Хрустальный горизонт - Месснер Райнхольд (онлайн книга без txt) 📗
Воздух разрежен, его нежная голубизна прозрачна. Горы подо мной еще не имеют ни объема, ни цвета. Приказываю себе снять палатку, сложить ее. Но этот приказ идет уже не от головы, а от печенки. При каждом вдохе легкие наполняются воздухом, а я сам – уверенностью. Нет никаких сомнений. Я продолжаю восхождение.
Первые 50 метров иду очень медленно, потом нахожу нужный ритм. Идется хорошо. Немного задерживаюсь на лавинном завале. Держусь чуть правее северо-восточного гребня. Склон становится круче. Снега здесь больше, чем было ниже.
Внезапно погода ухудшается. Тяжелыми клиньями потянулись через перевалы с юга грязно-белые массы облаков. Дно долины уже заполнили муссонные тучи. Подчиняясь инстинкту, иду направо. На Эвересте легко ошибиться с погодой. Что это: уже муссон или просто резкое ухудшение погоды, приближение бури? Кто попадал в ветры вблизи вершины, тот знает, что ветер может сбросить человека со склона как пушинку. Борьба с разреженным воздухом нервирует меня. Остановки становятся все длиннее. Медлительность. Неуверенность. Склон некрутой, всего каких-то 40°. Но выше 7900 любой склон дается с трудом. Утренний воздух пока чист. Над долиной Ронгбука все время образуются полосы облаков. Они уплывают на восток и скрываются за линией горизонта.
Сизиф на Эвересте
Сейчас надо восстановить ритм отдачи и накопления жизненной энергии. На больших высотах как бы нарушается внутренняя гармония. С помощью движений – ставится правая нога, нагружается, переносится левая нога, нагружается – в теле возникает энергетическое поле. Спустя некоторое время открываются затворы, снимается напряжение. Страх уходит, и увеличиваются токи жизни во всем организме – не поддающиеся измерению, непостижимые формы энергии.
Сегодня, 19 августа, я все утро иду гораздо медленнее, чем обычно, несмотря на эту удивительную силу. Как будто что-то сдерживает меня изнутри, как будто дело не в высоте, а во мне. Что-то происходит со мной, как только я начинаю двигаться.
Вчера шлось так легко. А теперь каждый шаг – мучение. Что же я так медленно иду? Рюкзак давит, хотя он стал гораздо легче. Чувствую себя потерянным, расстроенным. Что бы там ни было, я не могу внушить себе, что существует бог, который управляет этим миром и заботится о каждом из нас в отдельности. Никакого творца вне меня, вне природы не существует. Не помню, когда я освободился от религиозного чувства, знаю только одно: с тех пор мне стало труднее убеждать себя в том, что я на свете не одинок, не брошен.
Снег стал глубже. Ноги погружаются в него с особенным звуком – кажется, что кто-то идет следом за мной.
Пора наконец понять, что я здесь один, абсолютно один. Когда я хриплю на остановках, на меня находит нечто вроде ностальгии. Тоска по уюту охватывает меня. При этом я полностью отдаю себе отчет в том, что все надежды на то, что кто-то меня ждет, – пусты, напрасны, как и страх перед одиночеством.
Прогнать чувство одиночества можно только активной деятельностью – двигаться вперед, интересоваться окружающим и изучать его. Как только начинаешь думать, запас энергии быстро истощается. На одной воле теперь не пойдешь. После расслабления очень трудно собраться с силами. Паузы теперь занимают больше времени, чем прохождение пятнадцати шагов. Шаги стали мерилом времени. Пространство и время слились.
Ох, как трудно справиться с самим собой, нести самому ответственность не только за свои действия, но и за решение продолжать подъем или спускаться. В особенности тогда, когда все тело пронизывает отчаяние перед предстоящим физическим напряжением. Я по собственной воле пошел на риск, и тем не менее я не могу, как Уилсон, положиться только на бога. На кого же мне положиться? Во время движения вверх я как неживой. Меня поддерживает только мир вокруг меня: воздух, небо, земля, облака, бегущие, с запада. Ощущение движения вперед при первых шагах после отдыха. Восприятие собственной воли как чего-то вещественного на последних шагах перед остановкой.
Рельеф нетрудный, но, несмотря на это, он поглощает все мое внимание. То, что я в состоянии остановиться, в состоянии пойти дальше, дает мне силы думать о дальнейшем, хотеть жить. Не менее важным, чем это чувство владения собой, является чувство собственного мастерства. Удивительно, как часто я сам не замечаю этой стороны удовлетворения от занятий альпинизмом и говорю только о стремлении к вершине. Высотное восхождение требует от человека целого ряда навыков, знаний и изобретательности. Чем выше поднимаешься, тем больше становишься проблемой сам для себя. Умение разрешать проблемы такого рода и есть то, что отличает хорошего альпиниста от плохого.
Задачи альпинизма я вижу не в дальнейшем развитии его технической базы, а в обогащении человека новыми инстинктами и способностями. Наряду со стремлением к бесконечному совершенствованию не менее важно определение границ индивидуальных возможностей.
При моем черепашьем темпе я потерял способность правильно оценивать расстояние, пропало и ощущение времени. Не пора ли останавливаться на ночевку? Да, я тут писал, что одним из мотивов занятий альпинизмом для меня является развитие человека как такового. Понятие развития не имеет в этом контексте оценочного значения. Мое состояние не имеет стоимости. Ошибаются те, кто приписывает мне качество основной движущей силы сильное стремление к успеху. В наше время это может относиться скорее к людям, для которых важно пережить само физическое напряжение, а не процесс самопознания, как для меня. Тот, кто рассматривает свое тело как носитель успеха, не сможет понять ход моих рассуждений.
Я продвигаюсь выше – не подсчитывая, не оценивая, сколько пройдено, сколько осталось. Подъемы вверх, остановки, вдохи и выдохи целиком захватили меня, стали моим бытием. Импульс, толкающий альпиниста вперед, часто называют настырностью. Но я бы сказал, что это скорее любопытство или страсть. Сейчас все это для меня уже несущественно. Движение стало автоматическим. Пятнадцать шагов, остановка, дыхание, вися на лыжных палках. Усилия направлены внутрь, и тем самым вверх. Надежда, что бог поможет. Конечно, в моменты серьезной опасности появляется нечто вроде защитной активности. Она служит для того, чтобы выжить, и спадает, когда угроза для жизни проходит. Сейчас мне ничто не угрожает. Все вокруг так мирно. Я больше не спешу. Быстрее все равно не получится. Я смиряюсь с этим, как с законом природы. Мой высотомер показывает 7900 метров. Но эти высотомеры имеют странное свойство: на большой высоте они становятся менее точными. Показывают, как правило, меньше действительного. Возможно также, что колеблется атмосферное давление. Погода все еще прекрасная, и я намерен идти дальше.
Пройдя вверх метров сто от места ночевки, убеждаюсь, что путь по гребню и опасен и изнурителен: снег местами доходит до колен, мульды занесены, а передо мной как раз огромной величины мульда. Велика и лавинная опасность. Тыкаю правой палкой в снег и прихожу в отчаяние: поверхностный слой твердый, но он легко пробивается, а внутри зернистый снег – возможен сход снежной доски. На таком снеге я, одиночка, быстро потеряю силы. Тут замечаю, что на северной стене снежные доски сошли. Какая счастливая случайность! Там теперь твердая подложка. Итак, туда! Недолго думая, начинаю траверсировать северную стену. Как будто так и было запланировано, я пойду в кулуар Нортона, а на следующий день – далее к вершине. Решение принято неожиданно, из-за состояния снега.
Траверс северной стены занимает много времени, а набор высоты совсем небольшой, зато под ногами твердый снег прошлого муссона. Ледоруб здесь не нужен, иду, опираясь на лыжные палки. Мой рюкзак с палаткой, привязанной снаружи, чтобы просохла, все еще очень тяжел. На высоте почти 8000 метров просто держать на себе такой рюкзак – уже нагрузка. Без лыжных палок я бы качался, опрокидывался. Отдыхаю, стоя на карачках. Иду, сильно наклонившись вперед. Лыжную палку в левой руке, обращенной к склону, я укоротил. Уже давно не считаю шагов. Для фотографирования нет сил. В равномерном ритме – подъем – отдых – как улитка продвигаюсь вперед.
