Острова пряностей - Северин Тим (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .TXT) 📗
К тому времени ему исполнилось 55 лет, и напряжение, вызванное необходимостью постоянно беспокоиться о хлебе насущном, уже начало сказываться. Уоллес осунулся и даже, казалось, стал ниже ростом — его рост составлял шесть футов и один дюйм. Седые бакенбарды и шапка белых волос придавали ему патриархальный вид. Но это было только внешнее впечатление. Он по-прежнему фонтанировал свежими идеями и публиковал статьи по эволюции видов, орнитологии и спиритизму. Он написал книгу по вопросу, в котором был первопроходцем, — «Географическое распределёние видов», и еще одну о природе тропиков. Кроме того, он оставался ярым приверженцем Оуэна. Пока Уоллес был на Востоке, валлийский социалист-реформатор умер, но ученый остался верен социальным идеалам своей юности и в заключительных абзацах «Малайского архипелага» подверг резкой критике свойственную викторианскому обществу эксплуатацию народных масс. Нищета, в которой они влачили свое существование, «безусловно глубже, чем когда-либо ранее», утверждал он. Полчища нищих вынуждены наблюдать картины богатой и роскошной жизни, которую вели немногие избранные, и «таким результатом нельзя похваляться или просто быть довольным». Уоллес стремился к тому, чтобы в обществе больше внимания уделялось просвещению и развитию сострадания и нравственных чувств в народных массах, так как в противном случае «мы никогда… не достигнем сколько-нибудь существенного превосходства над обычными варварами». Это, как веско заключал Уоллес, «урок, который я получил, наблюдая за людьми нецивилизованными».
Когда философ-социолог Джон Стюарт Милль прочел последние страницы «Малайского архипелага», он был столь впечатлен оптимистическими описаниями устройства первобытного общества, что написал Уоллесу письмо с просьбой о встрече.
Таких предложений, однако, не последовало от миссионерских организаций, которые стремились к проповеди Писания в странах, которые они считали «лежащими во тьме невежества». Уоллес лишь вкратце упоминал о деятельности христианской миссии в Юго-Восточной Азии, и при этом не всегда положительно. Он соглашался, что миссионерам «есть чем гордиться» в Минахасе на Сулавеси, где местное население теперь имеет «лучшую еду, одежду, дома и образование» на всем архипелаге. Но он не удержался от замечания, что директор школы, прошедшей подготовку у миссионеров, «мнит себя великим и способен поучать и читать наставления три часа сряду, как завзятый английский пустослов. Для слушателей это просто пытка, хотя сам он получает от процесса нешуточное удовольствие; и я склонен думать, что преподаватели из местных, обретя дар речи и получив в пользование богатый запас религиозных банальностей, оседлали своего вновь обретенного конька и поскакали, не обращая особого внимания на паству».
Приобретя репутацию ученого-диссидента, осаждаемый финансовыми неурядицами, Уоллес тем не менее не отступал от своих идей и принципов. В 1881 году он вступил в должность президента вновь созданного Общества национализации земли, основное кредо которого заключалось в отрицании частной собственности на землю; предполагалось, что земля должна принадлежать государству, которое будет сдавать участки в аренду на тех или иных условиях. Подобную идею, разумеется, не могли разделять такие представители социальной элиты, как Дарвин или его сосед, ученый и банкир Джон Леббок, которому принадлежали три тысячи акров земли около Даун-хауса. Они были в курсе денежных проблем Уоллеса и, вероятно, считали, что тот сам оказывался для себя злейшим врагом, когда речь заходила о занятии должности с более или менее приличным окладом. Пытаясь помочь Уоллесу, Дарвин сначала предложил ему работу помощника редактора за семь шиллингов в час, но потом возникла другая идея. С группой влиятельных друзей он обратился к правительству с просьбой назначить Уоллесу персональную пенсию из средств, выделяемых на содержание членов королевской семьи и двора, за заслуги перед английской наукой. Премьер-министр Гладстон решил удовлетворить эту просьбу и обеспечить будущность Уоллеса — ему была назначена пожизненная, хотя и довольно скромная пенсия в 200 фунтов стерлингов в год.
Это было «наследство» от Дарвина Уоллесу, и таким образом Дарвин смог рассчитаться за «деликатное соглашение», заключенное в Линнеевском обществе двадцать лет назад. Пенсия была назначена примерно таким же способом: небольшая группа высокопоставленных ученых собралась и приняла решение, которое впоследствии осуществила. На сей раз решение было в пользу Уоллеса.
Репутация Дарвина как ученого была столь высока, что когда на следующий год Дарвин умер, его похороны стали общенациональным событием. Друзья настояли на том, чтобы похоронить Дарвина в Вестминстерском аббатстве, а не в Дауне, как сначала хотела семья. Гроб несли два герцога и член палаты лордов, а также американский посол и четыре представителя английской науки, включая Гукера. Из-за недосмотра Уоллес, как человек другого круга, не был приглашен заранее. Затем кто-то спохватился и спешно связался с Уоллесом, который согласился сопровождать похоронную процессию.
Уоллесу было суждено пережить Дарвина на целых тридцать лет; он умер в возрасте 90 лет, за год до начала Первой мировой войны. Большую часть времени он провел со своей женой и детьми, обосновавшись наконец в Дорсете и обретя душевный покой и счастье. Годы шли и приносили Уоллесу почести и славу — медали, почетные научные степени и в конце концов орден «За заслуги». Он с благодарностью принимал почести, но с озорным огоньком в глазах напоминал почтенным ученым мужам Оксфорда, что закончил учиться в 14 лет. Ничто не могло заставить его замолчать, даже если его мнение было полностью противоположно общепринятому — например, он не боялся высказывать странную идею о том, что всеобщая вакцинация приносит больше вреда, чем пользы. Он был отчасти критиканом, отчасти — гуру. Его просили прокомментировать, есть ли жизнь на Марсе, — он отвечал, что это крайне маловероятно. Он писал книги по экономике, социальным вопросам и эволюции; кроме того, он написал автобиографию, которую назвал кратко и без затей — «Моя жизнь». Он не утратил и своего оптимистичного взгляда на жизнь. Заказанную ему статью — обзор современного состояния науки — он, вполне естественно для себя, назвал «Этот чудесный век». На вопрос, кому все-таки принадлежит честь создания теории эволюции путем естественного отбора, он всегда говорил, что гораздо большую часть работы проделал Дарвин и что по справедливости именно его следует считать основоположником этой теории.
В последние годы жизни Уоллес стал похож на веселого и озорного лепрекона, он с удовольствием копался в саду и был твердо убежден, что все люди в глубине души честные и добрые. Он с радостью встречал каждый новый день — точно так же, как делал это во время своих путешествий по Индонезии, которые, как он понял, стали ключевым, определяющим периодом его жизни.
Последние страницы автобиографии написаны, по сути, тем же добродушным и жизнерадостным человеком, который более полувека назад, сразу по прибытии на Кай-Бесар, записал в своем походном дневнике: «Это совершенно счастливый день».
Эпилог
Какие впечатления остались бы у Альфреда Уоллеса от Островов пряностей, если бы он посетил эти места повторно, в составе нашей экспедиции? Со своим неиссякаемым оптимизмом он, вероятно, старался бы подчеркнуть положительные стороны всего, что открывалось нашим взорам. Во-первых, он был бы приятно изумлен тем, как разрослась деревушка Хаар на Кай-Бесаре, которая в середине XIX столетия представляла собой скопище ветхих лачуг. Сегодня Хаар стал больше, чище и благоустроеннее. Также и деревушка Кабей, где мы видели красных райских птиц, превратилась в гораздо более приятное место для своих обитателей, чем типичная деревня на Вайгео во времена Уоллеса. В то время, по наблюдениям Уоллеса, туземцы существовали практически впроголодь, а нас встретили вполне благополучные, сытые и довольные своими жизненными условиями люди. При этом большая часть семейств жила по-прежнему в хижинах на сваях, с крышей из пальмовых листьев, вроде той, в которой ютился Уоллес со своими коллекциями.
