Улыбка сфинкса - Перминов Петр Владимирович (электронная книга .TXT) 📗
В прошлом веке из Каира в Суэц вели три дороги: одна из них проходила через деревню Матарие и лежащее за ней в четырех часах езды от Каира небольшое озеро Биркет аль-Хадж. Эта дорога называлась «дорогою Хаджиев» (паломников). По ней следовали мекканские караваны, место стоянки которых находилось вблизи упомянутого озера. Другая дорога, самая ближняя, которую и избрал Уманец, шла южнее первой. Она называлась «дорога аль-Эзбекие», по имени главной долины, через которую проходила. Третья дорога, еще южнее второй, начиналась чуть ниже Старого Каира. Все три дороги через две трети пути объединялись вместе.
«Недолго ехал я в соседстве воды и зелени. При начале степи у самой дороги с правой стороны возвышается посреди развалин старая, довольно простой наружности тюрбе Малек-Аделя, как бы нарочно отброшенная на несколько верст от общего кладбища халифов. Видом своим она не делает теперь никакого особого впечатления, но когда был цел минарет, к ней примыкавший, то вид этой гробницы у необозримой песчаной степи был, как говорят, особенно живописен. Подобно большей части надгробных зданий, она в совершенном запустении. Бесподобная мавританская дверь с тысячью узоров и украшений, на которых еще уцелели яркие краски, которыми нельзя довольно налюбоваться, открыта и не прикрывается никаким дверным полотном. Сквозь зияющие, большие и той же архитектуры окна видны красивые узоры внутренности купола и углов. Братья Чернецовы (художники, посетившие Египет в 1842 г. — П.П.) в бытность свою здесь срисовали все это» {65}.
Часа через полтора небольшой караван Уманца оказался посреди пустыни. «Слева подымались песчаные холмы, тянувшиеся далеко вперед неразрывной цепью. Впереди была бесконечная цепь песков, терявшаяся из виду и по которой лежал путь наш; вправо шло продолжение этой степи, местами взволнованной небольшими холмами и замыкавшейся на горизонте хребтом Мокаттам и частью его — Красной горою, за которой расстилался известный окаменелый лес. Куски окаменелого дерева изредка попадались нам на пути; но они, видимо, были занесены сюда кем-нибудь и брошены. Путь наш перерезывал многие небольшие вади; все они направляются на принильские равнины, и по ним стекает вода во время дождей, бывающих здесь, впрочем, весьма редко» {66}.
В настоящее время гробницы Малек-Аделя уже нет: там, где она когда-то находилась, сейчас возвышаются бетонные новостройки пригорода Каира — Наср-сити. Кладбище халифов давно находится в черте города: оно тянется по правой стороне автострады, ведущей из Гизы в аэропорт. Оно по-прежнему красиво и издали напоминает декорации к экзотическому фильму из жизни Востока.
Каменный лес, о котором упоминает Уманец, и сегодня является одной из каирских достопримечательностей. Сейчас к нему легче добраться через каирский пригород Маади. Правда, лес — это слишком громко сказано. Прямо на обочине узкого шоссе валяются почерневшие от времени куски окаменелого дерева. Время и солнце превратили их в тяжелые окаменелые глыбы, которые звенят, если их ударить друг о друга. Некоторые куски очень красивы, на них можно различить фактуру дерева.
Однако вернемся к нашему путешественнику, который, покачиваясь на верблюде, всматривается в окружающий его пейзаж: «Новое особенное чувство объемлет путника, когда он в первый раз увидит себя посреди этой мертвой, по-видимому, бесконечной пустыни, где, куда ни обратишь свой взор, сколько глаз ни охватит, не увидишь ни одного живого существа, не заметишь ни малейших признаков жизни. Ни деревца, ни кустика, ни клочка зелени, ни следа кочевья, и где только изредка попадаются жалкие остатки колючего бурьяна, выросшего в зимнюю пору во время здешних дождей, но тотчас после того высохшего на палящем солнце и полузасыпанного песками, когда ветры пустыни вздымают и волнуют их по своему произволу.
Радуясь встрече и этому жалкому корму, наши верблюды на ходу протягивали к нему во всю длину свои шеи, с желанием полакомиться; но, нередко сорвавши, тотчас выбрасывали бурьян вон изо рта. Серовато-желтая пустыня развернулась бесконечным покрывалом с закругленными холмами и разными небольшими пологими углублениями, где нет ни малейшего приюта для жизни человека…» {67}.
В 1843 г. уже существовал комбинированный сухопутно-морской путь, связывавший Лондон с Индией через Египет. Маршрут Уманца пролегал как раз по этому пути, обслуживаемому английской компанией: она перевозила пассажиров из Каира в Суэц и обратно. На этом отрезке существовало тогда 8 перегонов и 7 станционных домов. При трех были устроены маленькие кафе, которые, впрочем, были закрыты. Лошадей на станции компания постоянно не держала. Их приводили из Каира к тому времени, когда в Суэц должен был прийти пароход из Индии. В то же самое время прибывал пароход из Александрии с почтой из Лондона, и они обменивались здесь своими пассажирами, товарами и корреспонденцией. Это случалось редко, не более одного раза в месяц, но дорога в этот момент оживлялась и в постоялых дворах в пустыне можно было найти все что угодно и едва ли, как пишет Уманец, не со «всеми утонченностями английского вкуса и комфорта». Право пользоваться этими постоялыми дворами покупалось в Каире и Суэце в конторах компании и стоило весьма дорого (100 египетских пиастров, или 22 руб. ассигнациями на человека). Это только за один вход, за все остальное нужно было платить особо и, конечно, недешево, потому что все продукты доставлялись из Каира. В частности, стакан нильской воды стоил в этих постоялых дворах 2 пиастра, или 44 коп. медью.
Дорога эль-Эзбекие была во времена Уманца довольно оживленной торговой магистралью. Несколько раз Уманцу встречались караваны, как правило, состоявшие из 50 верблюдов.
Это, конечно, уже не те громадные караваны, о которых упоминали Григорович-Барский или инок Варсонофий: в прошлые века число верблюдов в них достигало нескольких тысяч. Уманец интересно описывает один из встреченных им караванов. «Ни одной человеческой фигуры не было видно ни на них, ни возле; караван управлялся как бы невидимой силой. Когда мы поравнялись с ним на расстояние 10–15 саженей, тогда только я заметил, что погонщики спали на верблюдах глубоким сном, свернувшись клубком на вьючных седлах или сидя верхом сзади седел и растянувшись вдоль него всем корпусом, а руками обхватив переднюю луку. Сон этих всадников был так крепок, что хотя мы звали их, кричали что есть силы, но никто из них даже не пошевельнулся. Что касается до дороги, то верблюды знают ее не хуже своих хозяев и знают время своего отдыха, который когда наступит, то они разбредутся в разные стороны вокруг щипать остатки колючих трав и никакая плеть тогда не удержит их от этого» {68}.
В конце дня однообразие пустынного пейзажа было нарушено появившимися вдали песчаными холмами. Они все ближе и ближе подходили к караванной дороге, затем показались и горы, которые тянулись непрерывной цепью до самого Красного моря.
Уманца, несмотря на все предпринятые им предосторожности, обманули с наймом верблюдов. Видя его неопытность, ему дали старых дромадеров, которые не шли быстрее, несмотря на все его старания. Угрозы Уманца найти суд и расправу над обманщиками в Суэце у консула или у губернатора не произвели на шейха и проводников-бедуинов никакого впечатления.
Путешественники расположились на ночлег в 11 часов ночи. В этот день Уманец был на верблюде без малейшего отдыха 11,5 часов. Привал разбили на четвертой английской станции, т. е. ровно на половине дороги Каир — Суэц. Чувствуя себя весьма уставшим, Уманец приказал разостлать скорее ковер и через 5 минут спал так же крепко, как те бедуины, которых он встретил днем.
