Собрание сочинений в 12 т. Т. 10 - Верн Жюль Габриэль (читать полностью книгу без регистрации TXT, FB2) 📗
После первых бурных излияний досады и гнева Себастьен Цорн, Пэншина, Фрасколен, предоставив Ивернесу восхищаться окружающим, поутихли и успокоились. Над ними развевается полотнище флага. Себастьен Цорн испытывает бешеное желание перерезать веревку и спустить его, как спускают флаг корабля, сдающегося неприятелю. Но лучше не навлекать на себя лишних неприятностей, и товарищи удерживают виолончелиста, когда в его руке появляется хорошо отточенный охотничий нож.
- Не будем давать повода для каких-либо обвинений против нас, - говорит благоразумный Фрасколен.
- Так что ж… ты доволен положением, в котором мы сейчас находимся?… - спрашивает Пэншина.
- Нет… но усложнять его незачем.
- А багаж-то едет себе в Сан-Диего!… - произносит «Его высочество», всплеснув руками.
- А завтрашний концерт!… - восклицает Себастьен Цорн.
- Дадим его по телефону, - отвечает первая скрипка. Но эта шутка менее всего может успокоить кипящего негодованием виолончелиста.
Напомним, что обсерватория занимает середину обширного сквера, к которому примыкает Первая авеню. На противоположном конце этой главной трехкилометровой магистрали, разделяющей Миллиард-Сити пополам, виднеется величественное здание, увенчанное легкой и изящной башней. Артисты высказывают предположение, что там находится управление острова, и муниципалитет, если, разумеется, в Миллиард-Сити имеется мэр с каким-нибудь штатом. Они не ошиблись. Как раз в эту минуту куранты на башне начинают свой веселый перезвон, и вместе с замирающими вздохами легкого ветерка до обсерватории доносятся звуки музыки.
- Послушай-ка!… Это в ре-мажор, - говорит Ивернес.
- И на две четверти, - говорит Пэншина.
Куранты отбивают пять часов.
- А обедать? - восклицает Себастьен Цорн. - А спать?… Неужто по вине этого негодяя Мэнбара нам придется провести ночь в ста пятидесяти футах от земли?
Есть все основания опасаться этого, если лифт не даст пленникам возможности выбраться на свободу.
Действительно, сумерки в низких широтах очень короткие, и сияющее дневное светило склоняется к горизонту со скоростью падающего снаряда. Взгляды, которые члены квартета бросают в безграничную даль, охватывают только совершенно пустынное море, без единого паруса, без самого легкого дымка. По загородным полям движутся электрические поезда, направляющиеся к периферии острова или обслуживающие оба порта. В этот час парк еще полон оживления. С высоты башни он кажется огромной корзиной цветов, где красуются азалии, клематис, жасмин, глицинии, страстоцветы, бегонии, сальвии, гиацинты, далии, камелии, розы всевозможных сортов. Масса гуляющих - солидные мужчины, молодые люди, - не те изнеженные хлыщи, которые позорят своим обликом улицы больших европейских городов, а крепко сложенные, сильные юноши. Женщины и девушки - большею частью в платьях соломенно-желтых оттенков, которые приятней всего в жарких краях. Иные ведут на привязи красивых левреток в шелковых попонках, обшитых золотой тесьмой. Вся эта богатая публика фланирует взад и вперед по дорожкам, посыпанным мелким песком и причудливо извивающимся среди газонов. Одни откинулись на подушки электрических экипажей, другие сидят на скамейках под деревьями и кустами. Далее какие-то молодые джентльмены играют в теннис, в крокет, в гольф, в футбол, а также, сидя верхом на резвых пони, - в поло. На газонах резвятся кучки детей, шумных американских детей, у которых, особенно у девочек, так рано проявляется индивидуализм. На отлично содержащихся дорожках для верховой езды виднеется несколько всадников; другие, показывая свое искусство, устраивают увлекательные состязания.
В торговых кварталах города сейчас еще много народа. Вдоль главных улиц катятся движущиеся тротуары с публикой. По скверу у подножья башни все время снуют прохожие, и четверо пленников, нисколько не стесняясь, стараются привлечь их внимание: Пэншина и Фрасколен несколько раз принимаются громко кричать. Ну, конечно, их слышат, - ведь на них указывают рукой, до их слуха даже доносятся слова! Но никто из прохожих не выражает ни малейшего удивления. Повидимому, появление на площадке башни этих славных гостей, которые почему-то так волнуются, никого не поражает. Что касается слов, то они состоят из всевозможных «гуд бай», «хау ду ю ду», приветствий и всяких формул любезности и вежливости. Можно подумать, что население Миллиард-Сити осведомлено о прибытии четырех парижан на остров, который с такой предусмотрительностью показывал им Калистус Мэнбар…
- Смотрите-ка… ведь они потешаются над нами! - говорит Пэншина.
- Да, да, похоже на то, - отвечает Ивернес.
Проходит час, но все призывы остаются тщетными.
Настойчивые просьбы Фрасколена возымели не больше успеха, чем многократные проклятья Себастьена Цорна. Наступает обеденный час, гуляющие понемногу исчезают из парка, улицы очищаются от заполнявшей их праздной публики. В конце концов можно прийти в бешенство!
- Да, - говорит Ивернес, вызывая в памяти романтические образы, - мы похожи на тех недостойных, которых злой дух увлек в священное место, и теперь осуждены на гибель за лицезрение того, на что не должны были смотреть…
- Вот нас и подвергают мукам голодной смерти! - подхватывает Пэншина.
- Во всяком случае, мы погибнем не раньше, чем исчерпаем все средства для продления нашего существования! - восклицает Себастьен Цорн.
- А если нам придется в конце концов пожрать Друг друга, первым номером пойдет Ивернес! - говорит Пэншина.
- Когда пожелаете! - покорно вздыхает первая скрипка, склоняя голову, чтобы принять смертельный удар.
В этот момент в глубине башни раздается какой-то звук. Кабина лифта поднимается и останавливается на уровне площадки. Предполагая, что сейчас появится Калистус Мэнбар, пленники готовятся устроить ему достойный прием…
Но кабина пуста.
Ладно! Подождем. Обманутые сумеют разыскать обманщика. Сейчас важнее всего спуститься вниз, а самое верное средство для этого - занять место в лифте.
Сказано - сделано. Едва только виолончелист и его товарищи очутились в кабине, она стала опускаться и через несколько секунд доставила их в первый этаж башни.
- Подумать только! - восклицает Пэншина, топнув ногой.
- Как естественно мы шагаем по искусственной почве!
Минута для шуток выбрана неудачно. Никто не отвечает весельчаку.
Дверь на улицу открыта. Все четверо выходят. Внутренний двор пуст. Они пересекают его и идут по дорожке сквера.
Навстречу им попадается несколько прохожих, но они не обращают на иностранцев никакого внимания. Фрасколен опять взывает к благоразумию, и Себастьен Цорн вынужден отказаться от несвоевременных выражений гнева и возмущения. Требовать правосудия надо от властей. Торопиться, однако, незачем. Надо вернуться в «Эксцельсиор-Отель» и завтра же предъявить свои права свободных людей, - таково решение, принятое членами квартета.
Они направляются вдоль Первой звеню. Привлекают ли эти парижане по крайней мере внимание публики? И да и нет. На них смотрят, но без особой назойливости, так, как если бы они были из числа туристов, которые изредка посещают Миллиард-Сити. Артисты же в столь необычных обстоятельствах чувствуют себя не очень ловко, - им кажется, что их разглядывают пристальней, чем это имеет место на самом деле… С другой стороны, нет ничего удивительного, если им самим кажутся странными эти пловучие островитяне, люди, добровольно расставшиеся с себе подобными, чтобы скитаться по волнам самого большого океана на земном шаре. Дайте волю воображению, и вам покажется, что это обитатели какой-то далекой планеты. И вот пылкая фантазия Ивернеса уже увлекает его в какие-то воображаемые миры. Что касается Пэншина, то он довольствуется следующим замечанием:
- Черт побери, у всех этих прохожих очень миллионерский вид, и похоже на то, что пониже спины у них имеется маленький гребной винт, как у их острова.
Между тем голод мучит наших путников все сильней. Завтракали они давно, и желудок предъявляет свои обычные требования. Надо как можно скорее добраться до «Эксцельсиор-Отеля». Завтра они предпримут все необходимые шаги для того, чтобы возвратиться в Сан-Диего на одном из пароходов Компании, и притом им возместят убытки по всей справедливости - за счет Калистуса Мэнбара.
