Клодиус Бомбарнак (часть сб.) - Верн Жюль Габриэль (библиотека книг txt) 📗

Разбойники дают залп, потрясают оружием, испускают дикие крики. Фарускиар, с пистолетом в одной руке и с кинжалом в другой, бросается в атаку, подбодряя словами и жестами Гангира и четырех монголов, которые не отстают от него ни на шаг. Мы с майором Нольтицем устремляемся в гущу боя, но нас опережает господин Катерна. Рот у него открыт, белые зубы оскалены, глаза прищурены. Теперь он не опереточный комик, а прежний бывалый матрос!

— Эти мерзавцы, — кричит он, — лезут на абордаж! Пираты хотят нас потопить! Вперед, вперед, за честь флага! Пли с штирборта! Пли с бакборта! [100] Огонь с обоих бортов!

И он вооружен не театральным кинжалом, и не пистолетом, заряженным безобидным порошком. Нет! В обеих руках у него по настоящему револьверу, из которых он палит направо и налево — с штирборта, с бакборта и с обоих бортов!

Молодой Пан Шао тоже храбро сражается, не переставая улыбаться и увлекая за собой остальных пассажиров — китайцев. Попов и вся поездная прислуга смело выполняют свой долг. Даже сэр Фрэнсис Травельян, из Травельян-Голла в Травельяншире сражается с присущей ему хладнокровной методичностью, а Фульк Эфринель — с бешенством истого янки, приведенного в ярость не только нарушением свадебного обряда, но и опасностью, угрожающей его сорока двум ящикам искусственных зубов. И я не знаю, какое из этих двух чувств перевешивает в сознании практичного американца.

Короче говоря, шайка злодеев наткнулась на такое энергичное сопротивление, какого она совсем не ждала.

А барон Вейсшнитцердерфер? О, барон — один из самых неустрашимых бойцов. На его губах выступила кровавая пена, он взбешен до исступления, ничего не видит и не слышит, рискуя стать первой жертвой резни. Его приходится все время выручать. Снятые рельсы, остановленный поезд, дерзкое нападение посреди пустыни Гоби, досадная задержка — все это может привести к опозданию на пароход в Тяньцзине, нарушить расписание первой четверти маршрута, испортить кругосветное путешествие! Какой щелчок по германскому самолюбию!

Величественный Фарускиар, мой герой — не могу назвать его иначе — выказывает чудеса храбрости. Расстреляв весь револьверный заряд, он действует кинжалом, как человек, не раз глядевший в лицо смерти и нисколько ее не боящийся.

С обеих сторон есть раненые, а быть может, и убитые. Несколько пассажиров неподвижно лежат на пути. Живы ли они? У меня слегка задето пулей плечо, но я не обращаю внимания на эту пустую царапину. Преподобный Натаниэль Морз, несмотря на свой духовный сан, сражается как настоящий воин и, судя по тому, как он обращается с оружием, можно заключить, что в этом деле он не новичок.

У господина Катерна прострелена шляпа, не забудьте, та самая широкополая серая шляпа сельского новобрачного, которую он извлек из своего актерского гардероба, и это дает ему повод разразиться виртуозной матросской бранью; вслед за тем тщательно прицелившись, он убивает наповал бандита, осмелившегося продырявить его головной убор.

Вот уже десять минут, как продолжается битва. С обеих сторон увеличивается число выбывших из строя, а исход боя все еще сомнителен. Фарускиар, Гангир и монголы, теснимые разбойниками, отступают к драгоценному вагону, от которого не отходят китайские солдаты. Двое или трое из них уже смертельно ранены, и сам офицер только что убит пулей в голову. И тут мой герой делает все, что только может сделать самое беззаветное мужество для защиты сокровищ Сына Неба.

Продолжительность битвы очень меня тревожит. Она, конечно, не прекратится до тех пор, пока атаман шайки, высокий чернобородый человек, не перестанет бросать своих молодцов на штурм поезда. До сих пор пули щадят его и, несмотря на все наши усилия, он медленно, но верно продвигается вперед. Неужели мы вынуждены будем укрыться в вагонах, как за стенами крепости, и отстреливаться оттуда до той минуты, пока не падет последний из нас? А это непременно случится, и даже очень скоро, если бандиты не перестанут нас теснить…

Теперь к шуму выстрелов присоединяются крики женщин; некоторые из них, совершенно обезумев, выбегают на площадки, хотя мисс Горация Блуэтт и госпожа Катерна стараются удержать их внутри вагона. Правда, стенки в нескольких местах пробиты пулями, и я задаю себе вопрос: не ранен ли Кинко?

Майор Нольтиц говорит мне:

— Плохи наши дела!

— Да, дела неважны, — отвечаю я, — да и заряды кажется, на исходе. Необходимо вывести из строя атамана. Пойдемте, майор.

Но то, что хотели сделать мы, делает в ту же минуту другой — господин Фарускиар. Ловко отражая направленные на него удары, он прорывает ряды нападающих и отбрасывает их от полотна… И вот он уже лицом к лицу с главарем банды… заносит кинжал… поражает его прямо в грудь.

Разбойники тотчас же отступают, даже не подобрав убитых и раненых. Одни удирают в степь, другие исчезают в кустарнике. К чему их преследовать, если битва кончилась в нашу пользу? И я смело могу утверждать, что нашим спасением мы обязаны только удивительной храбрости великолепнейшего Фарускиара. Не будь его, вряд ли была бы написана эта книга.

Но атаман разбойников еще жив, хотя кровь струится у него из раны.

И тут последовала сцена, которая навсегда запечатлелась в моей памяти.

Разбойник упал на одно колено, вытянув одну руку вперед, а другой опираясь о землю.

Фарускиар стоит над ним, подавляя его своим высоким ростом.

Сделав последнее усилие, атаман выпрямляется, угрожающе подымает руку, смотрит на врага в упор…

Последний удар кинжала пронзает ему сердце.

Тогда Фарускиар оборачивается и, как ни в чем не бывало, произносит по-русски.

— Ки Цзан умер, и так будет со всяким, кто осмелится пойти против Сына Неба!

21

Так значит, Ки Цзан произвел в пустыне Гоби нападение на поезд! Юньнаньский разбойник все-таки узнал, что к составу прицеплен вагон с золотом и драгоценными камнями на огромную сумму! И чему тут удивляться, если об этой новости писали даже в газетах, в том числе и парижских? У Ки Цзана было достаточно времени, чтобы подготовиться к нападению: разобрать рельсы, застопорить движение и устроить засаду. Не повергни его к своим ногам вельможный Фарускиар, разбойник не только завладел бы императорской казной, но и перебил пассажиров. Теперь я понимаю, почему наш спаситель проявлял с самого утра беспокойство и так упорно всматривался в пустынный горизонт. Монгол, севший в Черчене, по-видимому, предупредил его о намерениях Ки Цзана, и теперь нам уже не страшен этот разбойник. Правда, директор Правления Трансазиатской дороги учинил над ним суровую расправу, но в монгольской пустыне нельзя быть очень требовательным к правосудию. Там еще нет судебной администрации — к счастью для монголов.

— Теперь, я полагаю, вы откажетесь от своих подозрений насчет Фарускиара? — спросил я майора Нольтица.

— До известной степени, господин Бомбарнак.

— До известной степени?.. Черт возьми, однако и требователен же майор Нольтиц!

Прежде всего мы должны установить потери.

С нашей стороны трое убитых — среди них китайский офицер — и двенадцать раненых, причем четверо ранены тяжело, а остальные не настолько серьезно, чтобы не быть в состоянии доехать до Пекина. Попов отделался ссадиной, а первый комик царапиной, которую госпожа Катерна сама хочет перевязать.

Майор велел перенести раненых в вагоны и поспешил оказать им первую помощь. Доктор Тио Кин тоже предложил свои услуги, но все предпочитают русского военного врача, и я это понимаю. Что же касается наших спутников, павших в бою, то их решили отвезти на ближайшую станцию, где им отдадут последний долг.

Бандиты, как я уже говорил, бросили своих мертвых. Мы прикрыли их песком и перестали о них думать.

Поезд был остановлен на половине пути между Чарклыком и Черченом. На той и на другой станции нам обеспечена помощь, но, к несчастью, Ки Цзан нарушил телефонную связь — снимая рельсы, он повалил и телеграфные столбы.