Африканскими дорогами - Иорданский Владимир Борисович (чтение книг .txt) 📗
Как рос колониальный Лагос? С первых дней оккупации он развивался как расколотый, внутренне разъединенный город.
Английские торговцы, хлынувшие сюда вслед за морским десантом, первоначально селились в районе нынешней Марина-род, проложенной вдоль берега лагуны, и Брод-стрит — Широкой улицы, пересекающей городской центр. При попустительстве слабовольного Акитойе они захватывали принадлежащие коренным лагосцам земли, и вскоре вдоль берега выросли здания торговых складов и факторий. Появились и миссионеры, также селившиеся в этом районе.
Но позднее европейцы перебрались отсюда в Икойи — пустынную часть острова, на котором и расположен собственно Лагос. Еще в 1865 году один из первых губернаторов колонии, Гловер, в сопровождении вождя Оникойи и его свиты посетил эту часть острова. Встав там, где сейчас проходит Ракстон-род, и повернувшись лицом к востоку, а руки вытянув к северу и югу, он сказал, что вся земля, лежащая за его спиной, в западной части острова, остается за родом вождя Оникойи. Что касается территории к востоку от обозначенной им линии, он объявил ее землями королевы.
Лики нигерийской столицы
Район складов и факторий с годами превратился в торгово-административный центр, а Икойи застроился роскошными виллами европейцев. Как отмечал один нигерийский историк, они искали уединения в садах Икойи отчасти для того, чтобы спастись от малярии и желтой лихорадки, а отчасти для того, чтобы подчеркнуть свое «господское» положение.
Рядом с административно-торговым центром сохранились, почти не утратив своего давнего своеобразия, кварталы выходцев из Бразилии и Сьерра-Леоне. Еще в первые годы колонизации Лагоса эти две группы наложили заметный отпечаток и на внешний облик города и на его духовную жизнь.
Среди уроженцев Бразилии было немало умелых ремесленников — каменщиков, плотников, столяров, мебельщиков, строителей. Хотя эти вчерашние рабы приезжали в Нигерию из желания провести остаток дней своих на земле предков и, казалось, должны были быстро раствориться в местном населении, они держались замкнутой и сплоченной группой, сохраняли бразильские имена и фамилии, исповедовали католическую веру, между собой говорили на португальском языке. Их профессиональный опыт был быстро оценен лагосцами, и в городе начали появляться дома, построенные в своеобразной манере колониальной Бразилии. Тяжелая, грузная массивность этих зданий затушевывалась обилием башенок, лепных украшений, колонн, различных проемов, и они часто напоминали распухшие до невероятных размеров и неожиданно окаменевшие торты. Среди таких памятников и сегодня славятся две мечети: одна — на улице Ннамди Азикиве, а вторая — на Мартин-стрит.
Сьерралеонцы, ближайшие соседи переселенцев из Бразилии, оказали особенно заметное влияние на духовную жизнь лагосского общества. В своем большинстве они неплохо знали английский, и из их среды вышло немало священников, первые нигерийские историки, журналисты. Между ними и «бразильцами» существовало соперничество, отголоски которого донеслись и до наших дней. В городе сьерралеонцев не любили из-за их снобизма и высокомерия, а отчасти и потому, что в складывающемся колониальном аппарате они сразу же заняли хотя и скромное, но влиятельное положение, заполнив многие низшие должности писарей, переводчиков.
Самая старая часть Лагоса — Исале-Еко. Правда, в начале 30-х годов XX века здесь была проложена новая улица — Идумагбо-авеню, снесены некоторые особенно обветшалые здания, и все же таких трущоб, как в Исале-Еко, не увидеть в других районах столичного центра. По давней традиции местные жители строили дома из бамбуковых жердей, обмазываемых илом. Позднее стали использовать также гофрированное железо. Хаотично разбросанные, эти дома образовывали лабиринт узких и грязных тупиков и улочек, сбегающихся к дворцу верховного вождя города. Дворец назывался Ига Идунганран и был отстроен сравнительно недавно на месте старой резиденции лагосского правителя.
Исале-Еко — это сама история. В уличной толпе многие мужчины и женщины были в традиционных костюмах. Праздники напоминали скорее бурные карнавалы, чем чинные и строго организованные официальные торжества. Рядом с убогими церквами и мечетями проходили чисто языческие процессии людей в масках. На рынке добрый десяток столов был занят снадобьями — от игл дикобразов до змеиных шкур — из «арсенала» местных знахарей и знахарок.
Во многих африканских столицах, иногда в самом центре, сохраняются такие кварталы существовавшего до начала колонизации «туземного» города. Их жители бережно поддерживают прадедовские обычаи и живут изолированно от остальной части городского населения. Обычно они подчиняются, как и в прошлом, власти своего вождя. В Лагосе с его шумными улицами, небоскребами, бурной жизнью, наталкиваясь на подобный островок далекого прошлого, сначала испытываешь острое недоумение, но потом это чувство исчезает. Колониальный город, видимо, был не способен спаять в органически единый и цельный сплав все свои разнородные элементы.
Уже в конце XIX века начали расти пригороды Лагоса. С 1895 года, когда приступили к строительству железной дороги на Ибадан, к нигерийской столице потянулись потоки ищущих работы людей. Это были не только йоруба из соседних с Лагосом деревень. Шли ибо с востока, иджо из дельты Нигера, хауса с севера. Завершение строительства железной дороги в 1902 году еще больше усилило притягательную силу города. К тому же в 1906 году он был поднят до ранга столицы сначала только Южной Нигерии, а когда в 1914 году южная и северная провинции были объединены в единую территорию, — и до ранга столицы всей колонии.
Мелкие деревушки, окружавшие город, — Мушин, Сомолу, Око Ваба и другие, были захлестнуты многонациональной волной переселенцев. Только в районе Яба, где жили люди с определенным достатком, возникшее предместье складывалось в соответствии с градостроительским планом. В других местах возобладала стихийность. Лачуги-времянки сооружались переселенцами из оказавшегося под рукой хлама. В сезон дождей улочки превращались в грязевые потоки. Груды гниющего, разлагающегося под палящим солнцем мусора наполняли воздух зловонием.
Конечно, за годы независимости и здесь кое-что изменилось к лучшему — появилось электричество, некоторые улицы были заасфальтированы, построены школы. Но бедность этих районов полностью не исчезла. В тени разросшихся манговых деревьев я видел, как играют полураздетые дети. У уличных колонок толпились пришедшие за водой женщины. В полутемных барах торговали не только пивом или перегнанным из пальмового вина самогоном, иной раз там сбывали и канабис, местную разновидность гашиша.
Как-то раз в Лагосе мне попала в руки пачка старых фотоснимков города. Вот паровоз «кукушка» тянет трамвайные вагоны. На фотографии Балогун-стрит — низкие одноэтажные дома со ставнями, куры на мостовой, стол торговки у одного из домов… Бедность нивелировала архитектурные стили, и вытянувшиеся вдоль кривой улицы лачуги под ржавыми железными крышами казались построенными одним человеком, к тому же с бедной фантазией.
Разглядывая эти пожелтевшие от времени фотографии, я не мог избавиться от впечатления, что вижу снимки, сделанные в бедняцких кварталах нигерийской столицы совсем недавно.
Только один мост — Картер-бридж, переброшенный через лагуну, — связывал разбухшую периферию Лагоса с его центром. Утром, начиная примерно с семи часов, густой поток велосипедистов устремлялся но длинному мосту в город. Большинство из них — в белых рубашках с подвернутыми рукавами, некоторые — в галстуках и лишь немногие — в национальных костюмах. Это масса клерков, приказчиков, продавцов, мелких служащих. Чуть позже мост захлестывала автомобильная волна. Это двигались люди «с положением». Многие машины пережили не один капитальный ремонт, и нередко бывало так, что какая-то из них замирала на мосту. Сразу же образовывалась колоссальная, утопающая в клубах выхлопных газов пробка, причем спешащие на работу водители яростно выражали свое нетерпение и недовольство ревом клаксонов.
