Пятнадцатилетний капитан - Верн Жюль Габриэль (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
— Нет, — ответил Том. — Нет, они не разлучат нас, и, быть может, нам удастся…
— Если бы еще Геркулес был с нами! — сказал Актеон.
Но великан не подавал о себе вестей. С тех пор как он прислал Дику записку, о нем не было ни слуху ни духу. Стоило ли завидовать Геркулесу? О да! Даже в том случае, если он погиб! Ведь он умер как свободный человек, защищая свою жизнь. Ведь он не знал тяжких цепей неволи.
Между тем торг открылся. Агенты Альвеца проводили — по площади группы невольников — мужчин, женщин, детей; им не было дела до того, не разлучают ли они мужа с женой, отца с сыном или мать с дочерью. Для этих людей невольники были домашним скотом, не больше… Тома и его товарищей водили от покупателя к покупателю. Агент, шедший впереди, выкрикивал цену, назначенную Альвецем за всю группу. Купцы — арабы или метисы из центральных областей — подходили и внимательно осматривали «товар». Они с удивлением замечали, что молодые товарищи Тома не похожи на негров, пригнанных с берегов Замбези или Луалабы: черты, отличительные для африканских негров, изменились у них в Америке со второго поколения, а по развитию и физической силе они стояли гораздо выше. Поэтому цена им была больше, перекупщики ощупывали их мускулы, оглядывали их со всех сторон, смотрели им в рот, точь-в-точь как барышники, покупающие на ярмарке лошадей. Они швыряли на дорогу палку и приказывали бежать за ней, чтобы проверить таким образом, может ли невольник быстро бегать.
Так осматривали и проверяли всех невольников. Никто не был освобожден от этих унизительных испытаний. Не следует думать, что несчастные были равнодушны к, такому обращению. Нет, все они испытывали чувство стыда и обиды за поруганное человеческое достоинство, и только дети еще не понимали, какому унижению их подвергают. Невольников при этом и осыпали ругательствами и били. Уже успевший напиться Коимбра и агенты Альвеца крайне жестоко обращались с рабами, а у новых хозяев, которые купят их за слоновую кость, коленкор или бусы, их ждала, быть может, еще более горькая жизнь. Разлучая мужа с женой, мать с ребенком, работорговцы не позволяли им даже попрощаться. Они виделись в последний раз на ярмарочной площади и расставались навсегда.
В интересах этой особой отрасли коммерции рабов разного пола направляют по различным направлениям. Обыкновенно купцы, торгующие невольниками-мужчинами, не покупают женщин. Дело в том, что спрос на невольниц предъявляет главным образом мусульманский Восток, где распространено многоженство. Поэтому женщин направляют на север Африки и обменивают их там на слоновую кость. Невольники же мужчины используются на тяжелых работах в испанских колониях или поступают на продажу в Маскате и на Мадагаскаре. Поэтому мужчин отправляют на запад или восток, в прибрежные фактории. Прощание мужей с женами сопровождается душераздирающими сценами, потому что расстаются они навеки и знают, что умрут, не свидевшись больше друг с другом.
Том и его спутники должны были подвергнуться общей участи. Но, по правде сказать, это их не страшило. Для них даже было бы лучше, если бы их вывезли в одну из рабовладельческих колоний. Там по крайней мере у них явилась бы некоторая надежда восстановить свои права. Если же, наоборот, их вздумали бы оставить в какой-нибудь области Центральной Африки, им нечего было и мечтать о возвращении себе свободы.
Случилось так, как они хотели. У них даже было почти неожиданное утешение — их продали в одни руки. На эту «партию» из четырех негров нашлось много охотников. Работорговцы из Уджиджи спорили из-за них. Хозе-Антонио Альвец потирал от удовольствия руки. Цена на «американцев» поднималась. Покупатели чуть не дрались из-за рабов, каких еще не видывали на рынке в Казонде. Альвец, конечно, не рассказывал, где он добыл их, а Том и его товарищи не могли протестовать.
В конце концов они достались богатому арабскому купцу. Новый хозяин намеревался через несколько дней отправить их к озеру Танганьика, где главным образом проходят караваны невольников, и оттуда переправить в занзибарские фактории.
Дойдут ли они живыми до места назначения? Ведь им предстояло пройти полторы тысячи миль по самым нездоровым и опасным областям Центральной Африки, где шли к тому же непрестанные войны между вождями различных племен.
Хватит ли на это сил у старого Тома? Или он не выдержит мучений и умрет дорогой, как несчастная Нан?…
Но все— таки четверо друзей не были разлучены! От этого сознания даже цепь, сковывавшая их, как будто становилась легче.
Новый хозяин — араб — велел отвести купленных невольников в отдельный барак. Он заботился о сохранности «товара», который сулил немалый барыш на занзибарском рынке.
Тома, Бата, Остина и Актеона тотчас же увели с площади. Поэтому они не увидели и не узнали, каким неожиданным происшествием закончилась ярмарка в Казонде.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. Королевский пунш
Около четырех часов пополудни в конце главной улицы послышался грохот барабанов, звон цимбал и других африканских музыкальных инструментов. Возбуждение толпы в это время достигло предела. Долгие часы споров, драк и криков не приглушали звонких голосов и не утомили неистовых торговцев. Еще не все невольники были проданы.
Покупатели перебивали друг у друга партии рабов с таким пылом, перед которым меркнет даже азарт лондонских биржевых маклеров в день крупной игры на повышение.
Но при звуках этого внезапно начавшегося нестройного концерта все сделки были отложены, и крикуны могли перевести дыхание.
Его величество Муани-Лунга, король Казонде, почтил ярмарку своим посещением. Его сопровождала довольно многочисленная свита из жен, «чиновников», солдат и рабов. Альвец и прочие негроторговцы поспешили ему навстречу. Они не скупились на почтительные приветствия, зная, что коронованный пьянчуга весьма чувствителен к лести.
Старый паланкин, в котором принесли Муани-Лунга остановился посреди площади, и царек, поддерживаемый десятком услужливых рук, ступил на землю.
Муани— Лунга было пятьдесят лет, но по виду ему можно было дать все восемьдесят, и походил он на дряхлую, облезлую гориллу. На голове у него красовалось некое подобие тиары, отделанной когтями леопарда, покрашенными киноварью, и пучками белой шерсти. Это была корона властителей Казонде. Две вышитые жемчугом юбки из кожи антилопы «куду», более заскорузлые, чем фартук кузнеца, опоясывали бедра короля. Его грудь была разукрашена сложным узором татуировки, свидетельствовавшим о древности королевского рода; если верить этим указаниям, родословная королевского дома Муани-Лунга терялась во тьме веков. На лодыжках, на запястьях, на обоих предплечьях короля звенели медные браслеты с инкрустацией из стеклянных бус, а обут он был в сапоги выездного лакея с желтыми отворотами, — их поднес ему в дар Альвец лет двадцать тому назад. В левой руке король держал палку с круглым серебряным набалдашником, а в правой — хлопушку от мух, с рукояткой, унизанной жемчугом. Парадный наряд короля довершался вздымавшимся над его головой старым зонтом, испещренным разноцветными заплатами, как штаны Арлекина, лупой, висевшей на шее, и очками, украшавшими нос, — предметами, о которых сокрушался кузен Бенедикт, — их обнаружили в кармане Бата, и Альвец преподнес их его величеству Муани-Лунга.
Таков был этот негритянский монарх, державший в страхе область окружностью в сто миль.
Уже по той причине, что он занимал королевский престол, Муани-Лунга полагал, что происходит «прямо с небес», а тех своих подданных, которые осмеливались бы усомниться в этом, он отправил бы на тот свет удостовериться в справедливости его утверждения. Муани-Лунга заявлял также, что по своей божественной природе он свободен от всех земных потребностей. Если он ест, то лишь потому, что это ему нравится, а пьет только ради удовольствия. Кстати сказать, невозможно было пить больше, чем Муани-Лунга. Его министры, его чиновники, закоренелые пьяницы, казались трезвенниками по сравнению с ним. Его величество был проспиртован насквозь и непрестанно вливал в себя горячительные напитки: крепкое пиво, настойку «помбе» и в особенности водку, которую в изобилии поставлял ему Альвец.
