Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо - Дефо Даниэль (читать книги бесплатно TXT) 📗
Я спросил его, какая, по его мнению, участь ожидает их в земле дикарей и неужели они никогда не пытались выбраться оттуда. Он отвечал, что у них было много совещаний по этому поводу, но все они кончались слезами и отчаянием, так как у них не было судна, ни инструментов для его постройки и никаких припасов.
Тогда я спросил, как, по его мнению, примут они мое предложение совершить попытку бегства и для осуществления этого плана собраться сюда, на мой остров. Я откровенно сказал ему, что больше всего я боюсь предательства и дурного обращения, если я отдам себя в их руки. Ведь благодарность не принадлежит к числу добродетелей, свойственных человеку, и в своих поступках люди руководятся не столько принятыми на себя обязательствами, сколько корыстью. А было бы слишком обидно, сказал я ему, выручить людей из беды только для того, чтобы очутиться их пленником в Новой Испании, откуда еще не выходил целым ни один англичанин, какая бы несчастная звезда или случайность ни забросили его туда; я предпочел бы быть съеденным дикарями, чем попасть в когти духовенства и познакомиться с тюрьмами инквизиции. И я прибавил, что если бы сюда собрались все его товарищи, то, по моему убеждению, при таком количестве рабочих рук нам ничего не стоило бы построить такое судно, на котором мы все могли бы добраться до Бразилии, до островов или до испанских владений к северу отсюда. Но, разумеется, если за мое добро, когда я сам вложу им в руки оружие, они обратят его против меня, — если, пользуясь преимуществом силы, они лишат меня свободы и отвезут к своим соплеменникам, я окажусь еще в худшем положении, чем теперь.
Испанец отвечал с большим чистосердечием, что товарищи его страшно бедствуют и так хорошо сознают всю безнадежность своего положения, что он не допускает и мысли, чтоб они могли дурно поступить с человеком, который протянет им руку помощи; он сказал, что если мне угодно, то он съездит к ним со стариком-индейцем, передаст им мое предложение и привезет мне ответ. Если они согласятся на мои условия, то он возьмет с них торжественную клятву в том, что они беспрекословно будут повиноваться мне, как командиру и капитану; он заставит их поклясться над святыми дарами и евангелием в своей верности мне и готовности последовать за мной в ту христианскую землю, которую я сам укажу им; он отберет от них собственноручно подписанное обязательство и привезет его мне.
Затем он сказал, что хочет сначала поклясться мне в верности сам, — в том, что он не покинет меня, пока жив, или пока я сам не прогоню его, и что при малейшем поползновении со стороны его соотечественников нарушить данную мне клятву, он встанет на мою сторону и будет биться за меня до последней капли крови.
Он, впрочем, не допускал возможности измены со стороны своих земляков; все они, по его словам, были честные, благородные люди. К тому же они терпели большие лишения — ни пищи, ни одежды, в полной власти дикарей я никакой надежды вернуться на родину, — словом, он был уверен, что, если только я, их спасу, они будут готовы положить за меня жизнь.
Уверенность, с какою мой гость ручался за своих соотечественников, рассеяла мои сомнения, в я решил попытаться выручить их, если возможно, и послать к ним для переговоров старика-индейца и испанца. Но когда все было уже готово к их отплытию, сам испанец заговорил о том, что, по его мнению, нам не следует спешить с приведением в исполнение нашего плана. Он выдвинул при этом соображение настолько благоразумное и настолько свидетельствовавшее об его искренности, что я не мог не согласиться с ним и по его совету решил отложить освобождение его товарищей по крайней мере на полгода. Дело заключалось в следующем.
Испанец прожил у нас около месяца и за это время успел присмотреться к моей жизни. Он видел, как я работаю и, с божьей помощью, удовлетворяю свои насущные потребности. Ему было в точности известно, сколько запасено у нас рису и ячменя. Конечно, для меня с избытком хватило бы этого запаса, но уже и теперь, когда моя семья возросла до четырех человек, его надо было расходовать с большой осторожностью. Следовательно, мы и подавно не могли рассчитывать прокормиться, когда у нас прибавится еще четырнадцать оставшихся в живых его товарищей. А ведь вам надо было еще заготовить запасов для дальнего плавания к тому времени, когда мы построим корабль. В виду всех этих, соображений мой испанец находил, что, прежде; чем выписывать гостей, нам следует позаботиться об их пропитании. Вот в чем состоял его план. С моего разрешения, говорил он, они втроем вскопают новый участок земли и высеют все зерно, какое я могу уделить для посева; затем мы будем дождаться урожая, чтобы хватило хлеба на всех его соотечественников, которые прибудут сюда; иначе, перебравшись до времени на наш остров; они попадут из огня да в полымя, и нужда вызовет у нас разногласия. «Вспомните сынов Израиля, — сказал он в заключение своей речи, — сначала они радовались своему освобождению от ига египетского, а потом, когда в пустыне у них не хватило хлеба, возроптали на бога, освободившего их».
Я не мог надивиться благоразумной предусмотрительности моего гостя, как не мог не порадоваться тому, что он так предан мне. Его совет был так хорош, что, повторяю, я принял его, не колеблясь. Не откладывая дела в долгий ящик, мы вчетвером принялись вскапывать новое поле. Работа шла успешно (насколько успешно может итти такая работа при деревянных орудиях), и через месяц, когда наступило время посева, у нас был большой участок возделанной земли, на котором мы посеяли двадцать два бушеля ячменя и шестнадцать мер риса, т. е. все, что я мог уделить на посев. Для еды мы оставили себе в обрез на шесть месяцев, считая с того дня, когда мы приступили к распашке, а не со дня посева, ибо в этих местах от посева до жатвы проходит меньше шести месяцев.
Теперь нас было столько, что дикари могли нам быть страшны лишь в том случае, если б они нагрянули в слишком уж большом количестве. Но мы не боялись дикарей и свободно разгуливали по всему острову. А так как все мы были поглощены одною надеждою-надеждою на скорое освобождение, — то каждый из нас (по крайней мере могу это сказать о себе) не мог не думать об изыскании средств для осуществления этой надежды. Поэтому во время своих скитаний по острову я отметил несколько деревьев на постройку корабля и поручил Пятнице и отцу его срубить их, а испанца приставил присматривать и руководить их работой. Я показал им доски моего изделия, которые я с такой неимоверной затратой сил вытесывал из больших деревьев, и предложил сделать такие же. Они натесали их около дюжины. Это были крепкие дубовые доски в тридцать пять футов длины, два фута ширины и от двух до четырех дюймов толщины. Можете судить, какое баснословное количество труда было положено на эту работу.
В то же время я старался по возможности увеличить свое стадо. Для этого двое из нас ежедневно ходили ловить диких козлят; Пятница ходил каждый день, а мы с испанцем чередовались. Заприметив где нибудь в укромном местечке козу с сосунками, мы убивали матку, а козлят пускали в стадо. Таким образом у нас прибавилось до двадцати голов скота. Затем нам предстояло еще позаботиться о заготовлении винограда, так как он уже созревал. Мы собрали и насушили его в огромном количестве; я думаю, что, если бы мы были в Аликанте, где вино делается из изюма, мы могли бы наполнить не менее шестидесяти боченков. Наравне с хлебом изюм составлял главную статью нашего питания, и мы очень любили его. Я не знаю более вкусного, здорового и питательного кушанья.
За всеми этими делами мы не заметили, как подошло время жатвы. Урожай был недурен, — не из самых роскошных, но все же настолько обильный, что мы могли приступить к выполнению нашего замысла. С двадцати двух бушелей посеянного ячменя мы получили двести двадцать; таков же приблизительно был и урожай риса. Этого количества должно было не только хватить на прокормление до следующей жатвы всей нашей общины (считая с шестнадцатью новыми членами), но с таким запасом провианта мы могли смело пуститься в плавание и добраться до любого из государств Америки.
