Страна золотых пагод - Рамешова Станислава (книги онлайн полные txt) 📗
Время ли преобразило священный лик, или он изначально был таким — не известно. Но вот то, что контуры статуи изменили люди, — это факт. Статуя разбухла, стала бесформенной от наклеенных на нее золотых листков; этот драгоценный слой достиг уже пяти сантиметров и продолжает расти.
— Лишь на лицо запрещено наклеивать листки золота, — сказали мне.
— Почему?
— Лицо Махамьямуни не должно утратить своих первоначальных черт.
Я встала позади поунджи, склонившихся перед статуей. Такая достопримечательность стоила того, чтобы с ней познакомиться поближе. Тихонько, чтобы не отвлекать сосредоточенного внимания верующих, обошла я ее с другой стороны и приблизилась к золотому колоссу.
И вдруг какое-то необычное ощущение, словно меня сверлит дюжина глаз, заставило меня оглянуться. Действительно, многие стоявшие позади с удивлением смотрели на меня. В чем дело? Может, великий Махамьямуни не выносит стоящих близ него? Но ведь я не исповедую буддизм…
И тут метрах в трех на стене я увидела табличку, которая разъясняла на английском и бирманском языках, что женщинам разрешается приближаться к статуе только до обозначенной черты.
Немедленно делаю несколько шагов назад, за черту, и внимание к моей особе сразу же пропадает.
Когда бирманцы в 1784 году заняли Аракан и вывезли оттуда статую Будды, люди больше сокрушались о потере священной реликвии, чем об утраченной свободе.
До сих пор непонятно, как удалось перевезти такую колоссальную тяжесть на огромное расстояние, преодолевая крутые склоны, по бездорожью, пользуясь примитивными транспортными средствами. Легенды намекают на помощь сверхъестественных сил. Но гораздо более существенной, реальной силой оказались двести тысяч пленных, которых бирманцы привлекли к перевозке.
Сам король со всем двором вышел приветствовать статую и даровал ей в качестве рабов при пагоде сто двадцать пять ара-канских семей, первыми добровольно пришедших в Мандалай.
Построенный для статуи храм сгорел, так что сегодняшняя Большая пагода, Пейаджи, относительно молода. Пагодой она лишь называется. На самом деле это огромный храм, построенный для статуи.
Входные ворота храма — хрупкое чудо: дерево, превращенное в ажурное кружево. Семь невесомых крыш, одна над другой, рисуются на фоне синего неба воздушной белизной. Главная лестница ведет в центральный зал, к которому примыкают еще два боковых. Двести шестьдесят две колонны, позолоченные, покрытые фресками, обрамляют лестницу. Между колоннами в два ряда тянутся, как обычно, лавочки, такие же, как в Шведагоне и в сотнях других пагод. И те же в них свечи, зонтики, цветы, гонги, тканевые сумки через плечо…
В главном зале, куда сходятся все лестницы, царит тишина.
Равнодушно взирает на молящихся огромный сидящий Будда — Махамьямуни. Бронзовое четырехметровое божество в толстой золотой «облатке».
На вершине Мандалайского холма, на высоте в двести сорок метров, там, где Будда, по преданию, читал свои проповеди, стоит его каменное изваяние. Три крытые лестницы сходятся к нему — широкие, удобные, с навесом из гофрированной жести, оберегающим путников от солнца и дождя, с площадками для отдыха.
Склоны холма усеяны глиняными черепками. Кувшины, принесенные в дар Будде, разбивают, чтобы их нельзя было использовать еще раз.
Здесь я впервые увидела скульптурное изображение темы трех встреч, побудивших принца Сиддхартху оставить отчий кров и уйти искать истину. То были старец, больной проказой и покойник.
Фигуры раскрашены, как на лубочных картинках: человек, пораженный смертельным недугом, с выступающими из-под кожи ребрами; убогий старик в лохмотьях — олицетворение немощи; мертвое тело, раздираемое грифами. Такой натурализм не для моих нервов. Достаточно одного взгляда. Следующие подобные сцены можно обходить стороной.
Нескончаемая лестница на вершину Мандалайского холма наконец-то вывела нас к скульптуре стоящего Будды.
Его правая рука указывает вниз, к подножию холма. Этот повелительный жест означает: «Пусть там поднимется город, который станет центром Вселенной!» Но недолго длилась слава города. Это ли не подтверждение буддийского догмата о бренности земного бытия?
В 1885 году сильный пожар уничтожил все, что было на вершине холма. Правда, пагода, монастырь и статуя были потом реставрированы усилиями поселившегося здесь «Мандалайского пустынника» У Канти — человека возвышенного интеллекта, представителя националистически настроенной бирманской интеллигенции. В народе его называли Светочем.
У Канти удалось собрать у верующих деньги, достаточные для реставрации мандалайских святынь. Кстати, одной из святынь считается след ступни Будды, хранящийся на вершине холма. Чтобы взглянуть на это «чудо», мы не поленились одолеть 999 ступенек вверх.
«След» оказался углублением метровой длины, выложенным золотыми пластинками и огороженным решеткой. На решетке висели ленты, цветы, куски ярких тканей — дары божеству.
Когда смотришь с вершины Мандалайского холма, вдали видны синеватые контуры Шанских гор, а внизу — четкий квадрат Мандалайской цитадели — крепостные стены, опоясанные блестящей ленточкой Лотосового рва. Ров часто зарастал лотосами, поэтому его так и назвали.
У подножия раскинулась пагода Кутодо со своей каменной «рукописью» Трипитаки.
Солнце клонилось к закату. Сейчас оно скользнет вниз, и наступит темнота. Надо спешить. Успеть взглянуть на мраморные «страницы» Трипитаки.
Дорога вниз так же трудна, как и вверх. И все же мы пришли к Кутодо засветло.
Маленькие пагодки-часовни с выгравированными на бирманском языке текстами выстроились как солдаты на плацу — одинаковые, безликие. Длинные ряды часовен превратились в лабиринт, и я… потеряла ориентацию. Куда идти?
Кутодо была безлюдна. Я стояла затерянная в скучной, почти кладбищенской тишине. На белые ряды ложилась тень. И светлые плиты с текстами на минуту показались надгробиями. В безмолвии они выплывали из сумерек одна за другой.
Неужели мне страшно?.. Самой неловко за минутное малодушие. Но вот оно, спасение: песчаная дорожка пересекла строй мраморных плит и повела к воротам. Облегченно вздохнув и не оглядываясь, устремляюсь к выходу. К людям, к машине.
Через полчаса мы в Мандалае. Стемнело. В сумерках тонули зубцы дворцовых стен с башнями-пьятатами. Тускло отсвечивала неподвижная водная гладь рва. Почему-то припомнилось, что этот ров стал могилой для многих членов королевской семьи: король Тнбо, взойдя на трон, умертвил всех своих возможных конкурентов.
Пролить кровь, а тем более королевскую? Ведь это тяжкий грех. Поэтому жертвам наносили удар деревянным молотком и в красных бархатных мешках бросали в воду.
Мандалай и Сикайн разделены могучей Иравади, а соединены самым длинным в Бирме мостом Ава, названным так в честь лежащего рядом в развалинах города. Длина моста почти два километра. Построенный в 1934 году, он был разрушен во время второй мировой войны. В 1954 году его восстановили; в центре пролегла железная дорога, по краям — автострады. Но проехать по мосту не так-то просто: он забит буйволиными повозками, объехать которые просто невозможно. Мы продвигались вперед черепашьим шагом. За мостом остановка. Военные: два мотоцикла л «джип». Поджидают нас. Снова приветственные улыбки, короткий разговор с Тюнтином. Но что такое? Наши сопровождающие расселись в тени дерева, явно настроившись отдыхать.
— Будут нас ожидать здесь, — радостно сообщил Тюнтин. — Можем ехать куда угодно и на любое время.
Логично рассудили: теперь мы в безопасности. Держим курс к «Пещере Будды».
Приземистое, полукруглое строение встретило нас всего одним открытым входом, остальные были заперты. Недлинный ряд обуви перед входом означал, что посетителей внутри не так много. Мы добавили туда свою и вошли.