Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии - Норвуд Виктор Джордж Чарльз (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Однажды я убил обезьянку. Она сидела на дереве, под которым я нашел яйцо, выпавшее из гнезда на мягкий мох и, кажется, не разбившееся. Обезьяна, одна из стаи тех красных ревунов, которых я слышал предыдущей ночью, сидела на высоте футов двадцати и сквозь листву внимательно разглядывала яйцо. Я мгновенно схватил его и уже собирался выпить, как вдруг мне в голову пришла счастливая мысль. Я положил яйцо на место и отошел в сторону. Когда обезьянка, как я и предполагал, с ужимками спустилась вниз, я с силой бросил в нее мачете и попал прямо в голову. Весь остаток утра я потратил на то, чтобы разжечь костер, и только к вечеру отодрал последний кусок волокнистого мяса от зажаренной, пахнущей дымом тушки. Я съел все до крошки, оставив лишь обглоданные кости да кишки, которые в тот же миг густо облепили муравьи.
Иногда я вдруг выходил к заросшему тростником берегу какого-нибудь более или менее широкого потока, и тогда мне казалось, что я наконец выбрался к реке. Но меня всегда ждало горькое разочарование… Несколько раз, когда я на мелком месте пил воду или просто с наслаждением смачивал лицо, на меня чуть не напали аллигаторы. Нередко пирайя пыталась вцепиться мне в щиколотку, но это не представляло опасности, так как я никогда не снимал сапог. Зато пиявки забирались внутрь через рваные голенища. Когда я еще раз наткнулся на стайку пирайи, я решил использовать раздувшуюся от крови пиявку и добыть себе пищу. Я срезал тонкий стебель лианы и привязал к его концу кусок тряпки, пропитанной кровью пиявки, вернее сказать, моей собственной. Когда я опустил эту леску в поток, к ней молнией метнулась пирайя. Я быстро выхватил леску из воды вместе с тремя рыбками, которые вцепились в тряпку своими острыми зубами. Четвертая сорвалась в воду и не успела упасть, как еще одна пирайя впилась ей в брюхо…
Все трио билось у моих ног, издавая какие-то странные хрюкающие звуки. Я раскроил им головы. Одной из них я отрезал голову совсем, но и после этого страшные челюсти продолжали щелкать… Часть рыбы я съел в сыром виде. Ведь если два дня питаться только корешками, не приходится быть привередливым. Голод, вообще, не знает ни границ, ни брезгливости, ни жалости. Один раз я заметил повис, сидевшую на поваленном стволе, и метнул в нее мачете. Когда она свалилась на землю, я увидел, что от птицы остался почти один скелет да перья, а остальное было сильно изъедено муравьями. Я стал разыскивать мох и сухие ветки и потом принялся за обычную нудную процедуру разжигания костра, но на этот раз мне повезло. Собирая ветки, я нашел бутылочную тыкву с начисто выеденной сердцевиной. В ней поселился громадный паук, но я тщательно прополоскал ее и наполнил водой. У меня получился неплохой котелок. Я ощипал перья с жалких останков повис и положил в тыкву, добавив несколько листиков танья и кусочки ямса. Этот «суп» влил в меня новые силы.
На следующее утро у меня сильно начала болеть рука, а под мышкой я заметил небольшую опухоль. К вечеру она стала размером с яйцо, и начались такие страдания, каких я еще не знал. Когда боль стала совсем невыносимой, я принялся разжигать огонь. Теперь я всегда устраивал над костром навес из листьев. Это спасало пламя от внезапного дождя и от постоянно сыпавшихся с ветвей капель. Я нагрел воды в котелке и начал снимать с кисти повязку. Листья амапы и первый слой материи пришлось отмачивать в горячей воде, и, когда они отстали, я был просто потрясен, увидев руку. Разрубленные пальцы страшно распухли и воспалились, а из ран сочился желтый гной. Кончики пальцев стали серовато-белыми… Меня бросило в жар от страшной мысли, что началось заражение крови, возможно, даже гангрена. Пока я промывал воспаленные, гноящиеся ткани, я испытывал и душевные и физические муки. Наложив на раны припарку из свежих листьев амапы, я снова забинтовал кисть пригнув искалеченные пальцы к ладони, а потом сварил порцию тонизирующего средства
из листьев йоко.
Как-то в полдень, когда я медленно брел по узкой извилистой тропке, проложенной дикими свиньями по самому краю болота, я вдруг увидел рой золотисто-коричневых пчел, облепивших поваленный бурей ствол какого-то дерева. От полного падения его удерживали высохшие ветки других мертвых деревьев, наклоненных во все стороны под разными углами. Белые призраки с ободранной пятнистой корой и расщепленными скрученными стволами. Гниющие стволы лежали в спутанной массе погибших и погибающих лиан и были покрыты плесенью и грибами. Надежда получить сладкую концентрированную энергию ободрила меня, и я двинулся через трясину, утопая по колено в грязи. Мед…
Я принялся откалывать сухие щепки от растрескавшегося бревна. Древесина внутри была такой гнилой и высохшей, что крошилась на мелкие куски. Я сгреб порядочную кучу листьев, положил сверху щепки, собираясь устроить костер прямо под широкой трещиной, расколовшей ствол поваленного гиганта. Теперь я уже не боялся, что мне не удастся разжечь огонь. Больше мне не приходилось бесконечно возиться с кремнем и щепками. Я стал применять другой способ, о котором, несомненно, вспомнил бы с самого начала, не будь мой мозг одурманен лихорадкой. Теперь у меня была трутница — коробка из-под табака, в которой лежала обугленная тряпочка. Искру надо был высекать по-прежнему, но все это уже не представляло сложной проблемы. Достаточно было нескольких искорок, чтобы поджечь тряпочку, а потом я без особых трудностей переносил огонек на пучок травы или лучинку, осторожно дуя на тлеющий трут.
Мох и щепки вскоре запылали и закрутились, потом огонь охватил крупные ветки. Когда языки пламени стали лизать ствол мертвого дерева, я подбросил в огонь мокрых прелых листьев. Густо повалил едкий желтый дым, окутал ствол и стал проникать в трещину.
Оттуда выскочила двенадцатидюймовая многоножка и мгновенно скрылась в трещине другого бревна. Откуда-то сорвалась небольшая сова и стала кружиться среди путаницы неподвижных ветвей. Из грязи выпрыгнула огромная зеленая жаба, уселась на кривом корне и уставилась на меня своими выпуклыми глазами. Ее горло бурно вздымалось, она закрывала при этом глаза и громко квакала. Ярким пламенем вспыхнули поднимавшиеся со дна трясины струйки болотного газа, охватив корни поверженного гиганта. Потревоженные дымом пчелы сердито загудели и заметались в нерешительности. Вереницы муравьев отчаянно забегали во все стороны.
Вдруг почти весь золотистый рой поднялся, отлетел на несколько ярдов и опустился на другое дерево с подветренной стороны. Из трещины все еще вылетали отдельные пчелы по одной, по две и, одурманенные дымом, падали иногда в воду. Я принялся рубить ножом ствол у самого «улья». После нескольких ударов гнилое дерево просело и изнутри с гудением вылетело еще несколько пчел. Одна забралась мне под рубашку, но, не ужалив, вылетела через дырку обратно. В клубах дыма я уже видел груду медовых сот. Они влажно поблескивали, когда их охватил жар пламени, и со ствола стали стекать капли растопленного воска и меда.
Я воткнул мачете в золотистую массу и начал выламывать куски. Глаза у меня слезились от едкого дыма, но я все же добрался до этого сладкого чуда. Обугленный ствол прогнулся и осел в илистую топь. В воду упал кусок горящего дерева и погас с громким шипением, окутываясь клубами пара. Я отправился дальше, наслаждаясь захваченной добычей. Мед был жидкий, грязный, смешанный с воском, но я с жадностью пожирал кусок за куском, пока меня не замучили насекомые, и я должен был смыть с лица и бороды липкие остатки.
Вокруг носились мухи кабури. Укусы их были похожи на укол раскаленной иглы. Я зачерпнул из трясины немного глины и обмазался ею.
Меня стали беспокоить ноги. Левая пятка была стерта, а между двумя пальцами чувствовалась сильная боль. Сапоги мои порвались и потрескались, подошвы стали тонкими, как бумага, и в некоторых местах протерлись до дыр. Но все же эти сапоги оказались удивительно прочными. Любая другая обувь при таком тяжелом пути давным-давно разлетелась бы в клочья. Если регулярно смазывать их специальным составом, сапоги продержались бы всю обратную дорогу до Джорджтауна без серьезной починки. Но после длительного пребывания в сырости кожа позеленела от плесени и отстала от рантов.
