Неоконченное путешествие - Фосетт Перси Г. (читать книги онлайн бесплатно регистрация .TXT) 📗

Эту страшную деревню мы обошли возможно дальше стороной, насколько позволяли наши расчеты ее местонахождения, и возвратились к максуби, с отменной точностью выйдя к их первому поселку. Наш приход совпал с похоронами одного воина максуби, который был загнан и подстрелен группой охотящихся марикокси, и я задавал себе вопрос, не связывают ли суеверные максуби эти два обстоятельства воедино. Хотя к нам не выказали явной враждебности, мне почудилось, что я уловил легкую холодность и несколько подозрительных взглядов, брошенных в нашу сторону.

Внутренности убитого были вынуты и положены в урну для захоронения. После этого тело разрубили на части и распределили для съедения между двадцатью четырьмя семьями, жившими в одной хижине с убитым. Это религиозная церемония, которую не следует смешивать с каннибализмом. Под конец хижину освободили от духа покойного посредством следующего тщательно разработанного ритуала.

Вождь, его помощник и знахарь сели в ряд на маленьких скамеечках перед главным входом в хижину и начали производить такие движения, словно выжимали что-то из рук и ног, подхватывали это что-то с пальцев и бросали на подстилку из пальмовых листьев площадью около трех квадратных футов, которая закрывала чашу из тыквы, частично наполненную водой с какими-то травами, плавающими сверху; время от времени все трое внимательно глядели на подстилку и воду под ней. Эту процедуру они повторяли много раз, потом впали в транс и около получаса сидели неподвижно на своих скамеечках с закатившимися глазами. Когда они пришли в себя, то первым делом принялись потирать животы. Чувствовали они себя очень скверно.

Ночь напролет все трое просидели на скамеечках, в одиночку или хором протяжно беря три ноты с интервалом в октаву, вновь и вновь повторяя слова: «Тави-такни, тави-такни, тави-такни». Семьи, живущие в хижине, причитали хором им в ответ.

Этот ритуал продолжался три дня. Вождь торжественно заверил меня, что дух мертвого находится в хижине и виден ему. Я ничего не видел. На третий день ритуал достиг апогея: пальмовую подстилку внесли в хижину и положили на такое место, куда падал свет, проходящий через входное отверстие. Люди опустились на колени и припали лицом к земле, а трое старейшин племени отбросили скамеечки и в крайнем возбуждении распростерлись на земле перед входом в хижину; я тоже стал на колени позади них, чтобы видеть пальмовую подстилку, на которую они пристально глядели.

В глубине хижины, сбоку от подстилки, находилось отгороженное перегородкой место, где лежал покойный; глаза старейшин были устремлены туда. На секунду воцарилась мертвая тишина, и в этот момент я увидел смутную тень — она появилась из-за перегородки, проплыла к центральному столбу хижины и исчезла из виду. Вы скажете — массовый гипноз? Очень хорошо, пусть так; знаю только, что я видел тень!

Напряжение, охватившее обоих вождей и знахаря, спало, они обильно вспотели и ничком распластались на земле. Я покинул их и вернулся к своим товарищам, которые не присутствовали при всей этой церемонии.

В трех деревнях, которые мы посетили после описанного происшествия, наше появление каждый раз совпадало с тапи — ритуалом успокоения духов. Были те же песнопения, но меня уже не допускали присутствовать при ритуале, так как усилились подозрения, что случаи смерти являются результатом пагубного влияния нашего присутствия. Максуби истолковывали мою работу с теодолитом в окрестностях их деревень как «разговор со звездами», и это их очень беспокоило. Нас было только трое, и, хотя максуби выказывали дружелюбие, приходилось считаться с возможностью того, что суеверный страх может обернуться гневом против нас. Пора было двигаться дальше.

Прежде чем мы отправились в путь, я выяснил, что племя марикокси насчитывает около полутора тысяч человек. К востоку живет другое племя каннибалов — арупи, а дальше к северо-востоку — еще одно — низкорослые чернокожие люди, покрытые волосами. Они жарят свои жертвы над огнем, насаживая их целиком на бамбук, как на вертел, и во время готовки отщипывают кусочки. Молва об этом племени доходила до меня еще раньше, и теперь я знаю, что все эти рассказы вполне обоснованны. Максуби явно считали себя цивилизованным народом и с величайшим презрением отзывались об окружавших их каннибалах. В тех местах на границе своей территории, где обитали враждебные племена, они имели тщательно продуманную систему постов, «сторожки», служившие, как мы видели, убежищами, из которых можно было посылать стрелы.

Нагруженные сетками с земляными орехами, каменными топорами, луками и стрелами — оружие это поистине являлось произведением искусства, — мы покинули максуби и повернули на юго-запад в направлении Боливии. Дичь встречалась редко; был один из периодов, когда по тем или другим причинам животные и птицы уходят отсюда, куда — неизвестно. Однажды нам удалось подстрелить трех обезьян, но бродивший поблизости ягуар унес двух из них, и мы продолжали двигаться дальше, довольствуясь восьмью орехами в день на каждого. Возможно, именно это спасло нас от чрезмерного упадка сил, ибо доказано, что в то время как растительная пища, если ее хватает, поддерживает человека в полной силе и энергии, то мясо в условиях полуголодного существования вызывает ощущение большого утомления [43].

Идти было трудно. Уже сильно изголодавшиеся, мы в конце концов набрели на лачугу сборщика каучука, стоявшую на берегу небольшой речушки. Здесь мы задержались на два дня, отъедаясь рисом и чарке.

Никогда мне не забыть первого завтрака в этой лачуге. Рядом с нами в тени крыши лежал человек, умиравший от землеедства. Это было истощенное существо со страшно распухшим животом. Тем, кому известны симптомы этой болезни, было ясно, что больной безнадежен, и наш хозяин серингейро не считал нужным проявлять сочувствие к умирающему. Несчастный, не переставая, стонал и восклицал:

— Как мне больно, сеньоры… Как мне больно!

— Через полчаса ты умрешь, — отвечал ему серингейро. — К чему подымать такой шум? Только портишь завтрак сеньорам.

— Ох! — жалобно стонал умирающий. — Как мне больно!.. Ох, как мне больно!

Внезапно какая-то женщина сдернула с несчастного противомоскитную сетку. На нос ему села оса, кожа едва заметно вздрогнула, но человек не издал ни звука — он был уже мертв. Через час умершего похоронили и, вероятно, тут же забыли о нем. «Зачем он родился? — подумалось мне. — Какой смысл был в его детстве, в беспросветно нищенской жизни и одинокой, мучительной, никем не оплаканной смерти? Не лучше ли жить зверем, чем таким вот получеловеком?» И все же — какой-то смысл во всем этом есть. Не знаю, почему на меня так подействовал этот случай, ведь я видел много людей, умиравших подобным образом! Подергивание носа умершего не выходило у меня из головы, и я вспомнил одну ламу. Ей перерезали горло, а она своим коротким хвостом отгоняла назойливую муху, словно с ней не происходило ничего неладного.

Погребение не было последним напоминанием об умершем. Серингейро утверждал, что ночью приходил призрак покойного. Повсюду во внутренних областях считается само собой разумеющимся, что после чьей-нибудь смерти дух покойного некоторое время еще бродит поблизости; люди, живущие в диких местах, близки к природе, и им известно то, что от нас скрыто.

Мы двинулись дальше вниз по реке и в конце концов встретили другого сборщика каучука, дона Кристиана Суареса, который в свое время вел немаловажные исследования в Чако, а теперь временно осел на Гуапоре. Он принял нас радушно и гостеприимно, насколько позволяли его скромные припасы, и показался мне чрезвычайно интересным и образованным человеком, совершенно не в духе тех примитивных пеонов, которые обычно занимаются подсачиванием каучуковых деревьев.

— В Чако, сеньор, я мог бы составить себе состояние, — сказал он как-то вечером, когда мы сидели вокруг огня, на котором он окуривал каучук. — Да все мой несчастный характер — не могу сидеть на одном месте. Со мной там был приятель, вот уж у него-то была башка на плечах, не то, что у меня. Я принимаю вещи такими, какие они есть. А этот парень кое-что соображал: он купил в кредит большой участок пастбищной земли под Санта-Крусом. Потом он отправился на север Чако и в район Парапети, где индейцы кинагуа и другие держат большие стада скота. С собой он взял игрушечную корову — знаете, такая штучка, когда ее заводишь, она принимается идти, как дерганная, и мотает головой. Он сказал индейцам, что это великий дух, которому известны все их мысли. Потом он вдруг брал в оборот какого-нибудь индейца, открывал в нем плохой помысел и говорил, что он умрет за оскорбление духа, который сидит в игрушечной корове. Индеец терял голову от страха, и тогда мой приятель говорил: «Если не хочешь умереть, я умилостивлю великого духа за сто голов скота — ты доставишь его в Санта-Крус!» Индеец с радостью соглашался, а мой приятель на тарабарском языке говорил с игрушечной коровой, и она кивала головой. Вскоре у него уже было ранчо и самое лучшее стадо в Санта-Крусе — и все за те деньги, что он заплатил за игрушку, ни гроша больше. Да, он умел шевелить мозгами, доложу я вам!