Собрание сочинений в 12 т. Т. 10 - Верн Жюль Габриэль (читать полностью книгу без регистрации TXT, FB2) 📗
- Тоже нет.
- Значит, рантье?… - говорит Себастьен Цорн.
- Только рантье и купцы, наживающие себе капитал для ренты.
- Ну… а как же рабочие?… - замечает Ивернес.
- Когда оказывается нужда в рабочих, их привозят из других мест, а когда работа кончается, они возвращаются восвояси… с хорошим… заработком!…
- Послушайте, господин Мэнбар, - говорит Фрасколен, - держите же вы у себя в городе хоть несколько бедняков, хотя бы только для того, чтобы эта порода у вас не совсем перевелась!
- Бедняков, господин второй скрипач?… Ни одного бедняка вы здесь не найдете!
- Значит, нищенство запрещено?
- Его незачем запрещать, ведь нищие в наш город проникнуть не могут. Это годится для городов Федерации, там имеются всякие дома для бедных, ночлежки, работные дома… и в дополнение к ним - тюрьмы.
- Не станете же вы утверждать, что у вас нет тюрем?…
- Нет, так же как и заключенных.
- Ну, а преступники?
- Их просят оставаться в Старом или Новом Свете, где они могут действовать, согласно своему призванию, в гораздо более подходящих условиях.
- Э, право же, господин Мэнбар, - говорит Себастьен Цорн, - послушать вас, так можно подумать, что мы не в Америке.
- Вчера вы находились там, господин виолончелист, - отвечает этот удивительный чичероне.
- Вчера?… - удивляется Фрасколен, недоумевая, что может означать это странное замечание.
- Конечно!… А сегодня вы находитесь в совершенно независимом городе, свободном городе, на который Американская федерация не имеет никаких прав, который не подчинен никакой посторонней власти.
- А как он называется?… - спрашивает Себастьен Цорн; в нем уже начинает пробуждаться его обычная раздражительность.
- Как он называется?… - повторяет Калистус Мэнбар. - Позвольте мне пока не сообщать его названия…
- Когда же мы его узнаем?…
- Когда кончите его осматривать, что, кстати сказать, для него большая честь.
Сдержанность американца в этом вопросе - явление по меньшей мере странное. Но в конце концов - это не важно. К полудню музыканты завершат свою интересную прогулку, и даже если они узнают название города в тот момент, когда будут покидать его, - не все ли равно? Единственное соображение по этому поводу, которое приходит в голову, следующее: каким образом такой значительный город может находиться в определенном месте калифорнийского побережья, не принадлежа к Федеральной республике Соединенных Штатов? И, с другой стороны, как объяснить, что их кучер не подумал даже упомянуть о нем? Самое важное для артистов - в течение ближайших суток добраться до Сан-Диего, где они получат ключ к загадке, даже если Калистус Мэнбар не соизволит ее разъяснить.
Между тем эта странная личность опять пускается в словоизвержения, но явно не желает сообщать никаких более точных сведений.
- Господа, - говорит он, - мы подошли к Тридцать седьмой авеню. Обратите внимание на изумительную перспективу! В этом квартале тоже нет лавок, магазинов и уличного движения, свидетельствующего о торговой деятельности. Только особняки и частные квартиры, но у здешних жителей капиталы помельче, чем у обитателей Девятнадцатой авеню. Здешние рантье имеют миллионов десять - двенадцать…
- Совсем нищие, что и говорить! - заявляет Пэншина, и выразительная гримаса кривит его рот.
- Э, господин альт, - возражает на это Калистус Мэнбар, - всегда можно оказаться нищим по отношению к кому-нибудь. Миллионер по сравнению с человеком, у которого только сто тысяч франков, - богач. Но он не богач по сравнению с тем, у кого сто миллионов!
Наши артисты уже неоднократно могли заметить, что из всех слов, которые употребляет их чичероне, «миллион» слетает у него с языка чаще других. Слово и в самом деле завораживающее. Калистус Мэнбар выговаривает его, надувая щеки и с каким-то металлическим звучанием в голосе, будто, произнося его, он уже чеканит монету. И если изо рта его сыплются не драгоценные камни, как у сказочного крестника фей, у которого падали из уст жемчуг и изумруды, так уж по крайней мере - золотые монеты.
И Себастьен Цорн, Пэншина, Фрасколен, Ивернес все бродят и бродят по необыкновенному городу, географическое наименование которого им еще неизвестно. Здесь улицы оживлены. Снуют прохожие, все хорошо одеты, и лохмотья бедняка не оскорбляют ничьих взглядов. Повсюду трамваи, экипажи, грузовые повозки на электрической тяге. Некоторые крупные магистрали снабжены самодвижущимися тротуарами, которые приводятся в действие вращением замкнутой цепи и по которым можно ходить, как ходят в поезде независимо от их движения.
Электрические экипажи катятся по мостовой так же бесшумно, как шар по сукну биллиарда. Что касается экипажей в подлинном смысле слова, то есть запряженных лошадьми, то они попадаются только в очень богатых кварталах.
- А вот и церковь! - говорит Фрасколен.
И он указывает на здание довольно тяжелых пропорций, без всякого архитектурного стиля, расположившееся, словно огромный торт, посредине площади, покрытой зелеными газонами.
- Это протестантский храм, - сообщает Калистус Мэнбар, останавливаясь перед зданием.
- А в вашем городе есть и католические церкви?… - спрашивает Ивернес.
- Да, сударь. Впрочем, должен обратить ваше внимание на то обстоятельство, что, хотя на земном шаре имеется около двадцати тысяч различных религий, мы здесь довольствуемся католичеством и протестантством. У нас не так, как в Соединенных Штатах, соединенных в политическом смысле, но разъединенных в отношении религии, ибо в них столько же сект, сколько семей, - методисты, англикане, пресвитерианцы, анабаптисты, уэслианцы, и т. д. Здесь же - только протестанты, верные кальвинистской доктрине, либо уж католики-паписты.
- А на каком языке у вас говорят?
- Одинаково распространены и английский и французский…
- С чем вас и поздравляем, - говорит Пэншина.
- Город, - продолжает Калистус Мэнбар, - разделен на две более или менее одинаковые части. Сейчас мы находимся…
- В западной, я полагаю… - замечает Фрасколен, ориентируясь на положение солнца.
- В западной… если угодно…
- Как это… «если угодно»? - изумляется такому ответу вторая скрипка. - Разве положение частей света в вашем городе меняется по прихоти любого обитателя?
- И да… и нет… - говорит Калистус Мэнбар. - Позже я вам это объясню… А пока вернемся к этой части города… западной, если вам угодно, в которой живут исключительно протестанты; они даже и здесь остаются людьми практичными, в то время как более интеллектуальные, более утонченные католики занимают другую часть города. Само собой понятно, что храм этот - протестантский.
- Да, похоже на то, - говорит Ивернес. - В храме такой тяжелой архитектуры молитва не поднимается к небу, а распластывается по земле.
- Хорошо сказано! - восклицает Пэншина. - Мистер Мэнбар, в таком механизированном городе ведь можно прослушать проповедь и мессу по телефону?…
- Да, конечно.
- И исповедаться?
- Совершенно так же, как можно вступить в брак по телеавтографу. Согласитесь, что это практично…
- Невероятно практично, мистер Мэнбар, - отвечает Пэншина, - невероятно.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Концертный квартет расстроен
После такой длительной прогулки к одиннадцати часам человеку разрешается проголодаться. И наши артисты готовы широко использовать это разрешение. Их желудки образуют прекрасный ансамбль, и все четверо настроены на один лад: во что бы то ни стало надо позавтракать. С этим согласен и Калистус Мэнбар, не менее своих гостей подверженный необходимости ежедневно принимать пищу. Не вернуться ли в «Эксцельсиор-Отель»? Пожалуй, придется, ибо ресторанов, повидимому, не так уж много в этом городе, где все, вероятно, привыкли сидеть по домам и куда, надо полагать, редко заглядывают туристы из Старого и Нового Света.
За несколько минут трамвай доставляет проголодавшихся виртуозов и их чичероне в отель, и там они подсаживаются к уставленному яствами столу. Поразительный контраст с обычной американской трапезой, где большое количество блюд не искупает их невысокого качества. Здесь говядина и баранина превосходны: птица - нежная и ароматная, рыба - соблазнительно свежая. Кроме того, вместо обычной в американских ресторанах воды со льдом - на столе пиво различных сортов и вина, которые еще десять лет тому назад перебродили под солнцем Франции на холмах Медока и Бургундии.
