Мили ниоткуда (Кругосветное путешествие на велосипеде) - Сэвидж Барбара (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Ещё до того, как впереди замаячила окраина Феса, мы увидели Атласские горы; вершины их были одеты снегом. Фес раскинулся на равнине у подножия хребта. Старейший из четырёх городов — традиционных столиц султаната — существовал уже более двенадцати веков. В середине четырнадцатого века Фес считался центром просвещения и торговли. Он и по сей день остаётся центром религии и традиционных ремёсел. В пригороде Феса мы с Ларри притормозили возле вполне современной бензоколонки,— по подобного рода сооружениям мы уже успели соскучиться за последние несколько дней,— и спросили, как добраться до кемпинга. Персонал направил нас в самостоятельный «новый город», основанный в 1916 году.
Новый Фес мог гордиться своими современными магазинами и отелями, почти все горожане и даже некоторые горожанки щеголяли в европейской одежде. Мы были потрясены, увидев женщин в юбках до колена, в туфельках на высоких каблучках и подчёркивающих фигуру блузках. Тем не менее на большинстве женщин были долгополые узкие халаты с капюшонами, скрывающие одежду. Одни не снимали капюшонов и носили чадру, скрывавшую всё лицо целиком, кроме глаз. Другие носили капюшоны или шарфы, но без чадры, тогда как третьи игнорировали и то и другое, ограничившись лишь длинными бурнусами, причём капюшоны просто покоились у них на плечах.
Кемпинг был втиснут в первоклассный жилой район Нового Феса и обнесён высокой кирпичной стеной, у ворот которой дежурили двое вооружённых охранников. За стеной же нас ждал сущий рай с душевыми, туалетами, мойками для посуды и цементными бассейнами для стирки одежды, снабжёнными стиральными досками. Плата за стоянку за двоих равнялась пяти дирхемам, или доллару девяносто, за сутки. Душевые были холодны как лёд, но что может быть приятнее при такой жаре! Мы смыли с себя всю пыль, пот, грязь, ослиный навоз и овечьи орешки, сроднившиеся с нашими телами и одеждой за последние два с половиной дня. В магазине напротив кемпинга я купила апельсины, хлеб и йогурт на ужин, ну а к шести часам мы с Ларри уже залегли на боковую.
На следующее утро, вскочив ни свет ни заря, мы отправились пешком в восьмикилометровый поход в медину — обнесённый стеной древнейший центр Феса. Ослепительно сияющее солнце едва пробивалось сквозь дым, пыль и тени, наполнявшие замысловатый лабиринт многолюдных узких улочек. Полчища мух заслоняли собой просачивающиеся сквозь дымную пелену тонкие, как нити, лучики света. Запахи, виды и звуки медины были экзотичны и непривычны. Ароматами курились кипящий мятный чай, гашиш и свежие, ещё тёплые навозные кучи, оставленные ишаками, которые привычно тащили на себе всё что угодно в лабиринт и обратно. Красильные чаны необъятного кожевенного цеха под открытым небом, рассыпающиеся от древности здания, специи, грязь и пыль, свежеиспечённые булочки и протухающее мясо в мясных лавочках источали свой собственный особый дух.
В ароматах, приобретших от жары особую остроту, переливаясь, медленно проплывал коллаж из белых тюрбанов, алых фесок, джинсов, безупречных строгих мужских рубашек, французских юбок, длинных бурнусов, покрывал, шарфов, пляжных полотенец и бескаблучных кожаных шлёпанцев. Туристки в скупеньких трубочках-топиках и шортах пробирались по узким улочкам бок о бок с мусульманками, оставлявшими неприкрытыми только глаза. Люди неловко жались к стенам лавочек, протянувшихся по обеим сторонам «коридоров», под напором толпы, освобождая дорогу бредущим ослам, навьюченным коробками и корзинами с товаром. Темнокожие проводники, ведущие ослов под уздцы, постоянно взывали к движущейся впереди сплошной стене людских тел, но часто их просьбы освободить дорогу тонули в беспорядке, царившем на суматошных узеньких улочках.
Монотонное визгливо-пронзительное пение, нарушаемое радиопомехами, вырывалось на волю из чайных, и по пять раз на дню с вершины стройных высоких минаретов муэдзины скликали правоверных к молитве. Внизу, под ними, втиснутые в крохотные, состоящие из одной-единственной комнатушки, лавочки-мастерские, дверьми выходящие в переулки, в поте лица трудились плотники, кожевенники, медники, ткачи и портные. Юноши, нанятые в подмастерья к ткачам, стояли в переулке, футах в двадцати от мастерских, держа в руках по три-четыре мотка шерстяной пряжи. Нити тянулись в мастерскую, где стараниями мастера им суждено было превратиться в ткань для бурнуса или костюма. По мере того как продвигалась работа ткача, парни разматывали мотки. Случалось, пробегавшие мимо сорванцы запутывали нити. Тут же поблизости выстроились старики, продавая мяту для чая по пять центов за пучок, в то время как мелкая ребятня добродушно клянчила подаяние у интуристов, а мясники вывешивали напоказ отрубленные головы тех животных, чьё мясо продавалось в лавке.
Ковры, всевозможные изделия из металла, обувь, фрукты, овощи, джинсы, ткани, мебель, масляные лампы — едва ли не всё, что только можно себе представить,— выставлялось на продажу или изготовлялось в мастерских медины. Пестроте лавочек как нельзя лучше соответствовало многообразие людей, запахов и звуков. Внутри мечети Карауин, старейшей мечети Северной Африки, и в здании университета, основанного в 859 году, набожные мусульмане стояли на коленях на экзотических ковриках ручной работы и, обратясь в сторону Мекки, отбивали земные поклоны, вознося молитву Аллаху. На автостанции, за стенами медины, слепые, калеки и нищие просили милостыню у пассажиров-мусульман, большинство из которых совало им несколько монеток. Почти неделю изо дня в день мы с Ларри с наслаждением терялись в этом запутанном экзотическом мире, временами напоминавшем картины сюрреалистического видения. Мы смотрели во все глаза, мы слушали и вдыхали его ароматы, а затем, выбравшись наконец из этого сна, снарядились в обратный путь в Сеуту.
Идея вернуться в Сеуту автобусом казалась удачной по двум причинам. Во-первых, нам не пришлось бы впустую потерять целых два дня на то, чтобы вновь проделать уже хорошо знакомые двести миль от Феса до Сеуты. Во-вторых, мы оба сочли, что автобусная «прогулка» позволит нам пережить массу любопытных ощущений.
В половине шестого утра, 22 апреля, мы покатили из кемпинга к автобусной станции. Солнце уже озарило пыльный воздух и тела спящих, сгрудившихся в переулках около станции. За тридцать пять дирхемов (одиннадцать долларов) мы стали счастливыми обладателями двух билетов с местами на шестичасовой автобус. Багаж удалось распихать под сиденья и пристроить в ногах, но велосипеды пришлось громоздить на крышу, что обошлось нам ещё в десять дирхемов. Велосипеды присоединились к компании вьюков и корзин, которые заносились наверх по лесенке с задней стороны автобуса, клались на крышу, для надёжности сверху на них набрасывалась сетка. На протяжении всего нашего восьмичасового путешествия всякий раз, когда автобус останавливался, чтобы посадить ещё пассажиров с корзинами, Ларри карабкался по лесенке наверх вслед за грузчиком, чтобы лично убедиться в целости и сохранности наших велосипедов. По причине явного отсутствия у автобуса мягких рессор на ухабистой дороге тюки и прочая кладь с грохотом выплясывали на крыше, сшибаясь друг с другом. Каждый раз, когда автобус ухал в очередную яму шириной от бровки до бровки и тотчас же бодро выпрыгивал из неё, мы ждали, что за окном, того и гляди, пролетят наши механические товарищи по несчастью.
Эх, если бы сейчас меня видела моя мама, только и думала я, пока автобус медленно, но верно выбирался из Феса. Вот они мы, вдавленные в крохотные сиденья, впереди едва хватает места, чтобы поставить колени. Рядом с нами в проходе покачиваются два марокканца. В обеих руках у каждого по живой курице, причём держат они их вверх тормашками, за грязные ноги. Сами несушки обмякли и висят без движения.
Прямо над моей головой находился громкоговоритель, водитель же включил радио на всю катушку. Из него изливались заунывные стенания марокканских «мамок», сопровождаемые главным образом радиопомехами. В нескольких милях от Феса впередисидящий пассажир хорошенько грохнул свой портативный радиокассетник о спинку переднего сиденья, после чего его «ящик на батарейках» внезапно ожил. Этот парень явно предпочитал чисто мужские стенания, хотя и под тот же самый скребущий по нервам аккомпанемент. В автобусе было тесно и жарко, и я высунула голову в окно, чтобы немного проветриться на пыльном «свежем» воздухе.
