Под маской араба - Клиппель Эрнст (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
— И не говори: и эти самые европейцы имеют смелость обвинять нас, бедуинов, в нечистоплотности! — ответил я с невозмутимым видом.
В ответ бедуин сочувственно выругался.
Раздобыв для «Любимицы» зеленого корма, я поспешил в помещение гостиницы и с ног до головы вымылся здесь. Потом отправился на базар, и, разменяв на местные деньги английские фунты стерлингов и египетское серебро, сделал все необходимые для дальнейшего пути закупки. Обычные запасы муки, риса, масла, молотого кофе и сахара были пополнены еще сушеными финиками и фигами, а также стопкой тонких, как листы бумаги, пшеничных и маисовых лепешек. Все эти припасы не вместились в сумки у седла, и у заднего колышка пришлось еще укрепить особый мешок, весивший более пуда. Запершись в своем помещении и предварительно завесив своей длинной рубашкой полную щелей грубо сколоченную дверь, я разложил деньги по четырем кошелькам, рассовав их по сумкам у седла. После скромного ужина в Суэце я не брал в рот мяса и теперь постарался вознаградить себя в течение двух дней, проведенных в Маане, и козлятина во всех видах, — вареная, тушеная, жареная и подрумяненная на древесных угольях — не сходила с моего стола.
Густой предутренний туман окутал все вокруг, когда я, на третий день пребывания в Маане, не торопясь направлялся к месту стоянки каравана, который уже выступал в поход. Вьючные верблюды тяжело сгибались под тяжестью туго набитых мешков с различными продуктами Сирии, пшеницей, маисом и гроздьями винограда.
В противоположность, как мне казалось, более рослым и коренастым бедуинам Тейаха, в компании с которыми я пересек пустыню Тих, люди, восседавшие здесь на верблюдах, статные и сухопарые, были по большей части среднего роста, отличались какой-то чрезмерной нежностью телосложения, лица их были узки и сухощавы, темные, почти миндалевидые глаза сверкали под густыми бровями. Лоб у них был довольно высок, орлиный нос — резко обрисован, губы — узки и тонки. Ноги отличались изящностью, несмотря на то, что сплошь были покрыты мозолями и трещинами. Зубы почти у всех без исключения сверкали ослепительной белизной; по обеим сторонам лица, вдоль щек, до самых плеч спускалось по тщательно заплетенной косичке волос. В обществе этих людей моя фигура должна была выдаваться резким контрастом.
Едва я успел завязать узлом кончики своей коффиджи, чтобы предохранить щеки от солнечных лучей, как меня нагнал парень, ехавший сзади и, в порыве мальчишества, целясь в меня копьем, закричал:
— Эй ты, братишка, покажи, что у тебя за копна волос на голове!
Вместо ответа я обнажил саблю, и только что задира нацелился скинуть с меня коффиджи концом копья, ударил клинком по древку копья; удар был так удачен, что острие отскочило и покатилось вперед в песок. Если бы мальчишке удалось сорвать с меня коффиджи и обнажить во всем его блеске гладко выбритый череп, меня все присутствовавшие не замедлили бы поднять на смех. Теперь мишенью насмешек стал не я, а он.
Местность имела волнистый характер и подъемы все время чередовались со спусками. На одном повороте тропы мне удалось обозреть весь наш караван во всю его длину. Я насчитал не менее 340 вьючных верблюдов, которые шли под охраной 24 человек, вооруженных ружьями и копьями.
При восходе солнца мой термометр показывал 9 градусов Ц., а около полудня ртутный столбик показывал 44 градуса в тени.
Клонило ко сну от этой ужасной жары; еще более усыпляюще действовали беспрестанные понукания погонщиков и однообразная мелодия пастушеской песни, которую затянули бедуины. Дрема одолевала не только меня: молодой бедуин, ехавший на расстоянии двух верблюдов впереди меня, тоже безуспешно боролся с одолевавшим его сном.
Время от времени он покачивался в седле и вот-вот готов был выпасть из него. Его спасали мои предостерегающие возгласы. Тогда он поместил свою саблю впереди переднего колышка у седла, а сам уперся на нее локтями. Но и так он не проехал долго, и в результате разлегся перпендикулярно к вьюкам, которые были привязаны по бокам у его верблюда, и заснул в такой позе. Долгое время он спал безмятежно. Но вот по левую руку от меня проскользнула бедуинка. Передвигаясь пешком, она все же старалась забежать вперед. Нужно полагать, она ехала с последней группой погонщиков, так как до сих пор я ее не замечал. Она подкралась к верблюду, на котором покачивался спящий, и, ловко подпрыгнув, сдернула с него головной убор, подхватила саблю, лежавшую впереди, и растрепала парню обе его косички. Проделав все это, она побежала со своей добычей обратно, сопровождаемая раскатистым смехом путников.
Рассвирепевшему арабу с трудом удалось нагнать беглянку и отнять у нее свое достояние.
До заката оставался какой-нибудь час, когда копейщики, следовавшие в хвосте каравана, заехали вперед и вызвали на состязание переднюю группу всадников. Один ряд выстроился против другого. Держась в стороне, я не мог не восхищаться той неподражаемой ловкостью, с какой они владели своими пиками, длиной чуть не по шести метров, метко отражая удары противников.
Своим исконным оружием эти дети пустыни действовали совсем не так, как это принято у наших кавалеристов. Зажатый кулак занимает положение как раз обратное тому, какое принято у нас, рука высоко поднята в воздухе. Древку пики, легкому как перышко, мало-помалу придается вращательное движение, причем мускулы верхней части руки играют здесь главную роль. При помощи таких еле уловимых движений бедуины старались скинуть друг у друга коффиджи. Каким-то прямо непостижимым образом, несмотря на всю резкость движений с той и с другой стороны, никто из состязавшихся не получил сколько-нибудь серьезных ранений, хотя наконечник у этих копий, похожий на кинжал, очень остер. Турнир продолжался около получаса, после чего бедуины живо нагнали караван, и люди снова заняли свои обычные места.
Вскоре после захода солнца караван достиг расположенного среди пустыни колодца эль-Джофр. Наездники заставили верблюдов стать на колени, а копьеносцы воткнули свое оружие в землю, повернув его вниз острыми железными наконечниками. Быстро набрали верблюжьего помета, разложили костер, сварили рис и принялись за трапезу.
Быстро поглощалось всеми это незатейливое блюдо, обильно поливаемое верблюжьим маслом. Насытившись, сотрапезник торжественно рыгал, утирал рот и бороду длинным кончиком рубашки или одной из косичек и вновь взбирался на своего верблюда. Тепловатая илистая вода кишела самыми разнообразными представителями животного царства, но мои спутники пили ее с видимым наслаждением. Что касается меня, то я предпочел ту коричневую настойку, которая еще сохранилась в мехах. Здесь мы отдохнули, проспав целых пять часов.
Восход солнца внес некоторое оживление в безмолвные ряды погонщиков. Шедшие в голове каравана затянули свою боевую песню, а позади я услышал разговор, что не худо было бы устроить сабельный бой.
— Слезай-ка, египтянин, слезай: покажи, каков ты в бою! — крикнул мне один из бедуинов.
— Встречу со мной, — отвечал я, — отложим до завтра а сегодня я посмотрю, как состязаетесь вы.
Вот выстроились два ряда, по восемь человек в каждом. Кривые сабли засверкали в воздухе с такой быстротой и силой, что ежеминутно казалось неизбежным серьезное ранение то одного, то другого из состязавшихся. Один-два тура, и вот уже окончено это воинское упражнение, оружие всунуто в ножны. Люди бросаются на верблюдов и быстрой рысью догоняют караван.
Дело было около полудня, когда среди пустыни я приметил черное пятно палатки. Бедуин разбивает ее где попало, лишь бы только можно было вбить кол в землю и устроить какое-нибудь убежище жене и грудному ребенку от палящих лучей солнца и ночной прохлады, да была бы поблизости вода и пастбище. Скоро нас приветствовал резвый лай тощих бедуинских собак, погнавшихся за караваном. Мы начали пересекать обширную равнину, где жизнь кипела, словно в муравейнике. Сотни верблюдов, коз и овец паслись здесь, разыскивая повсюду скудный подножный корм, сохранившийся еще от последних зимних дождей. Молодым верблюдам-сосункам приходилось, видимо, плохо: не видно было их обычных уморительных прыжков, и с жалобным видом толпились они вокруг маток. Но молочные верблюдицы их отгоняли, так как пастухи поставили им деревянные зажимы на вымя: в это засушливое время года приходилось дрожать над каждой каплей молока.
