Пикник на Аппалачской тропе - Зотиков Игорь Алексеевич (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
— Какую яичницу хочет сэр? — спросил негр-официант кают-компании. Кто-то из соседей по столу хотел мне помочь и перечислил несколько названий, которые я тут же забыл, но понял, что их много. И вот наконец Дасти мне объяснил. Начнем с обычной нашей болтушки. Она называется «скремблд», что и значит болтушка. Ты выливаешь из чашки яйца и через минуту уже на сковороде перемешиваешь их. Второй тип — «сани сайдап», что в переводе значит «похожей на солнце стороной вверх», — это наша глазунья. Третий тип яичницы — это «овер изи», что буквально значит — «перевернутая слегка». Ее надо делать как глазунью, а потом перевернуть и чуть-чуть поджарить то, что было сверху. Есть и еще несколько других рецептов и, соответственно, названий…
Итак, мы сидели в огромной кухне, попивали пиво из холодильника и ждали роскошный ужин. И пошли морские рассказы, рассказы о зимовках.
— Послушай, Дасти, у меня возникло от прошлой зимовки и от общения с американцами здесь такое чувство, что вы, как нация, считаете, что многие вещи, к которым в других странах тщательно готовятся, можно делать сразу, наобум, так сказать — учиться в процессе дела. Например, полярные летчики у нас — это профессионалы Севера, то же касается и остального состава зимовок. Из обслуживающего персонала — все, кто у нас зимовал, — работали перед этим где-нибудь в подобных трудных местах. А у вас приезжает новая смена зимовать в Антарктиду — и оказывается, что никто из ее членов ни разу и в глаза не видел снега и льда. Только в стакане с виски.
Дасти самодовольно смеется.
— Это точно. Мы считаем, что главное в человеке — способность здраво мыслить и умение приспособиться к любым условиям. Все люди обладают этими качествами. Поэтому им можно поручить любую работу. Конечно, сначала они будут делать ошибки, а потом научатся. К сожалению, наше военное начальство особенно сильно придерживается этой гипотезы. Вот я тебе расскажу случай, который со мной произошел…
И Дасти рассказал, как однажды по приказу начальства он стал капитаном морского судна, танкера, наполненного авиационным бензином, который надо было доставить из Калифорнии в Антарктиду. Так получилось, что легкая, поршневая авиация американцев в Антарктиде осталась без горючего. Командир вызвал Дасти и угрюмо спросил, командовал ли он когда-нибудь чем-нибудь плавающим, хотя бы катером.
— Нет, сэр, — сказал Дасти, — я только летал над морем, ведь я же летчик.
— Я так и знал, — сказал командир, — но ничего, научитесь. В доках Сан-Диего стоит небольшой танкер, но у него нет команды и капитана. Вы назначаетесь капитаном, команду пришлем завтра.
На другой день оказалось, что вся команда, которую выбрали «с мира по нитке», состояла из «морских пчел» — матросов строительных батальонов флота.
— Ничего, справитесь, доплывете, капитан, — утешало Дасти начальство. — Ведь вы не поплывете одни. Вас возьмет на буксир ледокол, который идет тоже в Антарктиду, он волоком дотащит вас куда надо. Вам нужно только следить, чтобы на борту был порядок…
Лишь с трудом Дасти удалось убедить начальство достать где-нибудь человека три, которые были бы настоящими моряками. Вот с такой командой и с тысячей тонн авиационного бензина на борту Дасти поплыл через Тихий океан.
— По вечерам, — рассказывает Дасти, — мы собирались все за столом кают-компании, и начинались рассказы. Нашим коком был Рейман Спирс, профессиональная «морская пчела» и профессиональный хороший повар. Родом он был с берегов Миссисипи, и жизнь у него в молодости была тяжелая, она пришлась на время великой депрессии. С детства он батрачил и больше всего не любил, просто ненавидел все, что связано с сельским хозяйством, хотя большинство рассказов так или иначе возвращались к временам его фермерства. «С детских лет, как я себя помню, я шел за плугом. И каждое утро, перед тем как открыть глаза, молил бога: Бог, дай нам дождь. Тогда мне не надо будет сегодня идти за плугом позади мула».
Однажды Рейман начал рассказывать о своей девушке. Из его рассказов всем было ясно, что эта девушка — лучшая в мире. Но и здесь он нашел связь со своим сельским хозяйством. После рассказа о девушке он долго молчал, а потом сказал как бы самому себе: «А вы знаете, какая у нее была походка? Если бы ее запрячь в плуг вместо мула, я готов был бы идти за этим плугом всю жизнь».
— Удивительный это был рейс, — продолжал Дасти. — Почему-то машина ледокола работала едва-едва, и мы двигались медленнее, чем каравеллы Магеллана триста лет назад. Стали даже бояться, что приплывем в Антарктиду к концу сезона. А между тем наступил большой праздник. В этот день в Америке столы должны были ломиться от яств. И обязательно должна была быть индейка. Наша кухня, решил я, не способна приготовить все для такого ужина. Поэтому индейки готовились на ледоколе, потом их клали в бидоны из-под молока и спускали на веревке в море, и так как мы были на буксире, все подплывало к нам. Ужин был отменный, все ели до отвала. Один только Спирс стоял в стороне, обиженный за то, что ему не доверили сделать всех этих индеек самому. В одной руке у него был кусок колбасы из гусиной печенки, а в другой — нож. Он отрезал ножом кусочек колбасы и медленно жевал. Больше он ни к чему не притронулся за обедом. Да-а! Спирс был — характер! — воскликнул Дасти. — Из-за него возникали даже проблемы совместимости. Одна из них была связана с тем, что Спирс очень любил чеснок. У него на камбузе хранился целый мешок чеснока, и он жевал его целый день. Вскоре матросы стали жаловаться, что в коридоре и особенно в дверях камбуза — такой запах чеснока, усиленный тропической жарой, что у них пропадает аппетит. Но по уставу нельзя было запретить матросу есть чеснок. Кончилось все тем, что кто-то ночью украл с камбуза этот злополучный мешок чеснока и выбросил его за борт. Три дня после этого Спирс отказывался готовить нам пищу. А потом простил нас… Вот так мы и доплыли. А вы знаете, как нас встретили в Антарктиде? Конечно, первыми прибежали пингвины. Ну, смотрим мы — пингвины как пингвины, а перед ними из снега торчит большая фанерка, на которой написано: «Янки, убирайтесь домой!» Кто-то из американских военных пошутил. Вот было смеху.
Мы замолчали. В огромном доме-дворце было так тихо. И тут зазвонил телефон. Это был Рик, Ричард, — младший сын и основная забота Дасти. Он хорошо учился в школе, любил и знал радио и поступил в колледж инженеров по электронике. Но проучился лишь два года и бросил. «Нет, папа, — заявил он. — Нас учат совсем не тому, что нужно, чтобы работать в современном мире». И сколько Дасти ни уговаривал его, сколько ни объяснял, что без диплома Рик будет всегда лишь техник, Рик бросил учиться. Начал работать в одном, потом в другом, третьем месте. Так, в конце концов, попал к Грише в «Чистый круг».
Рик сообщил отцу по телефону, что сегодня уволили Гришу. Он теперь безработный. Вспомнилось, как два дня назад, предчувствуя верно, что его могут уволить, Гриша рассказывал мне: «Ты бы посмотрел, как здесь увольняют. Утром ты — закадычный друг президента компании, а в обед тебе сообщают через секретаршу, что ты уволен, и просят закончить все дела так, чтобы завтра утром уже не появляться в учреждении…»
Оказалось, что на этот раз компания, где работал Гриша, резко сократила свой штат, и сработало обычное здесь правило: если ты последним принят на работу — первым будешь уволен. «Никаких обид. Просто такое правило…» — так, наверное, сказал Грише его «друг», президент компании, миллионер. А Гриша, наверное, надеялся, что его пожалеют. Ведь только в субботу он на паях с тем миллионером купил в рассрочку сверхлегкий самолетик того же типа, на котором собирались полетать мы с Дасти. Конечно, Грише было не по средствам делать такую покупку, он ее сделал в кредит, чтобы улучшить дружеские отношения со своим президентом. Но и это не помогло, и наш тайкун опять оказался не у дел.
Утром следующего дня Дасти заехал за мной, чтобы отвезти меня в аэропорт Денвера.
Мы едем по чуть волнистому каменистому плато. Ровная, как стрела, уходящая в бесконечность дорога. Вдоль нее, подчеркивая эту бесконечность, мелькают невысокие столбы, и меня охватывает странное чувство, как будто я на какой-то другой планете. Это ощущение усиливается тем, что в середине пути, слева, среди пустых чуть холмистых пространств, виднеются какие-то огромные строения: трубы заводов, мачты водонапорных башен, окрашенные в странный серебристо-желтоватый цвет, как будто и трубы, и корпуса сделаны из титана. Что-то необычное в этих строениях, греховное, что ли.
