Пикник на Аппалачской тропе - Зотиков Игорь Алексеевич (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
На этом месте мысли мои обрывались от смущения и стыда на самого себя. Ведь получалось, что вся мечта о ракетоплавании сводилась к тому, чтобы увидеть Африку, Америку или Европу. Я был недоволен собой.
Желание увидеть другие страны появилось у меня после того, как мне попались в руки два толстых, с золотыми переплетами тома под названием «Жизнь растений». Автором их был А. Кернер. Книги эти были приложением, рекомендуемым для изучения биологии в гимназиях, и изданы были еще в начале века. Рисунки самых фантастических деревьев, плодов, листьев, корней потрясли меня, и чем больше я листал многочисленные страницы этих томов и рассматривал красочные акварели тропического леса на Цейлоне или эвкалиптовые рощи в Австралии, тем сильнее хотел хоть раз в жизни увидеть все эти места. Не людей, не города, не животных даже. Нет, только эти растения мечтал я увидеть хотя бы раз. Особенно врезались в память три картинки. Одна — штриховой рисунок под названием «Досковидные корни в лесах Южной Азии». Там была нарисована нижняя часть ствола мощного дерева, от которого во все стороны, как контрфорсы, отходили как бы поставленные на ребро черные доски — корни дерева. Там, где эти доски упирались в дерево и превращались в ствол, они вылезали из земли больше чем на метр. На одну из таких «досок» облокотился полуголый туземец. Как мне хотелось хотя бы раз дотронуться до такой доски и так же облокотиться на нее.
Две другие картинки были цветные. Одна из них под названием «Красный снег в Баффиновом заливе» была написана акварелью. Свинцовое северное море, подкрашенное золотом и красной киноварью, струящимися от наполовину спрятанного в тучах низкого солнца. Полный штиль, но зыбь на блестящем море тяжелая. Повсюду из моря торчат отполированные зубы островов-рифов с плоскими, как бы срезанными вершинами. А на склонах этих невысоких островков лежит снег с мазками красного в разных местах. Это были особые, живущие в снегу водоросли. И над всем этим на фоне желтого неба — темная полоска каравана больших птиц…
Ах, как много думал я об этих островах, фантазировал, как добрался туда художник и что он испытал при этом!
Вторая цветная картинка была тоже нарисована акварелью и называлась «Сольданелли в снегу Альп». На ней на фоне горных пиков был изображен край тающего снежного поля, спускающегося с гор. А на переднем плане нежные фиолетовые цветочки — колокольчики на тоненьких ножках, как бы проткнувшие самый край уже тонкого, тающего снежника. Это, по-видимому, и были сольданелли. Контраст снега и нежной зелени и еще более нежных цветов… Неужели и такое возможно в Альпах, которые я никогда не увижу? Как, наверное, счастливы те, кто имел возможность увидеть все это. Но, к сожалению, достигнуть этого можно только одним способом — полететь на ракете. Для этого надо попасть в Африку, Америку. И только после того как твоя ракета упадет в океан, тебя вытащат и повезут на корабле к недостижимым другим способом берегам.
«Но ведь ракеты начнут летать с человеком не раньше, чем в следующем столетии. Я не попаду в их экипажи — буду слишком стар или умру, — говорил я себе. — Забудь об этом. Ведь можно стать инженером, авиаконструктором. Это тоже очень интересно!»
Такие мысли приходили на ум не только потому, что я был глуп, но и потому, что из газет, книг и радио казалось, что все должны стать или авиаконструкторами, или эпроновцами, или капитанами дальнего плавания, или хотя бы пограничниками.
Время шло, я старательно занимался в авиамодельном кружке, стал инструктором авиамоделизма. После окончания восьмого класса поехал на летние каникулы работать инструктором авиамоделизма уже в пионерский лагерь.
Во время Великой Отечественной войны наша семья эвакуировалась на восток. Две недели езды в теплушках и на палубах речных пароходов — и я уже шагал со своей матерью и братом по пыльной дороге за телегой с вещами, которая уводила нас от берега реки Камы, по которой мы приплыли, в глубь неизвестной страны под названием Башкирия. На другой же день, забыв все свои болезни и слабое здоровье, я уже отправился с колхозниками той деревни, куда нас поселили, на уборку сена на дальние луга и вернулся в новый дом еще через две недели другим человеком. Время слабого здоровья навсегда ушло в прошлое.
Может, я и остался бы работать в колхозе, но ведь я же считал себя будущим инженером, а рядом была машинно-тракторная станция, МТС, как называлась она тогда. Я пошел в МТС и сказал, что хочу работать с машинами. Узнав, что я окончил восемь классов — огромное по тем временам для того места образование, — мне предложили стать учетчиком тракторной бригады: измерять каждый день, сколько гектаров вспахали или убрали трактора, вовремя выписывать, получать и привозить к машинам горючее и масла.
Для этого у меня была телега с лошадью и возчик — крепкий старик с бородой клином, как у кулаков в кинофильмах про вредителей. Много часов провели мы с ним вдвоем, с глазу на глаз, сидя на соломе с края телеги, которую не спеша везла по пустынной дороге наша лошадь.
— Да, товарищ москвич-комсомолец, скоро кончится советская власть, придет немец, и висеть тебе на веревке. Кххх! Не страшно? — участливо говорил старик-«вредитель».
Но большей частью старик рассказывал просто о житье в их деревне или расспрашивал про Москву. Однажды он узнал, что у нас дома сохранился еще от Москвы сахар, и начал просить, чтобы я принес ему хотя бы кусочек для внуков. И я узнал, что никто в их деревне ни разу не видел сахара со времен победы советской власти над нэпом. Вот так мы и возили бочки с керосином и соляром в полевой стан тракторной бригады всю первую военную осень.
Старик и я стали постепенно друзьями, и я от него узнал многое. Узнал я со стыдом, что я «барчонок, живущий, как и его мать и все городские, за счет соков крестьянина», — в этом был убежден старик. Узнал я, что в лесах окрестных там и сям «водятся дезертиры» и что есть места, куда местные жители носят и прячут хлеб и картошку, чтобы эти «несчастные люди» — так называл их старик — могли бы утолить свой голод. Иногда старик останавливал телегу в лесу и уходил туда с мешком картошки, а обратно возвращался с пустым мешком. Все это было так необычно для меня, ведь когда я ночевал дома, я слышал от мамы другие речи. О том, что собирается новая облава на проклятых дезертиров. И о том, что она, как активистка и член партии, тоже пойдет в цепь этой облавы. И что у некоторых будет оружие и разрешено в дезертиров стрелять. Я слушал и молчал. Я никогда почему-то не рассказывал никому, о чем я беседовал, говорил со своим стариком-возчиком-вредителем. Я как-то интуитивно почувствовал вдруг, что хотя мама и права, но прав по-своему и старик.
Пришла зима, трактора вернулись на широкий двор перед мастерскими МТС, возить стало нечего, и я пошел в местную школу. Но ведь я хотел работать с машинами! Поэтому я засел и за другие, не школьные книжки и сдал в МТС экстерном экзамены на звание тракториста. Местные ребята, а особенно девушки, окончившие курсы трактористов и тоже готовившиеся стать ими, смотрели на меня как на сумасшедшего:
— Добровольно идти в трактористы? Хотеть такой трудной и грязной работы, связанной все время с жизнью вдалеке от дома в разных концах района? Да ведь у нас на курсы трактористов идут только принудительно. Разнарядку дают на каждую деревню. Вот мы и учимся на тракториста. А добровольно?..
В следующую весеннюю посевную кампанию я уже крутил руль своего неуклюжего трактора с огромными зубчатыми задними колесами и не раз вспоминал, как правы были те парни и девушки.
Пришло лето, благодать. Но тревожное это было лето. Война продолжала лишь набирать силу. Наши армии на Украине продолжали отступать. Началась битва за Сталинград.
Однако я, молодой человек, мне было уже шестнадцать с половиной, работал с удовольствием. Иногда даже думал: как хорошо сделать сельское хозяйство своей профессией, как родители когда-то. Но я гнал от себя эти мысли: «Нет, нет. Никогда. Забудь об этом…»
