Аннапурна - Эрцог Морис (книги онлайн полностью .txt) 📗

Наконец-то мы добираемся до Шадзиу-Кхола. Нам предстоит переправляться вброд через этот поток, вздувшийся от муссонных дождей. Вслед за мной Ляшеналь прошел опасный участок. Несмотря на весь свой страх, он, кажется, вполне владеет собой, тогда как я – просто жалкая развалина. Стоя плечом к плечу и поддерживая друг друга, носильщики успешно сопротивляются силе потока. Мы поднимаемся метров на сто по благоухающим зарослям, и там, вдалеке, я вижу место ночевки пастухов.

Перед тем как сделать это последнее усилие, носильщики останавливаются, но через несколько минут я прошу своего носильщика дойти до лагеря как можно быстрее. У подножия скальной стены мне кажется, что он неправильно выбрал направление – по дороге сюда мы траверсировали этот склон, но сопровождающие нас шерпы идут уверенно. Мы выходим на такой крутой травянистый склон, что вынуждены применить технику, используемую обычно на льду. Шерпы упорствуют, и мы продолжаем путь, переходя к самому настоящему лазанию. Мои нервы не выдерживают, и я кричу Ишаку, чтобы он вмешался, иначе мы сорвемся, но носильщики упрямятся. Теперь мы под карнизом, нависающим над вертикальной стеной. Скалы разрушенные. Сидя на спине носильщика на метр от скалы, я вижу под собой самую глубину ущелья. Шерпы взволнованы. Они говорят мне, что носильщик не может повернуть назад – он должен двигаться вперед. Больше я вынести не в состоянии и зову на помощь… Однако счастье улыбается мне уже давно.

Через несколько шагов идти становится легче. Мы вновь оказываемся на траве и находим тропу, по которой и следовало двигаться с самого начала. Учтя наш опыт, Ляшеналь выбирает этот путь. Мы доходим до лагеря как раз в тот момент, когда кончается дождь.

Оказавшись в палатке, я не хочу ничего, кроме тишины и покоя… У меня едва хватает сил, чтобы говорить, но я шепчу Удо, что самое трудное теперь позади – вплоть до Лете хорошая тропа. Мне вспоминаются лиственничные леса около деревни и красивые луга, усеянные гранитными валунами. Эти лужайки напоминают мне долину Шамони. В течение всего обратного пути эта роща представлялась мне гостеприимным и полным поэзии убежищем! Как мне хотелось бы побыть здесь подольше! Товарищи соглашаются. В конце концов, бессмысленно всем идти в Тукучу, раз все равно придется возвращаться через Лете. В этих лесах мы реорганизуем всю экспедицию, прежде чем начнется долгое путешествие по долинам Непала к индийской границе.

– Где мой ледоруб? – спрашиваю я Шаца.

Для меня это очень важно. Поскольку Ляшеналь потерял свой, мой ледоруб – единственный, побывавший на вершине Аннапурны. Никто не видел его с момента выхода из базового лагеря. Шац осматривает все ледорубы шерпов, но не находит моего. Я глубоко переживаю потерю. Сам по себе ледоруб не представляет ценности, но я собирался по возвращении подарить его Французскому альпинистскому клубу [107].

Сегодня у нас короткий переход: Удо считает, что мы доберемся до рощи Лете раньше полудня. Торопиться нет необходимости, и мы можем наслаждаться лучами солнца, появившегося словно по волшебству. Носильщики уходят, а затем и мы покидаем пастуший лагерь.

Все вместе мы прибываем в Чойю, где нас встречают с энтузиазмом. Местные жители со всех ног бросаются к нам и с любопытством глазеют на пострадавших. У Даватондупа, должно быть, пересыхает в горле при одном воспоминании о полученном здесь удовольствии… Анг-Таркэ пространно объясняет Ишаку и Удо, какое это великолепное место для лагеря – здесь есть и вода, и лес, и еда…

– Good place! [108] – настаивает наш сирдар. В Чойе чанг тоже неплох…

Но сагибы как будто не понимают. В путь! Отряд неохотно трогается, и вскоре мы подходим к берегам Кришна-Гандаки. Ее прозрачные чистые воды стали черными и грязными, она бурлит и пенится с адским шумом. Мы переходим по мосту без каких-либо происшествий и после часа ходьбы добираемся наконец до места привала, о котором я так долго мечтал.

Выбираем большую, покрытую травой площадку, ограниченную тремя огромными гранитными валунами. Нас окружают нежно-зеленые лиственницы. Прохладное и покойное место! Ветер играет ветвями деревьев, и, когда я закрываю глаза, мне кажется, что я снова в Шамони.

Шерпы расставляют палатки где им нравится. Солнце греет, и Удо решает осматривать нас под открытым небом. У меня начала гноиться нога и руки в ужасном состоянии. В воздухе совершенно омерзительный тошнотворный запах – все бинты пропитаны гноем. Удо использует последние запасы бинтов – он знает, что в Тукучи прибудут новые. В первый раз за все время он берет в руки ножницы и принимается "снимать кожуру", то есть резать куски мертвой ткани. В ногах я не чувствую особой боли, но руки столь чувствительны, что малейшее прикосновение заставляет меня кричать. Я не выдерживаю – я не в состоянии больше бороться. Удо решает прекратить. Он смазывает раны хромовокислой ртутью.

– Полежи здесь, пока я «сделаю» Ляшеналя, – говорит он.

Состояние Ляшеналя улучшилось. Он хорошо перенес этот мучительный переход, и теперь, когда мы уже внизу, в долине, у него прекрасное настроение. Великолепный аппетит его не покидает.

В поддень Ишак, Удо и Шац уходят в Тукучу, где их радостно встречают Нуаель и Ж.Б… Рана. В этот вечер они долго беседуют, расположившись в немногих оставшихся палатках. Однако их разговор не слишком весел, так как его главная тема – состояние больных. Удо считает, что меня, несомненно, надо оперировать раньше, чем мы доберемся до индийской границы, что произойдет лишь в первой половине июля.

На следующий день лагерь окончательно снимается. Вокруг кольцо носильщиков и детей, которые, часами сидя на корточках, присматривают консервные банки или старые тюбики от молока. Нуаель наблюдает за оплатой носильщиков: щедрая раздача рупий! К вечеру Удо завершает приготовления и отправляется обратно в Лете к своим пациентам.

Через 24 часа все готово. Мои товарищи могут покинуть деревню, где нас встретили с таким радушием и где мы пользовались гостеприимством в течение почти двух месяцев. Носильщики и местные жители провожают сагибов долгими криками. Это прощание! К четырем часам все возвращаются в Лете.

Состояние больных – особенно мое – становится угрожающим. Вернувшийся накануне Удо считает положение критическим.

Сегодня с утра он оперирует. Возобновляются мучительные уколы. Я представляю собой все более жалкое зрелище. Потеряв 20 килограммов, я стал невероятно худым. Лихорадка все усиливается – в этот вечер 40,9° С!

– 39° С, – не моргнув глазом объявляет Ишак.

Я ни на что не реагирую и по большей части нахожусь без сознания, в коматозном состоянии.

– Усиленные дозы пенициллина! – командует Удо. Глаза неудержимо закрываются… Из тумана появляются тени… Они подходят все ближе… Склоняются надо мной… Бесшумно исчезают. Тишина подавляет.

Боль прекратилась. Друзья молча ухаживают за мной. Работа окончена. Сознание ясно. Собрав остаток сил, в своей последней, длинной молитве я умоляю смерть прийти за мной.

Я потерял желание бороться за жизнь.

Я сдался – предельное унижение для человека, движущей силой которого всегда была гордость.

Ни для вопросов, ни для упреков сейчас нет времени.

Смерть! Я смотрю ей прямо к лицо.

Я отчаянно призываю ее.

Внезапно предстает перед моим взором жизнь людей. Те, кто уходит навсегда, не одиноки. Горы охраняют меня. Мне открываются невиданные горизонты. Там, у моих ног, на этих обширных равнинах, миллионы человеческих существ следуют за судьбой, выбранной не ими.

Умирающие обладают сверхъестественной силой. Необычайная интуиция отождествляет личность с целым миром. Вершина разговаривает с ветром, свистящим над гребнем или играющим листвой.

Все будет хорошо. Я останусь здесь навсегда, под несколькими камнями и крестом.

Мне дали мой ледоруб.

Дуновение ветерка нежно и благоуханно.

Мои друзья уходят. Они знают, что теперь я в безопасности.