Архипелаг Исчезающих островов(изд.1952) - Платов Леонид Дмитриевич (версия книг .TXT) 📗
Переламывая себя, силой воли преодолевая болезнь, Степан Иванович продолжал работать в качестве гидробиолога и выполнять многообразные обязанности парторга экспедиции.
Все знали на корабле, что парторг болен, и это придавало особый вес каждому его слову. Он показывал пример подлинно советского отношения к своему долгу, презрения к трудностям, опасностям, болезням.
Издали мы угадывали его приближение по характерному медленному шарканью. Вот шаги остановились у порога кают-компании. Все, не сговариваясь, быстро отворачиваются от двери, сдвигают головы, принимаются разговаривать — громко, с оживлением.
Неделикатно было бы глазеть на Степана Ивановича, когда он переступает порог. Это дается ему с трудом. Нагнувшись, обеими руками он приподнимает одну ногу и с большой осторожностью переносит по ту сторону порога. Потом проделывает то же с другой ногой.
— А, вот и Степан Иванович! — восклицает кто-нибудь, когда Степан Иванович уже очутится в кают-компании, и тогда все оглядываются с деланным удивлением.
Не раз Андрей предлагал вызвать по радио самолет для его эвакуации на Большую землю, но парторг неизменно отвечал отказом.
— Вам же трудно ходить, Степан Иванович! — вмешивался я в разговор.
— Ну, трудно… Мало ли чего!.. И что это за слово такое — “трудно”! — неохотно отвечал Степан Иванович. Но однажды, во время вечернего чаепития, он настроился на более обстоятельный ответ.
— Чтобы не надоедали больше уговорами, коротенькую историю расскажу… Вы, наверно, не знаете, что я в гражданскую войну у Фрунзе ординарцем служил? Да, было такое дело… Никогда не забуду, как его в первый раз сопровождал. И Фрунзе сам и мы, его ординарцы, конечно, верхом. Ездил Михаил Васильевич прекрасно, посадка замечательная. Но что за странность? Смотрю: влезет на коня, наклонится, потрет колено и опять в седло. Шепотом спрашиваю другого ординарца: зачем это он? Ординарец нахмурился, цыкнул на меня. Потом уж узнал: жандармы повредили Михаилу Васильевичу сустав во время ареста в 1905 году. С той поры коленная чашечка сдвигалась, выскакивала, если подолгу находился в седле. Приходилось ее вправлять, ставить на место — и все это, заметьте, без единого слова жалобы, молча, отвернувшись в сторонку. Надо было Михаилу Васильевичу ездить верхом, он и ездил, несмотря ни на что, как бы там ему ни было больно, трудно!.. “Надо” — вот большевистское слово!.. А вы говорите — “трудно”…
Нам нелегко было бы расстаться со Степаном Ивановичем. Он обладал умением настоящего коммуниста благотворно влиять на людей, пробуждая и развивая лучшее, что было в них. Был он какой-то очень простой, ровный в обращении, душевный человек. В самый лютый холод было теплее возле него.
А холод был, как и полагается ему, настоящий, арктический!
В этом году полярное лето было неудачное, намного короче обычного. Льды, в окружении которых мы двигались, громоздились все выше и выше.
Но это не смущало нас. Корабль приблизился уже к текльтоновскому зигзагу, где полагалось пустить в ход опреснители.
Гидрологи давно уже заметили, что Северный Ледовитый океан слоист. На разных глубинах, подобно геологическим пластам, “залегают” в нем слои различных вод. Вниз косо уходят, проваливаются соленые и теплые воды атлантического происхождения. Поверху проходят более холодные и пресные полярные воды.
Недра океана являются, таким образом, полем битвы между теплом и холодом.
Тепло наступает. Постоянные ветры ежегодно нагоняют в Полярный бассейн из Атлантического океана более ста тысяч кубических километров воды. Через Берингов пролив Тихий океан подбрасывает еще тридцать тысяч. И, наконец, около пяти тысяч кубических километров втекает из полноводных рек Сибири.
Мы с Андреем решили вмешаться в эту битву.
К какой же наступающей “колонне” присоединиться?
Конечно, ко второй — к тихоокеанской!
Теплые воды Атлантики спешат напрямик к Северному полюсу, оставляя наше Восточно-Сибирское море в стороне. Воды Индигирки и Колымы если и доходят до северо-восточной окраины моря, то уже обессиленные, как пуля на излете. Полезнее всего для нас были теплые воды Тихого океана, проникающие в Полярный бассейн через Берингов пролив.
Наши прошлогодние наблюдения подтвердили присутствие этих вод в районе “белого пятна”. Недаром мы так старательно измеряли температуру моря во время плавания!
Правда, большую часть своего тепла тихоокеанские воды тратят на образование полыньи — “оазиса” севернее острова Врангеля. Неширокие ответвления тянутся, впрочем, и дальше, но уже почти у самого дна.
Воды Тихого океана как бы складывают оружие, выходят из битвы у границ “белого пятна”.
Однако мы с Андреем знали средство вызвать их на поверхность и снова столкнуть тепло и холод. Это были наши опреснители.
Настал день, когда мы подошли к месту, где в прошлом году льды потащили “Пятилетку” вправо, огибая “белое пятно”.
Поворот повторился. Здесь надо было расстаться с пловучими льдами.
Я опустил за борт глубоководные термометры. Один из них показал у дна положительные температуры. Выше “залегал” толстый пласт воды с отрицательной температурой.
Ярко светило солнце. Ветер утих. Мы выжидательно смотрели на Андрея.
Он возился над картой с циркулем в руках. Земля Ветлугина (это удалось установить во время экспедиции на вездеходе) располагалась не в самом центре “белого пятна”, а несколько ближе к его южной границе. Андрей хотел пересечь границу в том месте, откуда всего ближе к земле.
— Ну что ж, — просто сказал он, подняв глаза от карты, — я думаю, теперь пора!..
Итак — последний, решительный штурм “белого пятна”!
Ледовый дрейф, медлительное плавание по воле ветра в сопровождении безмолвного ледового конвоя кончилось. Сейчас корабль начнет высвобождаться из-под надоедливой опеки льдин. Но не многие из участников экспедиции представляли себе, как это произойдет.
А произошло это так.
Матросы быстро расчехлили аппарат на баке. Затем, по данному мною сигналу, оттуда вышли и погрузились в воду один за другим пять баллонов, похожих на торпеду. Внутри был химический состав, который тонкой струей выливался по пути следования баллонов.
Принцип действия опреснителей заключался в том, что они двигались на определенной, заранее заданной глубине, то есть в слое теплой воды, и по мере прохождения “разгружали” ее от морских солей. Тотчас же облегченный теплый слой поднимался на поверхность.
Там были льды. Теплая вода, подойдя снизу, вызывала бурное таяние льдов, размягчала, разъедала их. Тепло, по выражению Андрея, как бы зажимало льдины в тиски: сверху действовали солнечные лучи, снизу — теплая вода.
Все на мостике вытащили часы. Баллоны с опреснителями стремительно двигались подо льдом, совершая во мраке и тишине свое дело. — Сколько минут ждать? — нетерпеливо спросил Союшкин, не отнимая от глаз бинокля.
— Четверть часа, не меньше, — ответил я.
У меня было тревожно на душе. А вдруг опреснитель не подействует? Впервые его применяли в таких грандиозных масштабах.
Федосеич широкими шагами расхаживал по мостику, то и дело поглядывая на сигнальщиков, сидевших в “вороньем гнезде” на грот-мачте. Сабиров, пристроившись рядом со штурвальным, нервно зевал.
Андрей бросил на меня украдкой тревожный взгляд. И он тоже нервничал, бедняга, даже он!..
Пятнадцатая минута была на исходе.
Союшкин суетливо перебежал со своим биноклем к другому борту. Сабиров вытащил носовой платок, чтобы отереть разгоряченное, потное лицо, хотя в воздухе было по-прежнему холодно, но не успел сделать этого и застыл с платком в руке, засмотревшись на льды впереди.
— Разводье курсом норд! — крикнул сигнальщик сверху.
Да, по курсу корабля появились разводья. Опреснитель действовал! Восточно-Сибирское море сбрасывало с себя оковы зимы.
На наших глазах происходила удивительная перемена. Пловучие льды теряли свой голубовато-белый оттенок, темнели, желтели. Среди торосов появились снежницы.
