Дунайский лоцман. Необыкновенные приключения экспедиции Барсака - Верн Жюль Габриэль (серии книг читать бесплатно txt, fb2) 📗
— Вы все знаете, доктор, — восхитилась мадемуазель Морна.
— Нет, мадемуазель, но я много об этом читал, и особенно в замечательном труде капитана Бингера. И это позволяет мне объяснить, что такое салат из пальмы. Эти пальмы разделяются на мужские и женские экземпляры. Мужские не дают плодов, но доставляют превосходную плотную древесину, которая не гниет в воде и недоступна челюстям термитов. Женские экземпляры дают плоды, приятные на вкус. Листья пальмы употребляются на крыши для хижин, на изготовление вееров, циновок, веревок. Ими даже можно пользоваться, как бумагой. Вот полезное растение! А салат приготовляется из сердцевины молодой пальмы в самом нежном возрасте…
Я перебиваю:
— Ну, доктор! Это элегия, честное слово! Доктор добродушно улыбается. Он продолжает:
— Конец моего рассказа будет менее поэтичен, потому что эту сердцевину иногда кладут в уксус и получаются… корнишоны!
Превосходный доктор продолжал бы свои научные объяснения, но наше внимание привлекли крики из лесу. Мы тотчас узнали, кто их испускает.
Держу пари, что, если бы я предложил вашим читателям вопрос: «Кому принадлежал этот голос?», они немедленно ответили бы хором: «Черт побери! Господину де Сен-Берену!»
Ваши читатели не ошиблись бы. Конечно, это Сен-Берен взывал о помощи.
Я бросился на его крик в сопровождении капитана Марсенея и Барсака. Мы нашли Сен-Берена в болоте, увязшего в грязь до пояса.
Когда мы вытащили его на сухое место, я спросил:
— Как вы попали в эту трясину или в этот «мари-гот», выражаясь местным языком?
— Я поскользнулся, когда ловил, — ответил он, забрызгав меня грязью.
— На удочку?
— Необдуманный вопрос! Руками, мой дорогой!
— Руками?
Сен-Берен показал нам свой колониальный шлем, завернутый в полотняный пиджак.
— Подождите, — сказал он, не ответив на мой вопрос. — Нужно осторожно развернуть мой пиджак, а то они ускачут.
— Кто они?
— Лягушки.
Пока мы беседовали, Сен-Берен ловил лягушек. Вот полоумный!
— Поздравляю,- одобрил Барсак.- Лягушки — питательная вещь! Но послушайте, как квакают те, которых вы поймали. Очевидно, не хотят быть съеденными…
— Если только они не просят, чтобы им прислали короля!- рискнул я пошутить.
Не слишком остроумно, признаюсь. Но в трущобе сойдет!…
Мы вернулись в лагерь. Сен-Берен переменил одежду, а Морилире зажарил плоды его охоты. Стол был накрыт, и мы ели с аппетитом: ведь мы проделали двадцать километров верхом.
Разумеется, мадемуазель Морна председательствовала. Она поистине была восхитительна. (Я это уже, кажется, говорил, но не боюсь повторений.) Простодушный, добрый ребенок с милыми мальчишескими манерами, она установила среди нас полную непринужденность.
— Дядюшка, — сказала она… (Итак, это все-таки ее дядя? Решено?). — Дядюшка воспитал меня, как мальчика, и сделал из меня мужчину. Пожалуйста, забудьте мой пол и рассматривайте меня как товарища.
Но это не помешало ей, говоря таким образом, адресовать капитану Марсенею одну из тех полуулыбок, которые ясно как день показывают, что у мальчиков такого сорта кокетство никогда не теряет своих прав.
Мы выпили кофе, а потом, растянувшись на высоких травах в тени пальм, предались сладостному отдыху.
Отправление было назначено, как я уже говорил, в пять часов; но, когда понадобилось собрать конвой, оказалось, что он вышел в тираж, если осмелюсь употребить такое выражение.
Напрасно Морилире, когда пришло время, приказывал своим людям приготовиться. К нашему большому удивлению, они отказались, крича все разом, что они не видели луны, что они не отправятся до тех пор, пока не увидят луну!
Мы были ошеломлены, но ученый господин Тассен разъяснил нам эту тайну.
— Я знаю, что это такое, — сказал он. — Все исследователи рассказывали об этом в путевых отчетах. Когда месяц молодой, — а ему в этот вечер только двое суток, — негры обычно говорят: «Это плохой знак. Никто не видел луну. Дорога будет плохая».
— Иоо! Иоо! (Да! Да!) — шумно согласились погонщики и носильщики, столпившиеся вокруг нас, которым Морилире перевел слова ученого географа. — Каро! Каро! (Луна! Луна!)
Стало ясно, что если наш спутник будет продолжать отказывать в своем появлении, эти упрямцы не согласятся отправиться. А было еще светло, и небо покрывали тучи.
Негры упорствовали, и, быть может, мы оставались бы на том же месте еще долго, если бы около шести часов бледный серп луны не показался среди двух тучек. Черные испустили радостные крики.
— Аллах та тула кенде, каро кутайе! — восклицали они, ударяя себя по лбу правой рукой. (Господь мне послал здоровье: я вижу новый месяц!)
Без всяких затруднений колонна двинулась.
Но мы потеряли два часа, и вечерний переход был, таким образом, сокращен.
Около девяти часов остановились в густом лесу и раскинули палатки. Впрочем, местность была не совсем пустынна. Направо от дороги стояла покинутая туземная хижина, а слева виднелась другая — обитаемая.
Капитан Марсеней посетил первую и, найдя, что она достаточно пригодна, предложил мадемуазель Морна устроиться в ней на ночь. Она согласилась и исчезла в этом неожиданном отеле.
Но не прошло и десяти минут, как послышались громкие крики. Мы прибежали и нашли ее стоящей перед хижиной; она показывала на пол жестом отвращения.
— Что это? — спрашивала она.
Это были бесчисленные белые черви. Они вышли из земли и ползали по ней в таком изумительном количестве, что почва как будто волновалась.
— Подумайте, господа, — сказала мадемуазель Морна, — как я перепугалась, почувствовав их холодное прикосновение к моему лицу, рукам! Я их нашла везде, даже в карманах! Я стала отряхиваться, и они градом падали с моей одежды. Пффф… Скверные твари!
Тем временем прибежал Сен-Берен. Он без труда нашел слово, чтобы охарактеризовать положение.
— Эх! — вскричал он с сияющим лицом. — Да ведь это червяки!
И это, действительно, были червяки, уж он-то в этом разбирается, господин де Сен-Берен!
Он наклонился, чтобы набрать их про запас.
— Твой в них не нуждается, — сказал Тонгане. — Много их на дороге. Они много скверные, везде попадаться. Невозможно все задавить.
Это обещает нам хорошие ночлеги! А туземцы, как они свыклись с этими легионами червей? Без сомнения, я подумал об этом вслух.
— Кушать их, мусье, — сказал Тонгане. — Вкусно!
Мадемуазель Морна, не обладавшая простыми вкусами обитателей этих краев, собирается попросту устроиться в одной из палаток, когда Морилире сообщает ей, что молодая негритянка, служанка земледельца-негра, которого нет дома, предлагает ей гостеприимство в чистой хижине, где даже есть — невероятная вещь! — настоящая европейская кушетка.
Мадемуазель Морна принимает предложение, и мы торжественно провожаем ее в новое жилище. Служанка нас ждет. Она стоит возле одного из деревьев карите, о которых я уже говорил.
Это девочка среднего роста, лет пятнадцати. Она совсем недурна. Так как на ней нет никакой другой одежды, кроме простого листка, который, очевидно, не куплен «и в «Лувре», ни в «Дешевой распродаже», но «быть может, у весны», как тонко заметил Сен-Берен, то она походит на красивую статую из черного мрамора.
В данное время статуя очень занята тем, что собирает что-то в листве карите.
— Она собирает гусениц, которых выдавит, высушит и из которых — только не пугайтесь! — сделает соус, — объяснил доктор Шатонней, блестящий знаток негритянской кухни. — Эти гусеницы называются «сетомбо». Это единственно съедобные, и, кажется, у них приятный вкус.
— Верно,- подтверждает Морилире.- Их вкусные!
Миленькая негритянка, завидев нас, идет навстречу. К нашему большому удивлению, она говорит на довольно правильном французском языке.
— Я,- обращается она к мадемуазель Морна,- воспитана во французской школе, служила у белой женщины, жены офицера, вернулась в деревню во время большой битвы и попала в плен. Умею делать постель, как белые. Ты будешь довольна.
