Золотая Колыма - Волков Герман Григорьевич (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
— Нет, нет, Юрий Александрович, я пойду на своих.
— Вот и хорошо! Будете первым изыскателем Колымской дороги! Ну, а у вас, Сергей Дмитриевич, Дмитрий Николаевич и Николай Павлович, возражений никаких?
— Никаких, Юрий Александрович!
— Вот и отлично! Все довольны... В путь, догоры!
Первого сентября Первая Колымская экспедиция вышла в обратный путь, в последние маршруты.
По звонкой, схваченной ночными заморозками, земле тяжело навьюченные лошади смачно затопали нековаными копытами. Солнце уже поигрывало золотом и багрецом по склонам сопок, но еще не заглянуло в Среднеканскую долину, и бодрил холодок.
Несмотря на раннее утро и воскресный день, провожать отбывающих высыпали из бараков все старатели и конторщики. Прощание было недолгое, но нежданно-негаданно трогательное. Даже те, с кем жили на ножах, напутствовали:
— Не поминайте лихом, ученые!
— Скатертью дорога, кобыла ваша мать...
И с такой же напускной грубоватостью разведчики отвечали:
— Шального вам золота, хищники!
Билибин по русскому обычаю троекратно облобызался с Оглобиным и Поликарповым, а те спросили в один голос:
— Вернетесь?
Юрий Александрович ничего не сказал, но кудлатой головой кивнул так, что оба Филиппа — Диомидович и Романович — так же в один голос воскликнули:
— Будем ждать!
Часть пятая
ОДИССЕЯ АРГОНАВТОВ
ПОСЛЕДНИЕ ЗАПИСИ БИЛИБИНА
«1 сентября 1929 г. Воскресенье.
Выехали со стана прииска в 8 часов 10 минут...» — так начал последние записи в своем дневнике Юрий Александрович.
Все три партии — Билибина, Цареградского и Раковского — выступили вместе. Тропа от приискового стана до Вертинского зимовья была хорошо ухожена и каждому знакома. Билибин ходил по ней и зимой и ранней весной. Раковский не раз пересекал ее летними маршрутами. Чувствовали себя на этой тропе как дома, шли легко.
Когда обходили Среднеканский котел, где река, врезаясь в гранитное ущелье, делает немыслимую петлю и неистово. бурлит, Юрий Александрович залюбовался высокими щеками обрывов и вслух подумал:
— Здесь можно гидростанцию поставить!
— Вполне! — поддержал Казанли.— Насыпать плотину, установить турбины, и Среднеканский рудник будет обеспечен самой дешевой энергией.
— А как думает Стамбулов?
Цареградский в это время думал о другом. Он уже видел себя в Ленинграде, с дочурками на коленях, рядом с женой. На Колыму он возвращаться не собирался. Она не оправдала его надежд: ископаемых флоры и фауны, достойных внимания науки или хотя бы дипломной студенческой работы, он не нашел, а бесконечные проекты Билибина, признаться, начали ему набивать оскомину: то «дело чести» и сплав по Бохапче, то поиски дорожных путей, а теперь вот гидростанция.
— Не знаю, Юра, я всего лишь геолог-палеонтолог. Да и рудник-то под сомнением? Нужна ли будет ему гидростанция? Сначала корову покупают, а потом подойник.
— Мудро. Да, мы — геологи, но наша альма матер, наш родной Горный институт, чему нас только не учил, даже машины чертить, за что я схлопотал единственную за пять лет тройку. А наука наша, наука о земле, геология, такая, что без нее ни дорожники, ни строители шагу не ступят. Все мы но земле ходим, за землю держимся и в землю уйдем. Но что-то и оставим на земле о себе! И рудник не под сомнением, Валентинушка. Я этого не говорил. Вернемся сюда с новыми силами, с техникой. Поставим на Среднеканской дайке специальную разведочную партию, и она выявит все ее богатства. Может, жила и не такая богатая, как показали пробы, но на рудник запасов хватит!
— Опять сон видел? Как овес у Раковского...
— Нет, такого сна не видел, но уверенность есть. Будет рудник и будет гидростанция. То и другое — наше кровное дело. Мы не только должны золото найти, но и дорогу к нему, и каменный уголь, и дешевую энергию — все, что нужно, чтоб взять это золото. А ты, я вижу, Валентинушка, устал, о жене и дочках скучаешь. Все мы устали и о ком-то скучаем, и я из того же теста, как ты, но иногда вдруг озарит идея, и сразу становишься бодрее.
— И стихами заговоришь? — улыбнулся Цареградский.
— Стихами не стихами, а на краснобайство, бывает, тянет... А кстати, догоры, сознавайтесь, кто из вас назвал ключик, к которому приближаемся, Аннушкой? В честь какой красавицы? На Эрнеста Бертина не похоже, он у нас женоненавистник.
— Ребята его,— почему-то смущенно ответил Раковский.
Митя Казанли захохотал:
— Тут, Юрий Александрович, умора! В долине этого ключика пас оленей якут, тот самый Калтах с Буюнды вместе с дочкой красавицей Аннушкой, а на нее виды имели все: и Бертин, и я, и Сергей Дмитриевич, и многие. Все на этот ключик в разведку ходили. «Куда пошел? К Аннушке?» Так и назвали ключик Аннушкой. Только эта Аннушка всем от ворот поворот! Я-то переживу, меня в Оле Дуся ждет, а они-то все с длинными носами остались.
Посмеялись. На незабываемом ключике Аннушка два часа отдохнули, почаевали.
«С Аннушки,— продолжил запись в тот же день Билибин,— выехали в 13.40. Дорога все время хорошая, по невысоким сухим терраскам, поросшим оленьим мхом. На ночлег остановились чуть ниже устья Левого Среднекана».
Здесь, на развилке речки, Юрий Александрович с Майорычем и якутом-проводником должны были отделиться и взять направление на запад, по левому истоку Среднекана.
В восемь часов утра Билибин сказал:
— Ну, я пошел, догоры. Не опаздывайте на пароход. Не спите долго, как Митя,— и с усмешкой указал на неразобранную палатку.
Все хватились: звездочет-то не проснулся и не завтракал.
— Кого он во сне видит — Дусю или Аннушку? Сиять палатку! — скомандовал Раковский.
Палатку мигом сняли и скатали, но Казанли с головой закутался в одеяло.
— Сдернуть одеяло!
И лишь оказавшись под открытым небом в одних трусах и майке, а шел мелкий дождичек, астроном-геодезист вскочил и стал искать свою одежду, как всегда развешенную где попало, и делать сразу три дела: навертывать портянки, глотать, не жуя, остывшую кашу и запивать ее холодным чаем.
— С Митей не заскучаешь. Даже если будем зимовать,— смеялся Билибин.— Однако, ребята, всерьез поторапливайтесь, и ты, Валентин, постарайся прийти хотя бы к двадцатому. Если последний пароход действительно придет шестнадцатого сентября, то мы его денька на четыре задержим. Ну, до встречи, догоры, в дивном селении Ола!
В этот день Билибин записал:
«2 сентября, понедельник.
Всю первую половину дня шли легко и споро. На обед остановились у Вертинского зимовья. В нем пусто, но жилым духом еще пахнет.
14.45. Попали в такую осыпь, что кони чуть не поломали ноги. Развьючили и без груза переводили коней по одному на левую сторону ключа. Но и здесь и дальше, насколько хватает глаз,— бестропье и осыпи».
Юрий Александрович задумался:
— Ну как, дальше пойдем или?..
— Лошади обезножат,— сказал Майорыч.
— Наши люди тут не ходили,— ответил якут.
— Н-да, коли саха ноги не ломал, зачем нючи ломать,— усмехнулся Билибин и твердо объявил: — Значит, так. Дальше не пойдем. Этот вариант дороги придется отставить. Но и возвращаться на стрелку — опять ломать ноги. Барда, догоры, через перевал на Буюнду!
«17.55. Перевал в Правый Среднекан. Спуск крутой, длинный и очень трудно проходимый (заросли).
19.15. Стан.
3 сентября, вторник.
Выход в 7.45.
В борту около стана в речниках намыли очень мелкие знаки. По дороге все время глинистые сланцы. В 2 часа дня пошел дождь, довольно сильный и продолжительный, с громом.
4 сентября, среда.
С утра разъяснивает. Ночью на гольце небольшой снег.
Выехали в 8.00».
В этот день отряд Билибина выбрался на Буюндинскую тропу, в широкую Долину Диких Оленей. Дальше путь хорошо знаком: Хурчан, Талая, Эльген... По всем этим речкам Юрий Александрович проходил весной. Через неделю пути — Майманджанский перевал и так же прекрасно известная, пройденная год назад Ольская долина.
