Древний человек и океан - Хейердал Тур (книги полностью .TXT) 📗
Нам неизвестно, что в конце концов произошло с основателями культуры раннего периода. В Винапу и Оронго археологи обнаружили признаки того, что святилища, возможно, были временно покинуты; не исключено, что какое-то время между ранним и средним периодами остров был вовсе безлюдным. Полученные пока скудные углеродные датировки не позволяют делать определенные выводы о переходе от раннего периода к среднему.
Зато очевидно, что новые обитатели острова относились враждебно к своим предшественникам, разрушали их святилища и перекладывали каменные блоки, не заботясь о подгонке искусно обработанных поверхностей и не думая об ориентировке по солнцу. Старые истуканы были разбиты и осквернены, их обломки пошли на строительство новых архитектурных объектов — аху.
Несмотря на враждебность к предшественникам и явное различие в религиозных представлениях, новая культура была достаточно близка к прежней, и мы вправе искать ее корни в том же географическом регионе. Не исключено, что иммигранты, положившие начало среднему периоду, знали, где лежит остров Пасхи. Прибыв сюда приблизительно в 1100 г., они ввели культ птицечеловека, и он занял главное место в религиозной жизни пасхальцев. С этим культом был тесно связан культ умерших предков. Посвященные им большие статуи приобрели ведущее значение в архитектуре, и на их изготовление была направлена вся созидательная энергия островитян; различные погребения стали культовыми центрами отдельных родов. За неполных 600 лет на обезлесенных склонах вулканов Рано-Рараку, чьи пальмы давно обратились в развеянный ветром пепел, было высечено более 600 огромных памятников. Со временем эти памятники стали играть престижную роль, и чередующиеся поколения, изолированные от внешних войн, старались превзойти друг друга в размерах родовых монументов. В итоге к концу среднего периода безлесный остров был весь опоясан платформами аху, на которых высились исполинские памятники, обращенные лицом к внутренней площадке, спиной — к морю. И в это же время, судя по всему, на место кремации перед аху пришел ставший преобладающим в позднем периоде обычай коллективных захоронений в толще или на поверхности этих сооружений.
Когда ваяние статуй перед самым концом среднего периода достигло вершины, местные мастера умели воздвигать монолитные статуи высотой до 14,02 м, что равно четырехэтажному дому. Самая большая статуя, водруженная на постамент аху в 8 км от каменоломни, весила свыше 80 т, рост ее превышал 10 м, да еще на голове покоился красный каменный цилиндр, весивший 12 т — столько же, сколько весят два взрослых слона. К моменту катастрофы около 1680 г. в каменоломнях была почти завершена статуя высотой 21,33 м, иначе говоря, ростом с семиэтажный дом. Но тут все работы в каменоломнях, на дорогах и на аху внезапно были прекращены и больше уже не возобновлялись. В этот период кровопролитий и варварства роды прятались вместе со всем своим имуществом в подземных тайниках, которыми изобилуют лавовые поля и береговые скалы. Впервые началось изготовление тысяч обсидиановых наконечников для копий; ими изобилуют все последующие пласты. Статуи низвергались с аху, каменные дома ломали, камышовые хижины сжигали, так что от огня трескались плиты фундамента.
Победителем оказался полинезиец. Он не владел искусством каменной кладки и ваяния, строил жилища из жердей и травы, собирал на берегу плавник, чтобы, как это принято по всей Полинезии, вырезать деревянные фигурки и лодочки. На острове Пасхи важнейшим традиционным изделием, которое по сей день сотнями изготовляют для продажи, становится своеобразная фигура изможденного человека — моаи кавакава — с козлиной бородкой, орлиным носом и свисающими до плеч мочками ушей. По словам пасхальцев, так выглядели чужаки, которых их предки застали на острове и уничтожили во рву Поике.
Прибывшие на Пасху полинезийцы не привезли с собой ни пестов для приготовления пои, ни колотушки для тапы — двух важнейших предметов домашнего обихода, характеризующих общеполинезийскую культуру. Вообще с материальными свидетельствами, которые позволили бы определить, когда именно они прибыли, дело обстоит плохо. Можно подумать, что речь идет о скромных пришельцах, смиренно воспринявших неполинезийскую веру и обычаи. Пока что нельзя точно сказать, с какого острова приплыли они на Пасху. В их преданиях, записанных в прошлом веке, утверждается, что они явились сюда за 200 лет — карау-карау — до восстания, закончившегося битвой на Поике. Это хорошо согласуется с предположениями Раутледж и других, основанными на более короткой из двух пасхальских генеалогий, которая включает 24 поколения, тогда как про Хоту Матуа говорится, что он приплыл с востока 57 поколений назад.
Многое говорит о том, что полинезийцы не по собственной воле прибыли на уединенный остров помогать «длинноухим» ваятелям в их фанатическом предприятии; возможно, их захватили в плен и привезли пасхальцы среднего периода, которые вполне могли посетить Маркизы около XVI в.
Так или иначе они оказались основными исторически известными обитателями опустошенного войнами, безлесного острова с развалинами святилищ и поверженными на землю истуканами. Когда Роггевен поднял занавес перед европейскими зрителями, среди пасхальцев еще были светлокожие и рыжеволосые статисты, но основное представление давно кончилось и исполнители главных ролей покинули сцену.
Глава 13
Место встречи — самое уединенное в мире
Трудно назвать обитаемый уголок земного шара, который не был бы местом встречи, а то и тиглем разных народов и культур.
На континентах и континентальных островах народы не менее одного раза сменяли друг друга или принимали иммигрантов извне; в области высокоразвитых культур Средиземноморья это происходило неоднократно. Финикийцы рано отправились исследовать другие земли, но нигде они не были первыми, даже на Канарских островах их опередили гуанчи. Викинги застали на своей будущей северной родине лапландцев; в Исландии они встретили валлийских монахов, в Гренландии — эскимосов.
Была ли Полинезия исключением? Вряд ли. С появлением современных поселенцев и гостей азиатского и европейского происхождения черты полинезийской культуры были настолько стерты и население настолько смешано, что теперь нигде не увидишь сколько-нибудь истинной картины первоначальных условий. Однако первые в этой области европейские мореплаватели единодушно подчеркивали, что в островной области, именуемой нами Полинезией, смешались три отчетливо различимых народа. Преобладающий тип отличался белой до светло-бронзовой кожей, черными волосами, почти европейскими, рельефными чертами лица, способностью отращивать усы — все это в сочетании с некоторыми признаками монголоидности и внушительным ростом до 180 см. Этот основной для Полинезии тип совпадает с характеристиками новозеландских маори а также с физическим типом, присущим островным племенам у северо-западного побережья Америки. Сами представители описанного типа считали себя «настоящими» людьми — тангата.
У второго типа видим признаки меланезийского родства; об этих людях писали, что они темнокожие, у них плоский и широкий нос толстые губы более курчавые волосы, не такой высокий рост. От Гавайских островов до Новой Зеландии их называли потомками легендарных менехуне, или манахуне. Третий тип отличался очень светлой кожей, рыжеватыми или каштановыми волосами и сильно выдающимся носом (Shand, 1894[276]). В наиболее чистой форме их наблюдали среди выходцев с домаорийской Новой Зеландии, заселивших острова Чатем. Этот тип полинезийцы называли кеу, уру-кеу, эху, хаоле, хао’э, а в Новой Зеландии, кроме того, пакеха туреху или namynauapexe (Poirier, 1953[249]). Бак сообщает, что светлую кожу и рыжие волосы маори считали указанием на то, что у данного человека в роду был namynauapexe. Он добавляет, что некоторые маорийские племена отличались большим числом рыжеволосых, причем признак этот был присущ определенным родам (Buck, 1922[50]).
