Моя жизнь. Южный полюс - Амундсен Руаль Энгельберт Гравнинг (книги txt) 📗
Тогда руководство экспедиции перешло ко мне. Я тотчас же выбрал немногих еще трудоспособных людей и велел откопать тюленьи туши, зарытые в снег подле корабля. Филейные части были немедленно вырезаны, и повар получил приказание оттаять и приготовить их. Все бывшие на борту с жадностью съели свою порцию, не исключая и начальника экспедиции.
Удивительно было наблюдать действие, вызванное такой простой переменой пищи. В течение первой же недели все начали заметно поправляться.
За эти долгие тринадцать месяцев столь ужасного положения, находясь беспрерывно лицом к лицу с верною смертью, я ближе познакомился с доктором Куком, и ничто из его позднейшей жизни не могло изменить моей любви и благодарности к этому человеку. Он был единственным из всех нас, никогда не терявшим мужества, всегда бодрым, полным надежды и всегда имел доброе слово для каждого. Болел ли кто – он сидел у постели и утешал больного, падал ли кто духом – он подбодрял его и внушал уверенность в избавлении. Мало того что никогда не угасала в нем вера, но изобретательность и предприимчивость его не имели границ. Когда после долгой антарктической ночи появилось солнце, доктор Кук руководил небольшими разведывательными отрядами, ходившими по всем направлениям посмотреть, не разломался ли где-нибудь лед и не образовалась ли полынья, по которой мы могли бы выйти обратно в открытое море.
В один прекрасный день кто-то из нас заметил, что приблизительно в девятистах метрах от судна образовалась небольшая полынья. Никто из нас не придал ей особого значения. Но доктор Кук каким-то образом увидел в этой полынье хорошее предзнаменование. Он высказал твердую уверенность, что лед скоро начнет ломаться, а как только он вскроется, эта полынья дойдет до нас, и он предложил нам нечто, показавшееся сначала безумным предприятием, а именно прорубить канал сквозь 900 метров сплошного льда, отделявшего нас от полыньи, и провести туда «Бельжику», чтобы, как только лед начнет ломаться, она сразу же могла использовать этот благоприятный момент.
Предприятие казалось безрассудным по двум причинам: во-первых, единственными орудиями, имевшимися на борту для прорубания льда, были несколько четырехфутовых пил и немного взрывчатых веществ, во-вторых, большинство наших людей было совершенно непривычно к подобного рода работам, и, кроме того, все были слабы и изнурены. Тем не менее предложение доктора Кука одержало верх. Это было лучше, нежели сидеть сложа руки и раздумывать об ожидаемой судьбе. Поэтому все оживились, и работа началась.
Состав команды был пестрый. Когда начальник экспедиции заболел цингой, я осмотрел снаряжение команды и убедился, что лишь четверо из нас были одеты соответствующим образом для зимовки в Антарктике. Поэтому я решился ограбить склад тщательно охраняемых ярко-розовых шерстяных одеял, велел раскроить их и сшить костюмы для людей экипажа. Эта одежда оказалась достаточно теплой, но когда люди появились в ней на палубе, то получилось, конечно, весьма редкое и театральное зрелище.
Мы наметили на льду направление предполагаемого канала и принялись за работу. С помощью пил мы вырезывали во льду треугольники и затем взрывали их тонитом [10]. На практике оказалось, что глыбы, несмотря на заложенные взрывчатые вещества, имели склонность застревать по углам треугольника. Тогда доктор Кук придумал остроумный способ, чтобы избежать этого, а именно: спиливать вершину треугольника, вследствие чего после взрыва глыбы взлетали целиком кверху. За этой работой мы провели долгие утомительные недели, пока наконец не выполнили своего задания и в один прекрасный вечер улеглись спать с уверенностью, что завтра предстоит отбуксировать корабль в полынью. Представьте себе наш ужас, когда, проснувшись, мы увидели, что давление окружавших плавучих льдов так сузило наш канал, что мы оказались затертыми еще хуже прежнего.
Однако наше огорчение скоро сменилось радостью, так как ветер переменился и канал опять расширился. Не теряя времени мы отбуксировали корабль в полынью.
Но и здесь спасение казалось все столь же далеким. И вдруг произошло чудо – как раз то, что предсказывал доктор Кук. Лед взломался, и путь к открытому морю прошел как раз через нашу полынью. Радость придала нам силы, и на полных парах мы пошли к открытому морю.
Но и теперь не все опасности миновали. Прежде чем выйти в море, нам пришлось проходить между двумя громадными айсбергами, и в течение нескольких дней мы были зажаты между ними как в тисках. Целые дни и ночи мы находились под давлением страшного пресса. Шум ледяных глыб, бившихся и ломавшихся о борта нашего судна, становился часто так силен, что почти невозможно было разговаривать. И тут опять нас спасла изобретательность доктора Кука. Он тщательно сохранял шкурки убитых нами пингвинов, и теперь мы изготовили из них маты, которые вывесили за борта, где они значительно уменьшали и смягчали толчки льда.
И даже когда мы достигли открытого моря, опасность все еще грозила нам. От толчков льда наш хронометр не раз подвергался вместе с кораблем сотрясениям, имевшим часто силу настоящего землетрясения. Поэтому мы не могли с уверенностью полагаться на наши наблюдения для определения долготы и широты, и курс, взятый для возвращения в цивилизованные места, был довольно-таки сомнительным. К счастью, мы все же наконец услыхали долгожданный возглас из бочки на мачте: «Земля!» Мы приближались к Магелланову проливу.
Но здесь возникло новое затруднение: где находится самый пролив? В те времена бесчисленные острова и заливы этой местности не были нанесены на карту так точно, как в наши дни, и при ненадежности нашего местоположения мы не знали, в каком именно пункте этого района мы находимся. Однако вскоре мы узнали Церковный остров по его удивительному сходству с церковью.
Не стану описывать во всех подробностях те трудности, которые встретились нам при прохождении пролива. Сначала мы решили укрыться за подветренным берегом Церковного острова, где нас сорвало с якорей и мы чуть не разбились о соседний остров. Огибая побережье, мы вошли в пролив, заканчивавшийся, как потом обнаружилось, тупиком, где западным штормом нас неминуемо выбросило бы на берег, если бы мы не заметили вовремя нашей ошибки и не повернули обратно, и пройдя всего в каких-нибудь нескольких дюймах от рифа, окруженного сильными бурунами, не попали наконец в настоящий пролив. Окончив долгое и трудное путешествие, мы вернулись в Европу в 1899 году, два года спустя после нашего выхода в плавание.
В следующем году я сдал экзамен на капитана и приступил к окончательной подготовке своей собственной экспедиции. Доктор Фритьоф Нансен, ставший героем моих отроческих лет благодаря своим отважным экспедициям в Гренландию и на «Фраме» [11], считался тогда в Норвегии главным авторитетом в области полярных исследований. Я знал, что одно слово поощрения из его уст явилось бы неоценимой поддержкой для моего плана, так же как неблагоприятный отзыв мог оказаться для него роковым. И вот я отправился к нему, открыл ему мои планы и намерения и просил его одобрения. Он дал его мне, и даже предупредив мои желания, сам предложил рекомендовать меня тем лицам, у которых я мог найти поддержку.
Сильно ободренный свиданием с Нансеном, я немедленно решил приняться за изучение земного магнетизма и методов его наблюдения. Моя экспедиция должна была служить не только чисто географическим, но также и научным целям: иначе к моим планам не отнеслись бы серьезно и мне не удалось бы получить необходимой поддержки. Поэтому я написал директору Британской обсерватории в Кью, прося разрешить мне там заниматься. Но директор не уважил моей просьбы.
