Вексель Билибина - Волков Герман Григорьевич (книги полностью .TXT) 📗

К такой мысли пришел Цареградский, и Юрий Александрович с ним согласился. Бахапча — тоже не обнадеживала, и Билибин предположил, что россыпи, найденные на Среднекане и Утинке, простираются, вероятно, куда-то на север, в Заколымье. Вот почему Утинка не давала ему покоя, и он решил немедленно к ней отправиться.

— Валентин Александрович, — обратился он к Цареградскому, — наш план летних работ опять меняется. У нас теперь не один, а два важных объекта: Среднекан и Утиная. И мы должны справиться с обоими. Я еду дообследовать утинскую россыпь и закартирую всю долину Утиной, а тебе, дорогой товарищ, придется поднатужиться и одному заснять всю долину Среднекана и опробовать эту дайку. Сможешь?

Цареградский пожал плечами:

— С одним Бертиным, пожалуй, не вытяну…

— А Раковский?

— И он со мной? Тогда, пожалуй, справлюсь…

— Вернется Казанли, и он будет работать на Среднекане.

— Справлюсь, Юрий Александрович.

До возвращения Оглобина Юрий Александрович показывал золото, привезенное с Утиной, Матицеву, предлагая открыть там прииск. Но «неповоротливый тюлень» посмотрел на него как-то кисло, видимо, не желая подниматься со своего лежбища. На Борискином прииске он чувствовал себя хозяином, щедро раздавал деляны, старатели заискивали перед ним, а сами, с его молчаливого согласия, копали где вздумается. В общем испоганили долину Борискина ключа, как и на устье Безымянном.

Оглобин, благополучно прибывший с карбасами, на другой же день освободил техрука от всех его обязанностей, посадил на кобылу и дал проводника до Олы. С Лежавой-Мюратом это было обговорено заранее. Временным техруком назначили Кондрашова, Петра Николаевича, друга Раковското, а в перспективе на эту должность намечался сам Сергей Дмитриевич.

Билибин познакомил с утинской находкой Оглобина и Кондрашова. Они очень заинтересовались ею, а Петр Николаевич тут же изъявил желание ехать на Утиную организатором прииска. Бросили клич: «Кто на Утинку?» Но, странное дело, никто из среднеканских старателей не соблазнился.

— Мы там золото не закапывали!

— Пусть ученые едут!

— Может, ваши согласятся? — обратился Филипп Диомидович к Билибину. — Отпустите?

Юрий Александрович поговорил с ребятами. Охотников объявилось много: Лунеко, Ковтунов, Дураков, Майоров, Чистяков, Серов, Швецов… Но летние работы, по сути, только разворачивались, и люди были нужны самой экспедиции. Билибин крепко задумался. И свой план надо делать, и контору выручать: ее золотая программа срывается. Да и шире мыслил Юрий Александрович! Верхнеколымскую приисковую контору Союззолота он не считал чуждой своим интересам. Ее программа — это его программа! Будет она выполнена — значит, Колыма заявит, что она золотая, и подтвердится билибинский прогноз!

Юрий Александрович принял соломоново решение. В принципе он дал согласие досрочно расторгнуть договор с желающими ехать на старание, но неделю-другую они должны были поработать вместе с ним на Утиной. С таким решением согласился и Оглобин.

Для уходивших устроили прощальный ужин. Филипп Диомидович отпустил из только что доставленных продуктов все самое вкусное: шпроты балтийские в деликатесном масле, средиземноморские сардины, шанхайское сало, японское конденсированное молоко. Ужин прошел на славу. К этому времени вернулся Казанли, и каждый тост сопровождался маршем из «Аиды». Скрипачу подыгрывали на мандолине Раковский, на расческе Кондрашов.

Когда расставались, Сергей Дмитриевич подарил Кондрашову свою фотокарточку, сделав на обороте надпись:

Кондратов был очень тронут, начал шарить по своим карманам, но ничего подходящего не нашел и преподнес спички в жестяной коробочке:

— Придется купаться, как тогда, — обогреетесь.

И Сергей Дмитриевич был очень тронут подарком.

На другой день сфотографировались: Билибин и Оглобин — рядом, за их спиной — Цареградский и Раковский, сбоку — Кондрашов и другие.

Четыре дня тянули бечевой, как бурлаки, вверх по Колыме тяжело нагруженные лодки. Юрий Александрович плыл со своим неразлучным промывальщиком Майорычем, но чаще сажал его в лодку, а сам впрягался в лямку.

Старик упрямился:

— Дай я сам пошмыляю.

— Нет, шмылять буду я!

На пятые сутки пришмыляли на Утиную.

И тут произошла встреча, которой Билибин никак не ожидал. Не успели разгрузиться, как сверху подплыла лодка, а в ней — Сергей Обручев, сын известного геолога-ученого, знакомый по Ленинграду, по Геолкому, по Горному институту…

Он плыл по Колыме от ее истоков, плыл вдвоем с проводником-якутом и увидел загорелых, прокопченных людей в полосатых рубахах нараспашку, в широкополых шляпах — чистые ковбои. Причалил, подошел к палатке:

— Разрешите войти?

— Входи, да комаров не впускай, — ответил ему кто-то.

Обручев отогнул полог. И тот же голос радостно воскликнул:

— Сергей! Сергей Владимирович! Или это сон?!

Обручев в бородатом босом мужике, да еще в полусумраке палатки сразу узнать не мог, кто это, а вгляделся:

— Ба! Да это ты, Билибин! Юрий Александрович!

И хотя они в Ленинграде особенно близкими не были, тут встретились как самые давние и крепкие друзья.

— Майорыч, выставляй все, чем богаты!

— Да и я не из бедных, — сказал Сергей и крикнул проводнику: — Аггей! Волоки неприкосновенный запас и кожаную сумку! Ведь я к тебе дипкурьером, Юрий Александрович, от всех твоих родных и даже от той… Получай! Самая свежая почта — всего лишь семь месяцев шла.

Билибин набросился на письма от матери, от отца, от сестры и многих знакомых. Не без трепета вскрыл конверт и «от той…», а в нем всего лишь одна фотография с коротенькой, в одно слово, надписью на обороте.

— Ну что? Опять «нет»? — спросил Обручев.

— Да! — возликовал Юрий Александрович.

— Эх, жаль, на свадьбе не погуляю!

Потом они долго сидели и в палатке, и у костра. Сергей Владимирович взахлеб повествовал, как ему удалось организовать экспедицию от Академии наук по всей Колыме и Чукотке, как он летел от Иркутска до Якутска на самолете:

— Летели три дня. Садились в Жигалово, Усть-Куте, Киренске, Витимске, Олекминске. К Якутску подлетали в темноте… Нам бы, путешественникам, такие аппараты! Но дальше Якутска они пока не летают. А хорошо бы! Быстро, высоко, сверху все видно, и на сопки не надо карабкаться… Из Якутска я тащился на быках, на лошадях, один мой отряд и сейчас идет по Сеймчанской тропе, а я по Колыме, как видишь. Теперь я окончательно убедился, что открыл здесь новый хребет! Он простирается с северо-запада на юго-восток, перерезает Колыму в районе Бахапчинских порогов, а здесь его отроги. Называю его хребтом Черского! Как?

Юрий Александрович одобрил и спросил:

— А золото или признаки золота не встречались?

— Вероятно, есть, но это уже — твой хлеб, вырывать изо рта не буду… И от души поздравляю еще раз и много раз! Значит, золотую пряжку Тихоокеанского пояса расстегнул?!

— Расстегнуть-то — расстегнул, но куда поясок тянется… С юго-востока на северо-запад? Как хребет Черского?

— Несомненно!

— До Индигирки?

— Я там золото не нашел, хотя и проверял заявку какого-то полковника, но…

Сергей Владимирович сфотографировал Юрия Александровича себе на память таким, каким увидел его в палатке: бородатого, в распахнутой рубашке, но, как и положено ученому, задумавшимся над книгой. В палатке было темновато, снимок мог не получиться. Сделал второй: под открытым небом, на берегу Колымы, усадив Билибина прямо на землю, в шлепанцах и той же рубашке. Юрий Александрович сиял и глазами и рыжей бородой.

Они расстались утром. Обручев поплыл вниз по Колыме, а Билибин потопал вверх по Утиной.

Потопал вместе с Майорычем и Лунеко. Майорыч, увидев медвежий старый, заплывший след, посоветовал: