Мореплаватели XVIII века - Верн Жюль Габриэль (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗

На каждом шагу попадались розы, желтые и красные лилии, ландыши и все наши луговые цветы. Сосны венчали вершины гор; дубы росли начиная лишь с половины склона и по мере приближения к морю становились менее толстыми и мощными. Берега рек и ручьев поросли ивами, березами, кленами, а на опушке густых лесов виднелись яблони и боярышник в цвету вперемежку с купами орешника, на котором уже начали завязываться плоды».

Во время рыболовной экскурсии французы обнаружили древнюю могилу. Движимые любопытством, они раскопали ее и увидели два лежавших рядом скелета. Голову того и другого покрывали тюбетейки из тафты; туловище было завернуто в медвежью шкуру; с пояса свисали мелкие китайские монеты и медные украшения. В могиле нашли также с десяток серебряных браслетов, железный топор, нож и другие мелочи, среди них – голубой мешочек, наполненный рисом.

27 июня утром Лаперуз покинул эту пустынную бухту, предварительно оставив на берегу несколько медалей и установив столб с надписью, в которой указывалась дата прибытия французских кораблей.

На некотором расстоянии от бухты Терней матросы поймали свыше восьмисот штук трески и немедленно ее засолили; со дна моря они добыли много устриц в великолепных перламутровых раковинах.

После стоянки в бухте Сюффрен, расположенной на 47°51' северной широты и 137°25' восточной долготы, Лаперуз 6 июля увидел остров, являвшийся не чем иным, как Сахалином. Берег его был такой же лесистый, как берега материка. Внутри страны поднимались высокие горы, наивысшая из которых получила название пик Ламанон. Увидев дымки и хижины, де Лангль с несколькими офицерами съехал на берег. Островитяне убежали очень недавно, так как зола их костров еще не остыла.

Когда французские мореплаватели, оставив несколько подарков для местных жителей, собирались сесть в шлюпку, к берегу подошла лодка с семью гребцами, на вид совершенно не испуганными.

«В их числе, – говорится в отчете, – были два старика с длинными седыми бородами, одетые в ткань из древесной коры, несколько напоминавшую передники жителей Мадагаскара. У двоих из семи островитян одежда была из подбитой ватой нанки, по фасону мало чем отличавшаяся от китайской. На других имелся лишь длинный халат, с помощью пояса и нескольких пуговиц наглухо закрывавший все тело, что избавляло их владельцев от необходимости носить нижнее белье. Голову островитяне ничем не покрывали; у двух или трех была лишь повязка из медвежьей шкуры. Лицо и темя они брили, оставляя на затылке пучок волос длиной в восемь – десять дюймов; но их прическа не походила на принятую у китайцев, которые сохраняют только венчик волос вокруг головы. Все семеро носили сапоги из тюленьей шкуры с очень искусно сделанными, на китайский манер, каблуками.

Оружие сахалинцев состояло из луков, копий и стрел с железными наконечниками. У старшего из островитян, того, к кому остальные относились с явным почтением, глаза были в очень плохом состоянии. Для предохранения их от слишком яркого солнечного света у него на лбу висел козырек. Туземцы вели себя важно, с достоинством и очень вежливо».

Де Лангль условился встретиться с ними на следующий день. Лаперуз и большая часть офицеров отправились в назначенное место. Сведения, полученные ими от сахалинцев, оказались важными и побудили Лаперуза продолжить исследования в более северных районах.

«Не без труда нам удалось объяснить, что мы просим их изобразить очертания своей страны, а также страны моньчжуров. Тогда один из стариков встал и концом копья начертил берег материка, изобразив его тянущимся почти прямо с севера на юг. По другую сторону, на востоке, он нарисовал остров, который шел в том же направлении, и, приложив руку к груди, дал нам понять, что изобразил свою родину. Между материком и островом Сахалином он оставил пролив и, обернувшись к нашим кораблям, которые были видны с берега, провел линию, показывая, что они могут там пройти. К югу от Сахалина он нарисовал другой остров и оставил между ними пролив, пояснив, что это еще один путь для наших кораблей.

Разговаривая с нами, старик обнаружил большую сообразительность, уступавшую, впрочем, сообразительности другого островитянина в возрасте около тридцати лет; тот, увидев, что линии, начерченные на песке, стираются, взял у нас карандаш и бумагу. Он нарисовал свой остров, назвав его Чока, и отметил чертой речку, на берегу которой мы находились, поместив ее так, что от южной оконечности острова она находилась вдвое ближе, чем от северной. Затем он нарисовал азиатский берег, оставив, как и старик, воронкообразный пролив; к величайшему нашему изумлению, он добавил еще реку Сахалин, название которой туземцы произносили так же, как и мы; устье этой реки он показал несколько южнее северной оконечности своего острова…

Теперь мы захотели узнать, насколько широк пролив. Мы постарались втолковать ему нашу мысль; он ее уловил; он вытянул руки и, держа их на расстоянии двух – трех дюймов одну от другой, дал нам понять, что это обозначает ширину речки, где мы набирали воду; немного раздвинутые, они показывали ширину реки Сахалин; а широко раздвинутые, они изображали ширину пролива, отделяющего его страну от материка…

Де Лангль и я считали очень важным установить, является ли остров, вдоль которого мы плыли, тем самым, что географы называли Сахалином, не подозревая при этом, как далеко на юг он тянется. Я отдал распоряжение сделать все приготовления, чтобы на следующий день фрегаты могли выйти в море. Бухта, где мы стояли, получила название бухты Де Лангль, по имени капитана «Астролябии», который первым открыл ее и вступил на берег».

В другой бухте на том же берегу, названной бухтой Эстен, шлюпки пристали к суше неподалеку от поселения из десяти- двенадцати хижин. Они были больше виденных до тех пор и делились на две комнаты. В задней находился очаг, кухонная утварь и скамьи, стоявшие вдоль стен; передняя комната оставалась совершенно пустой и, по всей вероятности, предназначалась для приема гостей. Как только французы высадились, женщины поспешили скрыться. Двух удалось, однако, догнать; пока их всячески успокаивали, художники успели нарисовать их портреты. Лица женщин, несколько необычные, отличались, впрочем, миловидностью. У них были маленькие глаза, толстые губы, и верхняя губа разрисована или покрыта татуировкой.

Де Лангль увидел местных жителей, собравшихся вокруг четырех груженных копченой рыбой лодок, которые они помогали спустить на воду. Лодки принадлежали маньчжурам, приплывшим с берегов реки Сахалин. В одном из дальних уголков острова французы обнаружили что-то вроде круглой площадки, обнесенной пятнадцатью или двадцатью столбиками с медвежьей

головой на каждом из них. Можно предположить, что назначением этих трофеев было увековечить победы над медведями.

У берегов моряки наловили трески, а в устье реки – большое количество рыбы из семейства лососевых.

Миновав залив Жонкиер (Александровский), Лаперуз бросил якорь в бухте Де-Кастри. Запас пресной воды у него подходил к концу, дров больше не было. Чем дальше, двигался он по Татарскому проливу, тем мельче тот становился. Лаперуз, придя к убеждению, что ему не удастся обогнуть Сахалин с севера, и, опасаясь, что выбраться из мелководья, куда он зашел, он сможет лишь через Сангарский пролив (пролив Цугару), расположенный между островами Хоккайдо и Хондо, решил задержаться в бухте Де-Кастри не больше чем на пять дней – срок, совершенно необходимый для пополнения запасов.

На островке установили астрономические приборы; плотники тем временем валили лес, а матросы наполняли бочки водой.

«Вокруг каждой хижины островитян, называвших себя орочами, [143] была расположена сушильня для лососевой рыбы; пойманную рыбу три – четыре дня держат над расположенным среди хижины очагом, а затем нанизывают на жерди и оставляют сушиться на солнце. Все эти работы лежали на обязанности женщин: они должны были следить за тем, чтобы вовремя перенести прокоптившуюся рыбу на открытое место, где она приобретала твердость дерева.