Африка грёз и действительности (Том 1) - Ганзелка Иржи (полные книги .txt) 📗

Колоссы Мемнона также сильно пострадали во время этого землетрясения. Монолиты превратились в склеенные с трудом статуи Аменхотепа III в сидячем положении, лишенные знаков царского величия. Долгое время после землетрясения статуи издавали особые звуки, которые походили на звук лиры. Их производил поток нагревающегося после восхода солнца воздуха, проходя сквозь щели в камнях. Античные путешественники считали, что этими звуками Мемнон приветствовал свою мать, богиню Эос, отвечая ей, когда она каждое утро обращалась к нему, бросая на него первые лучи солнца. Потом эти таинственные звуки утихли навсегда, когда образовавшиеся в результате землетрясения трещины были заделаны, чтобы уберечь статуи от полного разрушения.

Во время осенних разливов Нил заливает всю окрестность бывшего Аменофеума, и каменные близнецы любуются собой в неподвижном водном зеркале от первых лучей солнца и до вечерней зари. Лишь иногда взволнуют серебристую гладь зеркала сети рыбаков, которые приходят к самому пьедесталу великанов, чтобы взять у Нила свою добычу, вероятно точно так же, как их праотцы, доставившие по течению Нила эти каменные колоссы из Асуана в центр Аменофеума. На 21,5 метра поднимаются над водной гладью Колоссы Мемнона, лишенные царских корон. Их ступни достигают трех с четвертью метров в длину. А около них маленькие человечки медленно забрасывают в мелкую воду трехгранные сети и терпеливо ждут.

Время от времени в их сетях забьется серебряная рыбка…

50 фунтов

В 1943 году генеральный инспектор античных раскопок в Верхнем Египте Мухаммед Захария Гонейм начал раскопки в Фиванском некрополе недалеко от здания, принадлежащего нью-йоркскому музею «Метрополитен». По сведениям, содержавшимся в одном из папирусов, в окрестностях некрополя должна была находиться могила Херуафа, министра царицы Теи.

После долгих подготовительных работ в процессе которых были перемещены тонны мелкого камня и песка, нашли засыпанный подземный ход. Очистив его, пробили отверстие, которое, как оказалось, открывало доступ в просторное помещение, где человек побывал последний раз во времена Птолемея. Переднее помещение было покрыто толстым слоем сажи. Очевидно, когда-то здесь бушевал сильный пожар, который уничтожил не только содержимое гробницы, но и цветные надписи и барельефы на стенах.

В гробнице были обнаружены следы большой перестройки. Вся левая стена была выстроена заново. Первоначальные массивные колонны с канелюрами, напоминавшими дорический стиль греков, были безжалостно обтесаны, чтобы уравнять стены в новом помещении. Соседняя гробница содержала хорошо сохранившиеся надписи и прекрасные рельефы, воспроизводящие классические танцы египтян.

Дальнейшие работы были прекращены. Неоконченными остались опорные колонны, поддерживающие потолок, который грозил обвалом. В широкой трещине потолка установлены гипсовые смычки, чтобы проверить, продолжается ли осадка; трещина увеличивается.

Половина гробницы за стеной со времен Птолемея ждет раскопок и новых находок произведений искусства. Трехлетний труд, энтузиазм, неиссякаемое терпение, все новые и новые попытки и радости по поводу возрождения погребенных творений — все это не принесло плодов. Нехватило кредитов. Всего лишь 50 фунтов было израсходовано на зарплату рабочим, камень, дерево, цемент и краски. И все-таки этих 50 фунтов хватило, чтобы еще одно новое доказательство прибавилось к бесчисленным свидетельствам тонкого вкуса мастеров древнего Египта.

Было успешно закончено более половины работ. Еще 50 фунтов с лихвой хватило бы на раскопки второй, более ценной и не поврежденной пожаром половины гробницы. Однако в Египте нет средств на научную работу археологов. Большинство знаменитых египтологов приезжало сюда из-за границы. Они работали по собственной инициативе и на собственные средства или на деньги предприимчивых музейных компаний, которые просто-напросто увозили большую часть богатств древнего Египта в парижские, лондонские и нью-йоркские музеи. Остальное они продавали или сбывали с аукциона менее предприимчивым музеям всего мира.

В самом Египте, в местах раскопок и в каирском музее, осталась лишь незначительная часть этих исторических памятников, прежде всего, разумеется, те, которые по техническим причинам нельзя было вывезти в заморские страны. Это произошло лишь потому, что Египет никогда не мог содержать своих собственных археологов и широко раскрывал ворота древних столиц и погребений предприимчивым иностранцам.

И сейчас в Египте нет 50 фунтов для завершения дела всей жизни Мухаммеда Захарии Гонейма. На ум невольно приходят воспоминания о помпезном убранстве каирских улиц в день окончания рамадана, о тысячах конных и пеших полицейских, о балдахинах над главными магистралями города, о тоннах мелкого морского песка, которым усыпали мостовые перед проездом королевской процессии. Перед глазами мелькают огромные суммы денег, поглощаемые ежегодно для поддержания архаического королевского великолепия, которое, безусловно, является безнравственным пережитком, особенно в стране такой безграничной нищеты миллионов людей, как Египет.

Египет не располагает 50 фунтами для окончания раскопок гробницы министра царицы Теи…

Мы молча стояли с Захарией Гонеймом в «его» гробнице. Астральные фигуры древнеегипетских танцовщиц выступали из мягких контуров рельефов на стене и выстраивались друг за дружкой в ряд, чтобы показать свое хореографическое искусство, как они это делали когда-то в отдаленные тысячелетия. После долгого молчания мягкий приглушенный голос нарушил могильную тишину.

— Вы слышите их пение и музыку?.. Время от времени я хожу сюда послушать древнеегипетскую лютню и канун [54]…

Веки под толстыми стеклами очков несколько раз странно вздрогнули. Захария Гонейм молча вышел в пустыню, расстилающуюся у скал Эль-Курны.

Аллаху, яхсин…

Над Луксорской долиной угасал еще один знойный день. Рыбаки причалили к берегу свои лодки и отдыхали. Южные стены храма Мединет-Хабу с хвастливыми надписями об удалых подвигах фараона Рамсеса покраснели в лучах заходящего солнца. Далеко к Нилу над полями дозревающего тростника неслось высокое тремоло цикад. На другом берегу реки ложились длинные тени посреди гигантских гипостилей Карнака и Луксора. Как всегда по вечерам, среди колонн скользили тени голодных шакалов, изображения которых еще в далекие времена высекали на стенах храмов древнеегипетские скульпторы.

Мы сели в нильскую фелюгу с болтающимися парусами на высокой мачте. Два гребца подали нам руки, когда мы осторожно переходили по узкой доске с болотистого берега в лодку. Затем они сели за весла, уперлись ногами в противоположные сиденья, и мягкие всплески воды нарушили вечернюю тишину.

Вскоре к этим ритмичным звукам прибавился голос, за ним другой. Старый египтянин-лодочник, чей резко очерченный профиль запал нам в память еще с утра, скандировал под ритм весел подбадривающие слова, обращенные к сыну. Нам удалось уловить лишь несколько слов его выразительного, ритмичного арабского языка. Они потрясли нас.

— Будь сильным, сын, будь сильным! Вперед, вперед к другому берегу! Пусть наши гости не поминают нас лихом. Вперед, вперед!

— Аллаху, яхсин, аллаху, яхсин, Аллаху, яхсин… — звучало ритмично из уст сына, как ответ на призыв отца. — Аллах, о покровитель лодочников, Аллах, о придающий силы…

Приближались огни другого берега. Около борта фелюги промелькнули светящиеся буи, в нильское топкое дно несколько раз воткнулись длинные шесты с железными наконечниками, а затем снова ритмично заплескалась вода под сильными ударами весел.

— Мин хена, угрус, угрус!

— Берись за весла, вперед, будь сильным!..

Когда мы вечером сидели перед открытыми дверцами «татры» в саду луксорской дирекции ведомства раскопок и слушали после чешских последних известий радиоконцерт из Праги, в его музыку невольно вливался правильный ритм, услышанный на фелюге. «Аллаху, яхсин, угрус, угрус, Аллаху, яхсин — мин хена, Аллаху, яхсин…»