Охота за головами на Соломоновых островах - Майтингер Кэролайн (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Из-за этих юбок мы чуть не поссорились с нашей благодетельницей Догару. Однажды в присутствии новых женщин я надела туземную юбку и пустилась в пляс под аккомпанемент гавайской гитары. Лежавшие вокруг нас женщины дико захохотали, и мы, в полную противоположность Догару, приняли смех за форму одобрения. Однако Догару возмутилась и сказала, что женщины смеялись над нами, а не вместе с нами. Ну и что же, заметили мы, ведь, по нашим понятиям, смех является шагом в направлении дружбы. Оказалось, что это различные по смыслу понятия. Например, нам не следует ходить в брюках, так как они являются предметом мужского обихода; в равной степени белым женщинам не полагается ходить в туземных юбках. И вовсе не потому, что туземные женщины считают себя ниже белых; отнюдь нет, это просто-напросто не принято.
Вот и попробуйте после этого считать, что соблюдение условностей является выдумкой цивилизованного общества.
Впрочем, нам незачем было заботиться о собственном престиже, поскольку наш род занятий ни в какой степени не вызывал у местных жителей уважения. Выставленный для всеобщего обозрения портрет Догару лишь разъяснил жителям наши притязания и безвредность намерений. Такое отношение убедило нас в полном безразличии местных жителей к изобразительному искусству. Более того, даже сами модели были мало заинтересованы в вопросах сходства оригинала с его изображением. Их надо было просить посмотреть на свой портрет, а когда мы спрашивали мнение Других женщин, то они в ответ только хихикали. Платить за позирование приходилось дважды: вначале товарами из «ящика чудес» и вторично — табаком по окончании портрета. Говоря по правде, ни одна из женщин не требовала такой платы, но Догару считала, что, принадлежа к белой расе, мы Должны соблюдать принятые на плантациях правила и учинять расчет по окончании работы. Авансы рассматривались только как приманка и в заработную плату не включались.
На четвертой неделе нашей деятельности произошел случай, который нарушил монотонный ход событий.
Мы продолжали работать над этюдами к картине «Женщины-огородницы», и я начала писать ребенка, лежащего в холщовой перевязи на плече матери. Это была явно неудачная модель, так как у ребенка прорезывались зубы и матери приходилось подолгу его успокаивать, а нам ожидать, покуда ребенок примет первоначальную позу.
Выбирая аванс, женщина долго колебалась между ломаным гребнем и плиткой жевательной резины, которая привлекала ее блестящей упаковкой из фольги. Чтобы прекратить бесцельную трату времени, мы разрешили женщине взять обе вещи. Не знаю, как долго валялась у нас эта жевательная резина, но, безусловно, не менее двух лет, и от давности, жары и сырости она размякла и перестала быть упругой. Видимо, какой-то злой дух толкнул нас на попытку выяснить, что думает первобытный человек о жевательной резинке. Как на грех, Догару не было с нами, и мы ограничились несколькими жестами. Сначала женщина не решалась взять плитку в рот, но как только попробовала, ее лицо расплылось в улыбке, как это изображают на рекламах фирмы, изготавливающие жевательную резинку. Резинка, сохранившая вкус и запах, так раскисла, что не превращалась в обычный шарик, а тянулась нитями, но женщина жевала, широко раскрывая большой рот и ворочая белками глаз, выражавших удивление и удовольствие.
В здешних краях сладости почти неизвестны, хотя сахарный тростник произрастает в Папуа. Ребенок сразу почуял запах и, увидев мать, жующей то, чего ему не дали, поднял дикий рев. Прежде чем мы успели что-либо предпринять, мать сунула в рот ребенку кусок резиновой жвачки, вынув ее изо рта, и пыталась намазать ее на десны ребенка. Не прошло и минуты, как вся модель была опутана паутиной нитей жевательной резины, покрывшей лицо ребенка, грудь матери и холщовую перевязь. Женщина тщетно пыталась вытереть руки о землю. Я подала женщине тряпку, смоченную в скипидаре, но женщина встала и зашагала прочь, унося плачущего ребенка.
На протяжении нескольких дней матери с детьми обходили нас на почтительном отдалении.
Однажды, находясь в довольно унылом настроении, мы попросили Догару найти нам для позирования «раскрасавицу девицу», являющуюся предметом мужского восхищения. В этой деревне явно ощущалась нехватка молодых девушек, и, как выяснилось, имелись всего три девицы самых разнообразных очертаний, от степени полной физической неразвитости и до чрезмерной пышности. Догару сказала, что старшая из них является идеалом красоты.
Вряд ли девушка была старше тринадцати лет, и если вам нравится тип длинной хворостины, то вы сочли бы ее молодое тело прекрасным. Начиная снизу, от ее палкообразных ног, вы не замечали ни единой выпуклости, покуда ваш взор не достигал висящих в разные стороны длинных грудей, оканчивавшихся сосками такой величины и рельефности, что они напоминали знак точки под вопросительным знаком. В этом не было ничего, что могло возбуждать малейшую чувственность, это просто выглядело совершенно непривычным. Когда Догару сказала, что глаза девушки прекрасны, мы растерялись. Для меланезийцев характерны небольшие, глубоко посаженные глаза, которые под выступающими надбровными дугами и густыми бровями кажутся еще меньше. Отчасти кажущийся небольшой размер глаз объясняется тем, что у меланезийцев белки глаз имеют розовато-желтый цвет, слабо контрастирующий с темным зрачком. Но если для обычных меланезийцев малый размер глаз является характерным, то у этой девушки вместо глаз имелись две черные бусины, блестевшие посередине глазных впадин. Как выяснилось, красота ее глаз заключалась именно в необычно малом размере.
Цветом кожи девушка была вправе гордиться, так как, по местным понятиям, считалась «светлокожей» (мы думали, что цвет кожи у всех, кроме больных, темно-коричневый). Присмотревшись к девушке, мы заметили разницу в цвете ее кожи и других женщин, которая заключалась в интенсивности загара спины. У старших женщин спины потемнели при многолетней работе на залитых солнцем огородах.
Мы должны были признать, что гладкая и блестящая кожа этой девушки была замечательной и напоминала кожу ребенка. Но именно это достоинство не играло у туземцев какой-либо роли, так как здесь ценят в коже только светлый оттенок, а не фактуру. Длинные волосы, которые здешние женщины носят до замужества, несколько смягчали крупные черты ее лица.
Но что означала эта ужасная белая опухоль на верхней губе, вокруг которой роем летали мухи? Уж не проказа ли? О нет, объяснила нам Догару, это всего лишь нарыв. Девушка обязана иметь нарывы к моменту первых менструаций, в противном случае после замужества в молодой женщине засядут злые духи и дети будут рождаться больными. Оказывается, наша красавица развивалась «ненормально» и в детстве избежала накожных болячек, а потому пришлось удалить при помощи раковины кожу с верхней губы и обнажившееся мясо намазать гноем, взятым у другого человека. Теперь все в порядке и девушка пригодна для замужества.
Даже врачи с трудом отличают местные нарывы от сифилитических язв; кстати говоря, лечение их производится теми же средствами. Туземные лекари постоянно заняты лечением нарывов. В тех местностях, где у местного населения не распространена теория «прививок», связанная с верой в злых духов, администрация успешно борется с накожными болезнями. Никто из врачей не считает, что однажды переболевший нарывами получает иммунитет, как это предполагают туземцы.
Деревня, в которой мы работали, отличалась своими ужасающими нарывами, и, находясь в ней, мы практически вместо воды пили дезинфицирующие средства. У взрослых туземцев нарывы наблюдались относительно редко, но сохранившиеся белые рубцы свидетельствовали, что в детстве они «приобрели иммунитет» от этого распространенного заболевания. Чаще всего рубцы виднелись на ногах, и поэтому любая болезнь, будь то внутренняя или наружная, называлась туземцами «больная нога». Например, у Маргарет была «больная нога на руке», а у нас обеих была «больная нога на шее». В деревне редко можно было увидеть ребенка без гноящихся нарывов и не менее ужасающих струпьев, почти всегда кровоточащих, так как никто не пытался удерживать детей от срывания корочек с подсыхающих язв.
