Путешествие в Россию - Готье Теофиль (книги бесплатно txt) 📗
Благодаря большому количеству зажженных маленьких свечек, освещенный, кроме того, еще лампадками, иконостас горел глыбой серебра и золота. Я с трудом проник в тесную часовню, запруженную поминутно крестившимися и раскачивавшимися, как дервиши[202], людьми. Заключенная в каменной раковине, прислоненная к стене наподобие кропильницы, прозрачная вода показалась мне особенно почитаемым здесь предметом, которому явно приписывали в этой часовне чудотворную силу.
Дрожки и телеги проезжали по площади, накатывая глубокие колеи и отбрасывая пешеходов к краю дороги. Иногда дрожки поизящнее уносили двух раскрашенных и напудренных, точно идолы, женщин в ярких одеждах, в выставленных напоказ кринолинах. Они улыбались, показывая зубы, и поглядывали направо и налево хищными взглядами куртизанок, как бы расставляя сети дляулова по возможности всех устремленных на них вожделенных взглядов. Ярмарка в Нижнем Новгороде привлекает этих птиц-грабительниц из всех дурных мест России, да еще и из более отдаленных мест. Пароходы привозят их целыми стаями, им предоставляется специальный квартал. Ненасытный разврат желает своей добычи — более или менее свежего мяса.
Один из случайных контрастов, этих блестящих выдумщиков антитез, — нередко такой вот быстрый экипаж скользит рядом с мирной повозкой, запряженной косматой лошаденкой, прядающей головой под разноцветной дугой, которая везет патриархальное семейство — деда, отца и мать, кормящую грудью младенца.
Все более уплотняющаяся густая толпа задержала меня на время перед красивой церковью, в которой самым удивительным образом сочетались элементы немецкого рококо с византийским стилем. На красном фоне белым цветом выделялись орнаменты: яйцеобразные выступы, завитки, цветы, капустными листьями заворачивающиеся карнизы, консоли в форме салфеток, декоративные вазы и другие блистательные изобретения фантазии, а над всем этим возвышались совершенно восточного вида луковицеобразные купола. Выглядело это сооружение совсем как крыша мечети, водруженная над иезуитской церковью.
Среди полной неразберихи карет и людей, получая толчки со всех сторон, как вечером во время фейерверков на Елисейских полях, я наконец через какое-то время добрался до моста, ведшего прямо к ярмарке. Протиснуться на мост было и трудно и опасно. К счастью, настоящие путешественники, как и опытные капитаны, всюду умеют пройти если не со знаменем, то с лорнеткой в руках.
У моста возвышались мачты с разноцветными флажками, весьма похожими на венецианские штандарты, которые вывешивают у нас во время праздников. На каждом из флажков был изображен причудливый герб. На каких-то из них старательный живописец с явно ничтожным успехом пытался изобразить императора и императрицу, на других красовались двуглавые орлы, святой Георгий, потрясающий мечом, китайские драконы, леопарды, единороги, грифоны — одним словом, целый зверинец химер. Легкий ветерок развевал флаги, и в случайных складках материи все эти изображения самым неожиданным образом изменяли свой вид.
По обеим сторонам моста через Оку, вымощенного, как палуба парохода, брусьями, тянулись дощатые тротуары. Здесь текли толпы людей, а по проезжей части неслись повозки со скоростью, которая в России ничем не сдерживается. Но благодаря изумительной ловкости кучеров и удивительному послушанию пешеходов несчастных случаев не происходило. Река исчезла под огромным скоплением судов, в запутанном хаосе снастей. Поверх дрожек, телег, всякого рода повозок и пешеходов сразу бросались в глаза длинные казачьи пики. На казаков были возложены обязанности ярмарочной полиции, и они важно проезжали, сидя в высоких седлах на низкорослых лошадях. Шум стоял в общем сносный. В любом другом месте от такого стечения народа исходил бы невообразимый гомон, похожий на грохот морского прибоя. Обычно над таким огромным сборищем людей стоит словно туман шума, но толпа русских молчалива.
На другом конце моста виднелись вывески бродячих актеров и варварски намалеванные картины, изображавшие удавов, женщин с бородами, великанов, лилипутов, геркулесов, телят о трех головах. Под рисунками шли гигантские надписи русскими буквами, что в моих глазах придавало им еще большую экзотику и своеобразие.
Лавчонки грубых безделиц, мелкой галантереи, дешевеньких образов, пряников и зеленых яблок, кислого молока, пива и кваса тянулись справа и слева вдоль дощатой дороги. Сзади из них торчали балки, которые, видимо, забыли отпилить, что придавало им вид корзин, бока которых еще не были заплетены корзинщиком.
Я остановился перед лавкой, торговавшей сапогами и валенками — товарами специфически местного производства. Особенно привлекли мое внимание женские боты из белого фетра с розовыми или голубыми ленточками по краю, весьма напоминавшие обувь, которую у нас называют «после бала» и которую дамы надевают на свои шелковые туфельки, чтобы дойти до кареты, ожидающей у подъезда. Такие боты пришлись бы впору только Золушке на ее крохотную туфельку.
Ярмарка в Нижнем — это целый город. Ее длинные улицы скрещиваются под прямым углом и выходят на площади, центр которых занимают фонтаны. Деревянные дома вдоль улиц состоят из нижнего этажа, где размещаются лавки и магазины, и верхнего, выступающего со стороны фасада над первым и поддерживаемого сваями. Наверху обычно живет торговец и его служащие. Этот этаж и сваи, на которые он опирается, образуют перед витринами лавок крытую галерею, идущую вдоль всей улицы.
В случае дождя тюки товаров могут временно обрести там кров, а прохожие, оставаясь в безопасности от карет, рискуют лишь получить толчок локтем и могут сколько угодно выбирать товары или просто удовлетворять свое любопытство, разглядывая витрины.
По некоторым улицам можно выйти за город, на равнину, и странно тогда видеть вне территории ярмарки группы распряженных лошадей, стоящих у повозок, и людей, прикорнувших на каком-нибудь куске материи или на грубой шкуре. К сожалению, одежда этих людей больше изношена, чем живописна, хотя и обладает все-таки некоторым дикарским своеобразием: нет ярких тонов, только иногда то там, то сям мелькнет розовая рубаха. Если рисовать все эти лохмотья, из красок вполне хватило бы охры, жженой сиены, кассельской земли и битума. И все же эти кафтаны, тулупы, шнурки, завязанные крест-накрест вокруг ног, лапти, эти лица с желтыми бородами, худые лошаденки, чей умный глаз пристально посматривает на вас сквозь длинные космы всклокоченной гривы, могли бы живо заинтересовать художника. Ивон доказал это своими превосходными рисунками углем, расцвеченными несколькими мазками гуаши.
Такой табор может состоять, например, из сибиряков — торговцев пушниной. Шкуры животных, получившие очень приблизительную выделку, всего лишь необходимую для их сохранения, в беспорядке, мехом внутрь валяются на циновках. Ни о каком стремлении получше выставить товар говорить не приходится. Несведущий человек вполне мог принять его за обыкновенные кроличьи шкурки. Сами торговцы выглядят не лучше, а между тем здесь сосредоточены огромные суммы денег. Бобры, куницы, соболя, голубые сибирские лисы стоят фантастических сумм, перед которыми меркнет западная роскошь. Шуба из голубой лисы стоит 10 000 рублей (40 000 франков), воротник из спинки нещипаного бобра — 1000 рублей. У меня есть маленькая шапочка из бобра, за которую в Париже не дали бы и 15 франков, но которая снискала мне некоторое уважение в России, где ценят людей, одетых в меха. Она стоила 75 рублей серебром. Тысяча мельчайших подробностей, ускользающих от моего глаза, увеличивает или уменьшает стоимость пушнины. Если зверь был убит в суровое время года, в зимней шкуре, его цена поднимается. Мех его будет теплее и позволит переносить сильные холода. Чем дальше к арктическим широтам водится зверь, тем большим спросом пользуется его мех. Мех зверей из краев с умеренным климатом оказывается недостаточно теплым, когда температура падает ниже 10° по Реомюру. Он недолго сохраняет тепло, которое одетый в такой мех человек выносит из дома.
Характерным для России производством является изготовление сундуков, коробок. В Нижнем Новгороде есть множество лавок, торгующих этими изделиями. Именно у этих лавок я простаивал особенно подолгу. Так приятно смотреть на эти ярко раскрашенные, всевозможных размеров сундуки с орнаментами. Их покрывают лаком, смешанным с серебром и золотом, украшают голубой, зеленой, красной инкрустацией, отливающей металлическим блеском, в них симметрично забивают позолоченные гвозди, покрывают решеткой из ремешков белой и бурой кожи, обивают по углам сталью или медью и запирают на врезанные, наивной сложности замки. Такие сундуки могут принадлежать путешествующему эмиру или султану. В дороге на них надевают полотняные чехлы, которые по приезде снимают. В доме они служат комодами, к большому, конечно, неудобству их владельцев, которые, вероятно, предпочли бы цивилизованное красное дерево этой красивой и варварской роскоши. Меня мучают угрызения совести, что я не купил такую отлакированную, как зеркало индийской принцессы, роскошную коробку. Но стыдно было класть мои жалкие пожитки в такой футляр для кашемировых шалей и парчи.
