризополис с домами, расположенными амфитеатром, казались теперь только линиями огней, удваивающимися отражением в воде.
Вдали слышались звуки барабана, лютни, гитары, табурки, ребеля и флейты, сливаясь с монотонным пением вечерних молитв. С верхушек минаретов взывали муэдзины. На трех нотах обращали они к праздничному городу свой последний призыв из одного турецкого и двух арабских слов: «Allah hӕkk kebir!» («Бог, Бог, велик!»)
