История великих путешествий. Том 2. Мореплаватели XVIII века - Верн Жюль Габриэль (электронные книги бесплатно .txt) 📗

Вскоре ко мне на корабль прибыл с "Астролябии" Лангль, столь же удрученный горем, как и я, и со слезами на глазах сообщил мне, что несчастье неизмеримо серьезнее, чем я думал. Со времени отплытия из Франции он поставил себе непреложным законом никогда не посылать на одно и то же задание двух братьев Лаборд-Маршенвиля и Лаборд-Бутервилье; но на этот раз он уступил их просьбам и разрешил им отправиться вместе погулять и поохотиться; почти так мы оба расценивали предстоявший шлюпкам поход, считая его столь же малоопасным, как на Брестском рейде в хорошую погоду».

Немедленно отрядили несколько шлюпок на поиски потерпевших кораблекрушение. Туземцам обещали награду, если им удастся кого-нибудь спасти. Но возвращение шлюпок рассеяло последние надежды. Все погибли.

Через восемнадцать дней после катастрофы фрегаты покинули Пор-де-Франсе. На острове, расположенном посредине бухты и получившем название Кенотаф (Гробница), Лаперуз воздвиг памятник несчастным французским морякам. На нем была выгравирована следующая надпись:

У ВХОДА В БУХТУ ПОГИБ ДВАДЦАТЬ ОДИН ОТВАЖНЫЙ МОРЯК.

КТО БЫ ВЫ НИ БЫЛИ, ОПЛАКИВАЙТЕ ИХ ВМЕСТЕ С НАМИ.

У подножия памятника закопали бутылку с запиской, содержавшей рассказ о печальном событии.

Расположенная на 58°37' северной широты и 139°50' западной долготы, бухта Пор-де-Франсе обладает большими преимуществами, но также и некоторыми нeудoбcтвaми, из числа которых в первую очередь нужно упомянуть течения в ведущем в нее проливе. Климат в этих местах неизмеримо мягче, чем на той же широте в Гудзоновом заливе, поэтому растительность достигает исключительной мощи. Нередко встречаются сосны диаметром в шесть футов и вышиной в сто сорок; сельдерей, щавель, люпин, дикий горох, цикорий, мимулус (губастик) попадаются на каждом шагу; имеется также множество овощей, употребление которых способствовало сохранению здоровья матросов.

Море у этих берегов изобилует рыбой: лососем, пеструшкой, мойвой, губаном, камбалой.

В лесах живут барибалы [162], бурые медведи, рыси, горностаи, куницы, белки, бобры, сурки, лисицы, лоси, каменные бараны; наиболее ценными считаются меха выдры, морского бобра и котика.

«По растительному и животному миру, — пишет Лаперуз, — эта страна похожа на многие другие, но ее ландшафт ни с чем не сравним, и я думаю, что глубокие ущелья в Альпах и Пиренеях не представляют такого ужасающего и в то же время живописного зрелища, как здешние; они, несомненно, привлекали бы множество любопытных, если бы не находились на краю света».

Что касается жителей, то их описание, сделанное Лаперузом, заслуживает того, чтобы его привести.

«Индейцы в своих пирогах все время держались близ наших фрегатов; они крутились вокруг них три-четыре часа и лишь затем приступали к обмену нескольких рыб или двух-трех шкурок выдры. Туземцы пользовались любой представившейся возможностью, чтобы нас обворовать; они отдирали не слишком громоздкие железные части и прежде всего изучали, каким путем можно было бы ночью обмануть нашу бдительность. По моему приглашению на палубу фрегата поднимались самые влиятельные из туземцев; я их осыпал подарками; и эти же самые люди, которым я оказывал такое внимание, никогда не упускали случая украсть гвоздь или старые штаны. Когда на лицах индейцев появлялось веселое, ласковое выражение, я уже знал, что они совершили какую-то кражу, и очень часто притворялся, будто ничего не заметил».

Женщины проделывают отверстие в толстой части нижней губы во всю ширину рта; они вставляют в него круглый кусок дерева, упирая его в десны; «разрезанная губа служит для него как бы ободом, так что нижняя часть рта выдается вперед на два-три дюйма».

Вынужденная стоянка в Пор-де-Франсе помешала Лаперузу побывать в других местах и заняться, как он намеревался, исследованием всех извилин береговой линии; ему необходимо было во что бы то ни стало достигнуть не позднее февраля Китая, чтобы посвятить лето съемке берегов Тартарии [163].

Двигаясь вдоль американского берега, он нанес на карту пролив Кросс, где оканчиваются высокие, покрытые снегом горы, залив Кука, мыс Эджкем, сильно выдающуюся в море полосу низменности с возвышающейся на ней горой Св. Гиацинта, названной Куком горой Эджкем, пролив Норфолк, в котором год спустя остановился англичанин Диксон, гавани Неккер и Гильберт, мыс Чирикова, бухту Латуш, острова де Лакройера, носившие имя брата известного географа Делиля, который сопровождал Чирикова.

Эту линию берегов, по предположению Лаперуза, мог образовать какой-то обширный архипелаг, и он не ошибся; то были архипелаг Георга III [164], остров Принца Уэльского и острова Королевы Шарлотты, южной оконечностью которых являлся мыс Гектор.

Зима уже надвигалась, и недостаток времени не дал Лаперузу возможности подробно исследовать виденные земли; но инстинкт не обманул его, когда заснятую линию береговых выступов он признал за ряд островов, а не за материк.

Пройдя мыс Флёрьё, представлявший собой оконечность довольно высокого острова, Лаперуз заметил несколько групп островов, которым дал название Сартин, и двинулся дальше вдоль берега до залива Нутка, усмотренного им 25 августа. Затем он побывал в различных районах побережья материка, не посещенных Куком и не показанных на его карте. Плавание «Буссоли» и «Астролябии» протекало в опасных условиях из-за течений, которые достигали у этих берегов исключительной силы и «не давали возможности на расстоянии пяти лье от земли управлять кораблями при ветре скоростью в три узла» [165].

Пятого сентября экспедиция обнаружила девять островков, находившихся примерно в одном лье от мыса Бланко и получивших название островов Неккер. Стоял густой туман, и кораблям не раз приходилось отдаляться от земли, чтобы внезапно не наткнуться на какой-нибудь островок или скалу. Погода оставалась неблагоприятной до залива Монтерей, под 37° северной широты, где Лаперуз застал два испанских судна. В ту эпоху в залив Монтерей часто заплывали большие стада китов и море было буквально усеяно пеликанами, чрезвычайно распространенными на всем побережье Калифорнии. Испанский гарнизон из двухсот восьмидесяти кавалеристов удерживал в повиновении пятьдесят тысяч индейцев, кочевавших в этой части Америки. Надо сказать, что тамошние индейцы, в большинстве низкого роста и крайне слабосильные, не вели такой упорной борьбы за независимость, как их соплеменники на севере, и не обладали, в отличие от тех, никакими талантами в области искусств и ремесел.

«Эти индейцы, — сообщается в отчете, — очень метко стреляют из лука; на наших глазах они попадали в самых маленьких птиц; правда, подкрадываясь к ним, они проявляют величайшее терпение; они прячутся, с помощью тех или иных уловок приближаются к дичи и стреляют лишь тогда, когда до нее остается не больше пятнадцати шагов.

Ловкость, с которой они выслеживают крупного зверя, заслуживает еще большего восхищения. Мы видели, как индеец, привязав оленью голову поверх своей, двигался на четвереньках, делая вид, будто щиплет траву; он разыгрывал свою роль так правдоподобно, что наши охотники, если бы их не предупредили, подстрелили бы его, хотя и находились всего в тридцати шагах. Таким образом индейцы приближаются почти вплотную к стаду оленей и убивают их стрелами».

Затем Лаперуз подробно рассказывает о деятельности миссионеров в Калифорнии; но эти сведения при всей их исторической ценности не входят в рамки нашей книги. Значительно больший интерес для нас представляют сообщения о плодородии страны.

«Урожаи кукурузы, ячменя, пшеницы и гороха, — рассказывает он, — можно сравнить только с чилийскими; наши земледельцы в Европе не в состоянии даже вообразить себе такого плодородия; средний урожай пшеницы колеблется от сам-семидесяти до сам-восьмидесяти, не падая ниже сам-шестидесяти и не превышая сам-ста».