Путешествие мясника - Пауэлл Джули (книга регистрации .TXT) 📗

Пара лисиц непрерывно описывает по клетке лихорадочные круги; их головы крутятся, словно они пытаются видеть все одновременно, а в глазах светится безумие. Мне их очень жалко.

После занявшей больше часа экскурсии мы возвращаемся в дом, чтобы попробовать «мясную буханку» — плотный мясной паштет, сформованный в виде хлеба, и коньяк Мишиного производства (Оксана делает всего один глоточек, и то из вежливости, а мы с Мишей выпиваем по несколько рюмок). На прощание он демонстрирует нам свои фотоальбомы — снимки, сделанные во время отпуска, и фотолетопись каждой его собаки за несколько лет, — а потом везет в город.

— И кстати, по дороге я покажу вам кое-что интересное!

По дороге мы действительно заезжаем в какое-то место, напоминающее заброшенную ярмарку или парк развлечений. Миша, не вылезая из машины, говорит о чем-то с охранником у входа, тот отпирает для нас ворота, и мы заезжаем на широкую площадь, со всех сторон окруженную пустыми ларьками. На площади нет ни одной живой души, только посреди пожухлого газона стоит клетка размером с трейлер для перевозки лошадей, а внутри нее — два огромных бурых медведя. Они тоже непрерывно ходят внутри, втягивая воздух черными блестящими носами. Мех у них тусклый и свалявшийся, а глаза печальные и, как и у лис, безумные.

— Их тоже спасли еще совсем маленькими. Мать у медвежат убили.

Лицо у Миши грустное, но в глазах при виде этих огромных животных загорается какой-то азарт. Я уже понимаю, почему ему так часто приходится спасать несчастных сироток, но все-таки мне немного жалко Мишу. Я знаю, как тяжело убивать добросердечным людям. Им приходится доказывать себе, что у них нет другого выхода. А потом спасать тех, кого они сами же сделали сиротами. И заботиться об этих существах всю жизнь, даже если от этой заботы те сходят с ума. Я и сама сейчас испытываю иррациональное желание вроде того, что заставляет людей пытаться проникнуть в стаю горилл или подружиться с белыми медведями на Аляске, зная, что каждую минуту они могут разорвать вас на куски, — мне хочется зайти в клетку, обнять этих огромных животных, зарыться пальцами в их шерсть, утешить. Это покажется странным, но что-то похожее я испытываю и когда разделываю тушу — желание загладить свою вину, исправить неисправимое. Правда, у меня есть то преимущество, что в конце я могу предъявить в свое оправдание прекрасные свиные котлеты или говяжьи стейки.

Мне кажется, на сегодня с нас уже хватит животных с печальными глазами. Мы возвращаемся в отель к Виталию, и Миша едет с нами. Там, к своему удивлению, он встречает Иру, которая оказывается его подругой детства и бывшей одноклассницей. Мы все собираемся за кухонным столом, пьем чай, и, пока Ира с Мишей оживленно болтают, я даже успеваю немного вздремнуть. После чая мы с Оксаной идем на почту и за сувенирами. Я покупаю несколько расписных деревянных яиц — настоящие обошлись бы мне дороже и непременно разбились бы где-нибудь между Коломыей, Киевом, Танзанией, Саппоро и домом. Кроме этого я покупаю черную крестьянскую рубашку, расшитую золотыми и серебряными нитями: буду носить сама или подарю маме. А потом мы отправляемся на поиски sala.

Через год после окончания колледжа Эрик ездил в Украину, а когда вернулся, взахлеб рассказывал о sala, соленой и перченой свинине, которую положено есть с хлебом. «Это украинская национальная еда, — уверял он. — Его там полно». Со времени отъезда я через интернет-кафе уже получила от него несколько электронных писем, в которых он спрашивал, попробовала ли я sala.

Проблема в том, что sala я еще не только не пробовала, но даже не видела, хотя спрашивала о нем везде: в продуктовых магазинах, кафе и ресторанах. Я пожаловалась Оксане, и она заверила меня, что в Коломые мы непременно его отыщем. Сегодня, в последний день моего пребывания на Западной Украине, мы решаем заняться этим вплотную. Мы заходим в гастроном, на рынок и в один своеобразный мясной магазин: просто большая комната с широкими, распахнутыми на улицу дверями, а внутри по периметру деревянные столы с горами мяса и за ними — мужчины и женщины в белых фартуках. Между столами непринужденно разгуливает желтая собака, подхватывая упавшие на пол обрезки. Оксана объясняет одной из женщин, что нам надо.

— Sala? — Та с некоторым сомнением смотрит на меня и огромным ножом отхватывает от брюха висящей свиной туши белый кусочек.

По виду он не похож на соленый, но я все-таки смело сую его в рот.

Таким образом я выясняю, что sala — это не только соленый и перченый украинский деликатес, но еще и самый обычный сырой свиной жир.

— Наверное, в наши дни люди просто не хотят предлагать гостям такую простую крестьянскую еду, — объясняет Оксана, пока я стираю с губ и подбородка следы sala.

Еще день я провела с Оксаной в Киеве, и занимались мы в основном покупками. Магазинов здесь много, и украинцы любят по ним ходить. Одежда красивая и модная, но не всегда хорошего качества — у одного симпатичного платья оторвались две пуговицы еще до того, как я успела его надеть, — и совсем не такая дешевая, как можно было ожидать. Одну отличную покупку по настоянию Оксаны я все-таки сделала и очень довольна. Приобрела черную плиссированную юбку, из прекрасной тонкой шерсти и очень короткую — я не носила таких лет десять. В ней у меня вид сексуальной школьницы, а ноги кажутся неправдоподобно длинными. Вечером, укладывая юбку в чемодан, я представляла себя в белых гольфиках, туфлях на каблуке и с игривыми косичками на голове.

На следующий день я самолетом отправляюсь из Киева в Дубай. Мы летим над Персидским заливом, угольно-черным, если не считать тонкого серпика луны, его отражения в волнах и редких зеленоватых проблесков маяков. У меня на коленях два листочка бумаги.

Я ни слова не пишу Эрику о том странном беспокойстве, которое охватывает меня, едва я сажусь в самолет. И дело тут не только в волнении оттого, что я впервые отправляюсь в Африку и к тому же совершенно одна, и даже не в страхе перед полетом. Это совсем иного рода страх, который я даже сама себе не могу толком объяснить. И я совсем не хочу грузить этим Эрика. Другое дело — Д.: ведь сочинять письмо ему — это все равно что записать на бумаге молитву, а потом сжечь ее.

Сон был удивительно отчетливым и реальным — абсолютно все: и ужас перед падением, и Д. Я не просто ощущала его присутствие, но ясно слышала все оттенки голоса, видела блеск глаз, позу, знакомую усмешку, россыпь родинок на коже. Я проснулась счастливая, но счастье очень быстро обернулось привычной болью и некстати явившимся воспоминанием. Сейчас, прижавшись лбом к иллюминатору, вглядываясь в жидкую черноту внизу, я снова думаю об этом. Все случилось ближе к концу, после какой-то очередной ссоры, причины которой я уж и не вспомню — наверное, очередной истеричный ультиматум с моей стороны. Мы расстались, обменявшись сердитыми упреками, а через несколько часов я получила от него сообщение. «Я люблю тебя и не знаю, что с этим делать», — писал он. Тогда я тысячу раз перечитывала эти слова и все искала в них надежду, которая, как след из хлебных крошек, когда-нибудь приведет меня к ясности и знанию.