Африканскими дорогами - Иорданский Владимир Борисович (чтение книг .txt) 📗
В шутку браззавильцы говорили, что список адресов этой улицы мог служить справочной книгой казнокрадов и взяточников правительства Юлу. С горечью они добавляли, что конголезская столица в прошлом не составляла исключения. В любой из африканских стран с реакционным режимом существовали или продолжают существовать свои «бульвары способных».
В Абиджане, например, долгое время предметом уличных разговоров были рассказы о том, как для строительства одного из городских дворцов самолетами гнали из Европы мрамор, а потом самолетами же отправляли обратно, потому что хозяину дворца не понравился его оттенок. В Уагадугу, столице Верхней Вольты, одной из самых бедных и отсталых африканских стран, каждый крупный чиновник поспешил отстроить себе особняк и приобрести машину подороже. Наиболее предусмотрительные из казнокрадов переводили деньги на секретные счета в швейцарских банках, причем в иных случаях пример подавался либо самим главой государства, либо его премьер-министром.
Свергнутый президент Центральноафриканской Республики Давид Дако неоднократно пытался покончить с коррупцией. За годы его правления были арестованы десятки префектов и супрефектов — администраторов областей и районов. Но безуспешно. Контролеры его правительства негласно решили не привлекать к ответственности тех, кто растратил меньше 250 тысяч африканских франков.
Эта волна коррупции — характерная черта всех неоколониалистских режимов, и, для того чтобы понять, как достигла она силы, не нужно углубляться в прошлое или в традиции. Достаточно представить атмосферу, создаваемую неоколониализмом в Африке.
Тот же Давид Дако, столь рьяно боровшийся с коррупцией, как-то раз сам обратился к своим согражданам с призывом: «Обогащайтесь!» Что это, непоследовательность? Нет, дело было в другом.
Обращаясь со своей речью к народу республики, президент прекрасно знал, что в стране не существует развитой, политически влиятельной буржуазной прослойки. Как и многие другие находящиеся у власти политические лидеры, Дако понимал, что без этого союзника весь режим будет неустойчив, недолговечен. Эта социальная логика составляла подтекст его речи.
Укрепившиеся в Африке монополии не произносили громких слов, они действовали. Взятки быстро окупались выгодными сделками, правительственными заказами. Поэтому ни один из управляющих крупных европейских компаний не жалел денег на «подарки» или угощения. Весь экономический аппарат монополий дейст-вовал, да и продолжает действовать на континенте как громадная развращающая сила.
Слабость африканской буржуазии волновала не одних президентов. Видные западные дипломаты и государственные деятели также заявляли, что стремятся содействовать росту и укреплению африканской буржуазии. Они обещали займы и кредиты, они также призывали: «Обогащайтесь!».
И многие не оставались глухи к этим обращениям. Государственная казна, куда в виде налогов и иных поборов стекались деньги крестьянина, рабочего, сельского учителя, торговца-разносчика, стала в ряде стран важнейшим средством «перераспределения» доходов. В форме фантастически высоких окладов министров, депутатов парламента, высших чиновников народные деньги уходили в карманы правящей административно-политической верхушки. Те, кому оклад казался недостаточным, сами запускали руку в казну, брали взятки.
Обычно африканский торговец не смел и мечтать о прибылях, которые достигали бы уровня даже не министерского, а, скажем, депутатского жалованья. Сталкиваясь с подобными фактами, многие исследователи социальных отношений в Африке заговорили о возникновении африканской бюрократической буржуазии. Видимо, более правильным было мнение, что в составе всего господствующего класса чиновничество представляло особую группу, верхушка которой в реакционных странах Африки тесно сращена как с иностранным капиталом, так и с местной буржуазией. Именно коррупция служила связующим звеном между тремя силами. Но не только. Чиновники и политиканы торопились вкладывать накопленные ими средства в особенно доходные отрасли экономики, например в домостроение.
«Бульвары способных» были окружены ненавистью всюду, где они существовали, но народу не так-то просто было выразить свои чувства: полиция и жандармерия бодрствовали.
Одно из самых скандальных дел в Нигерии было связано с именем убитого во время январского переворота в 1966 году Фестуса Окоти-Эбо, министра финансов в свергнутом правительстве. Принадлежавшая ему обувная фабрика Омими (Омими — одно из прозвищ министра) получила от правительства беспроцентный заем в размере 100 тысяч нигерийских фунтов (252 тысячи рублей). Через два года управление фабрики в составе жены и детей министра обратилось к правительству с просьбой превратить этот заем в безвозмездный дар и добилось своего.
Когда некоторые журналисты, в частности из лагосской «Дейли Таймс», осмелились намекнуть на эту историю, их предупредили, что они будут «искрошены», если не замолчат. Выходящая в Ибадане газета «Трибюн» убедилась, что предупреждение не было пустыми словами. После опубликования на ее страницах статьи о коррупции 21 из 23 сотрудников редакции был арестован и препровожден в городскую тюрьму Агоди.
Ненависть народа к разложившейся правящей клике тем не менее находила выход.
«Долой мошенников!» — было написано на плакатах демонстрантов, поддерживающих январский военный переворот 1966 года в Лагосе.
— Под суд министров-казнокрадов! — кричали из толпы организатору военного переворота в Верхней Вольте подполковнику Ламизане во время народных демонстраций. В своем обращении к народу после свержения президента Дако в Центральноафриканской Республике новый глава государства также счел нужным обещать, что покончит с коррупцией.
Ненависть народа к продажничеству, к разложению верхов — это и его отношение к неоколониалистским порядкам в целом. Характерно, что требования чистки государственного аппарата выдвигались вместе с пожеланиями социальных и экономических реформ — национализации промышленности, вытеснения из торговли западных фирм, оказания экономической помощи крестьянству. Это было признаком углубления национально-освободительного движения, в котором все более широкие общественные слои точнее, чем прежде, определяли свои задачи.
После военных переворотов народные массы с особенной активностью выступали против разложения в верхах. И это понятно. Прежний аппарат подавления был на какое-то время парализован или разрушен, новый еще не стал на его место. Оказавшись у кормила власти, офицеры были вынуждены прислушиваться к па-родному голосу, если не хотели с первых же дней восстановить против себя общественное мнение.
С разной степенью решительности чистка государственного аппарата была начата в Заире, в Центральноафриканской Республике, в Дагомее, в Верхней Вольте. Она ознаменовала в этих странах уход с государственной арены значительной части старшего поколения политических деятелей, открыла дорогу к власти новым, не замаранным коррупцией лидерам младшего поколения. Уже это было встречено народом как известный успех.
Борьба против коррупции была знаменательна и еще в одном отношении. Удар по прогнившей верхушке государственного аппарата, по так называемой бюрократической буржуазии, был весьма болезнен для африканской буржуазии в целом. Когда народ выгонял из особняков и вышвыривал из роскошных «мерседесов» разложившихся чиновников и политиканов, африканские предприниматели, пусть только на время, лишались своего надежнейшего союзника.
Первый гудок паровоза
Между африканцем-коробейником, между рыночной торговкой и крупным коммерческим предприятием лежит целая эпоха. Сосуществование самых различных социальных укладов представляет одну из характернейших особенностей Африки. Первобытнообщинный строй, рабовладение, феодализм идут бок о бок с капитализмом. В то время как в Сахаре еще сохранялось рабство, в городах побережья, в центрах горнодобывающей промышленности уже появился пролетариат — решающая сила завтрашнего дня.
