Вексель Билибина - Волков Герман Григорьевич (книги полностью .TXT) 📗

1914 год начинался в доме Билибиных, как и все предыдущие годы, весело и счастливо. На елке была устроена бесплатная и беспроигрышная лотерея: разыгрывались кровная арабская лошадь, две породистых собаки и другие призы. И хотя арабского скакуна почему-то никто не выиграл, а из двух породистых собак оказалась одна — шаловливая Дэзи, все были довольны. Новый год был встречен шампанским и пирожными из лучшей кондитерской Смоленска.

Но закончился этот 1914-й тихо и грустно. Началась война, и редактора « Уютного уголка» призвали на фронт…

Вокзал визжал гармошками, орал пьяными глотками, стонал бабьими причитаниями и песней про Трансвааль. Песня была трогательной до слез, и пели ее всюду….

На папиных плечах сверкали погоны 56-го паркового артиллерийского дивизиона, на груди скрипели ремни. Юша тогда не понимал, из-за чего горела Трансвааль, в песне пелось о старом буре и его сыновьях:

Да и кто из тринадцатилетних мальчишек не хотел воевать… Попросил отца взять его на войну и Юша.

Но Александр Николаевич прижал сына к груди пощекотал его щеку клинышком бородки и ответил куплетом из той же песни, изменив одно лишь слово:

Рождественские вечера и новогодние елки устраивались по-прежнему, но журнал «Уютный уголок» не издавался, не вывешивались и шутливые объявления.

Заводили граммофон, Георгий подражал певцам и певицам, передразнивал их. Особенно у него забавно получалась Вяльцева, когда он пел точь-в-точь таким же как у нее, тоненьким с подвизгами голоском про чарующие ласки, про ветерочек, про тройку:

Большую часть времени Георгий проводил за книгами. В училище мальчика часто хвалили, в классном журнале против фамилии Билибина стояли одни пятерки.

Его сочинение об Илье Муромце зачитывалось перед всем классом. Автор сравнивал русского богатыря с Рустамом из «Шахнамэ» и подчеркивал, что им обоим свойственны бескорыстие, добродушие, храбрость и хладнокровие в бою.

На этом месте словесник прервал чтение и заявил:

— Я верю, что Георгий Билибин так же будет отличаться всеми достоинствами, когда пойдет сражаться как и его отец, полковник Билибин, за веру, царя и отечество! — но затем словесник будто камни заворочал: — Дальше реалист Билибин отмечает, что богатыри любили бражничать и никто с ними не мог сравниться в количестве выпитого вина… На эту человеческую слабость не следовало бы обращать внимание. И еще: реалист Билибин пишет, что Илья Муромец никогда не заискивал перед великим князем Владимиром, а Владимир сам кланялся Илье и просил богатыря о защите своего княжества… Это тоже не к месту и не ко времени. А в общем сочинение достойно высшего балла! И посмотрите, каким почерком оно написано! Как будто летописец писал! И разрисовано заставками, буквицами… вполне в русском стиле… Художник Билибин случайно вам не родственник?

В 1918 году Георгий Билибин заканчивал дополнительный класс реального училища, при отличном поведении показывая отличные успехи по всем предметам. Это давало ему право поступить в любое высшее учебное заведение…

И в том же году, весной, распахнулась дверь, и на пороге появился папа — в шинели, но без погон.

— Здравствуйте, сотруднички «Уютного уголка»!

Все бросились к нему.

— Не задушите своего редактора, — закашлялся отец, схватившись за грудь.

Мама испугалась:

— Что с тобой?

— Пустяки, ехал на открытой платформе, простудился.

Папа был на Румынском фронте. Письма от него приходили редко. Знали, что после февраля солдаты выбрали его командиром того же артдивизиона, которым он командовал и прежде. Папа писал, что война всем осточертела, что скоро солдаты воткнут штык в землю, будет замирение и тогда он вернется.

Но все-таки приехал неожиданно и не так скоро — через год. Радости не было конца, но родители иногда с тревогой поглядывали друг на друга и о чем-то тихо переговаривались…

— В заграничных банках — ни одного франка, — каламбурил папа.

— А вспомни, Шурочка, как мы рвались домой из этой заграницы! — с ужасом воскликнула мама.

— Лучше быть повешенным на горькой, но родной осине, чем скитаться по чужбине… Да и все образуется! Вот — декрет! — папа выхватил из полевой сумки шершавый листок с присохшим клеем на обороте.

А на другой день, рано утром, он простился со всеми и ушел. В тот день все ходили как в воду опущенные, говорили тихо, словно при покойнике, то и дело выглядывая в окно.

Папа вернулся поздно ночью — похудевший, с воспаленными глазами, но возбужденный и радостный:

— Все в порядке, товарищи сотруднички! Могу считать себя полностью проверенным и завтра начинаю служить в Красной Армии! Да и тебе, Георгий Победоносец, не пора ли запеть «Трансвааль, Трансвааль, страна моя…»?

И они, отец и сын, стали служить вместе. Штаб Западной армии РККА находился в Смоленске. Георгий был сначала посыльным, потом письмоводителем, делопроизводителем, а вскоре и начальником учетно-статистического отделения.

С того дня, как папа вернулся с фронта, кашель у него не проходил, но он, как и прежде, оставался весельчаком и заводилой. Двадцать пятого декабря в столовой он вывесил объявление:

Через пять дней — новое объявление:

…Всю ночь проворочался Юрий Александрович на нарах, вспоминал детство и юность… Заснул он только под утро и видел во сне отца. Отец почему-то превратился в алданского политкомиссара и протянул ему плитку шоколада: «На, возьми, а то с голоду помрешь».

СКАЗОЧНАЯ КУХТА

Утром двадцать восьмого ноября Цареградский снова обошел старый тополь, еще раз прочел затесы на его серебристо-глазетовой коре:

И его обожгла мысль: «Двадцать девятого, восьмого… Ровно три месяца назад».

Стоя под распятием тополя, Валентин Александрович твердо и громко, как с трибуны, провозгласил:

— Товарищи! Мы повторим маршрут Билибина, пройдем Малтан и Бахапчу! И что бы ни случилось с его отрядом — найдем наших товарищей!

Все были готовы к этому, все отправились сюда с такой целью, а после того, как без особых приключений преодолели без малого триста пятьдесят километров, были уверены в успехе.