Экспедиция «Уллис» - Северин Тим (читать книги онлайн полностью txt) 📗
Стало быть, он хорошо знал острова и навигационные условия в этой части Эгейского моря.
Что до деревянного коня — хитрость, которую приписывают Улиссу и которая, несомненно, явилась его самым впечатляющим вкладом в кампанию, — то ученые до сих пор не смогли удовлетворительно объяснить, что этот конь представлял собой на самом деле.
Согласно легенде, его построили лучшие греческие плотники. Коня поставили перед воротами Трои, и шесть человек, в том числе Улисс и Менелай, спрятались внутри него, а остальное войско село на корабли, которые ушли в море, создавая впечатление, будто осада снята. Троянцы вышли из своих укреплений и стали обсуждать, как поступить с деревянным конем. Одни предлагали сжечь его, другие — отвезти в город в качестве трофея. В конце концов коня втащили в Трою, для чего пришлось разломать часть городской стены. Елена заподозрила неладное и стала ходить вокруг коня, выкликая имена засевших в нем греков голосами их жен. Однако Улисс и Менелай запретили своим товарищам откликаться. Ночью, когда троянцы праздновали мнимую победу и гарнизон забыл о бдительности, греческие воины выбрались наружу, разложили большой костер, давая знать, чтобы флот возвращался, и открыли городские ворота атакующим. Троя подверглась разграблению, причем Улисс, согласно позднейшим преданиям, и тут поступил в соответствии со своим нравом. Во время тайных вылазок в Трою ему помогал троянец по имени Антенор, и при штурме города Улисс проследил за тем, чтобы его помощник не пострадал. Однако после взятия Трои, когда победители решали, как поступить с побежденными, вновь проявилась свойственная Улиссу жестокость. Он настоял на казни последнего уцелевшего внука троянского царя Приама, чтобы не осталось ни одного возможного претендента на трон.
Таков он — «герой» Улисс. Гомеровский персонаж был находчив, эгоистичен и хвастлив, но все же заслуживал скорее восхищение, чем хулу. Со временем легенды о нем множились, достоинства его принижались, и он был очернен почти до неузнаваемости. Я говорил себе, что в этом кроется урок, зовущий нас быть настороже. Возможно, такому же обращению подверглась повесть о скитаниях Улисса. Возможно, изначальный сказ самого Гомера тоже был искажен до неузнаваемости позднейшими сказителями и переписчиками. Я надеялся, что смогу выяснить, где кончается правда и начинается ложь, опираясь на оригинальную гомеровскую трактовку, отбросив последующие толкования и призвав на помощь данные современной археологии. Логика подсказывала, что надлежит стартовать в самой Трое, чтобы выяснить, что нам может дать история открытия подлинного местонахождения гомеровского «крепкостенного Илиона».
Глава 2. Троя
Хакки, турецкий корабел старой школы, заботливо присматривал за моей галерой на ее зимней квартире. Отремонтировал шпангоуты, которые потрескались во время летнего перехода в Грузию, смазывал льняным маслом обшивку из алеппской сосны, защищая ее от морозов. Сверх того, он выстругал из крепкого турецкого дуба два новых рулевых весла и укрепил их бронзовыми шплинтами, поскольку оба прежних сломались в Черном море, а после починки опять сломались. Парус мы тоже заменили. Его предшественник сопрел от черноморской влаги и совершенно износился. Новый парус был сшит вручную из полотна и украшен портретом древнего аристократа — сильно увеличенной копией изображения на некогда украшавшем кубок во дворце царя Нестора маленьком, золотом с эмалью медальоне. Его нашли во время раскопок археологи; теперь он экспонируется в Национальном музее в Афинах. Я посчитал, что команде «Арго» пристало плавать под надзором современника Улисса.
Команда была вполне интернациональной. При выходе из Стамбула она состояла из пяти ирландцев, четырех англичан, двух турок, одного американца и одного сирийца. Некоторые члены группы, которая вместе со мной прошла по следам Ясона — загребной Марк Ричардс, мой тогдашний помощник Питер Уилер, ирландский рыбак Кормак О’Коннор и Питер Уоррен, — обещали выбрать время для участия на каком-либо из дальнейших этапов. По ходу плавания, когда одни присоединялись к нам, другие уходили, исчерпав запас свободного времени, на разных этапах в команду вливались австралийский моряк торгового флота, английский счетовод, турецкий студент, бывший греческий пилот гражданской авиации, болгарский журналист. Англичанин, работавший в одном из государств на берегах Персидского залива, получив краткосрочный отпуск, попросил принять его в нашу компанию «на два-три дня». Жизнь на борту «Арго» так пришлась ему по душе, что он покинул нас через три недели, когда оставалось времени лишь на то, чтобы срочно вылететь в Лондон, откуда другой самолет должен был доставить его к месту работы. Мы так и не смогли выяснить, сумел ли он в Англии вырвать несколько дней, чтобы навестить ожидавшую его семью.
Корабел Хакки так гордился своим заданием присматривать за «Арго», что с нескрываемой грустью прощался с нами, когда мы покинули водную станцию и взяли курс на европейский берег, чтобы забрать кое-какие припасы. Здесь два члена команды — оба ирландцы — решили совершить небольшую экскурсию. Я предупредил их, что мы отчаливаем в 10.00, и они побрели в город. Ровно в десять, не дождавшись экскурсантов, я приказал отдать концы, оставив на берегу незадачливых гуляк. Явившись на пирс, они с ужасом обнаружили, что мы ушли, увезя их одежду, деньги и документы. С великим трудом уговорили они капитана турецкого рыболовного судна взять их на борт и пуститься вдогонку за галерой, которая при попутном ветре и благоприятном течении быстро удалялась от Золотого Рога. В конце концов отставшие догнали нас, но это обошлось им в изрядную сумму наличными, востребованную турецким капитаном, не говоря о страхе, которого они натерпелись. С того раза никто не опаздывал к отплытию.
Прибывая на нашу галеру, новички быстро втягивались в повседневный ритм судовой службы. На ночь мы бросали якорь в небольших портах или тихих бухтах и, подобно нашим предшественникам в бронзовом веке, устраивались спать на берегу. На рассвете скатывали спальные мешки и гребли на шлюпке к «Арго», чтобы пораньше поднять якорь и выйти в путь, завтракая уже в море купленными накануне фруктами и хлебом. При попутном ветре особых усилий от нас не требовалось, разве что непосвященные должны были осваивать работу сдвоенными рулевыми веслами: тому, кто привык управлять современной яхтой, было непривычно рулить в противоположную сторону. На галеру таких размеров полагалось двадцать гребцов, нас же было всего тринадцать, долго на веслах не пройдешь. И мы придумали вспомогательное устройство: крепили к деревянному брусу запасной подвесной мотор от шлюпки и свешивали за борт. При полном штиле этот мотор-на-палке работал превосходно, однако я опасался, что в шторм наша необычная конструкция себя не оправдает, к тому же сильные волны могли ее повредить. Последующие события подтвердили обоснованность моих тревог; пока же мы лихо мчались вперед и всего за пять дней бодрящего хода с попутным ветром прошли от Стамбула до Трои. Серьезные усилия понадобились только для приведения в порядок кожаных ремней для весел. Чтобы смягчить задубелую кожу, мы смазывали ремни бараньим жиром и энергично разминали их на планшире. Когда восемь полуголых мужчин, сидя под ярким солнцем лицом к планширю, тянули взад-вперед ремни, их вполне можно было принять за группу накачивающих мышцы фанатиков атлетизма.
Наконец якорь «Арго» зарылся в песчаное дно маленькой бухты Энтепе на южном берегу Дарданелл, по соседству с Троей, и я сразу почувствовал, что задуманное мной исследование не так-то просто провести: сегодня Улисс не узнал бы здешнюю береговую линию. Залив у симпатичной турецкой деревушки Энтепе — ближайшая к Трое удобная якорная стоянка для галеры, но и отсюда добрых три часа пешего хода до развалин, тогда как во времена Улисса весь греческий флот, насчитывавший, если верить сказаниям, до тысячи кораблей, пристал к берегу около самого города. В 1977 году отряд американских и турецких геоморфологов пробурил скважины на отделяющей теперь руины Трои от Дарданелл равнине четырехкилометровой ширины. Выяснилось, что, когда город впервые был основан около шести тысяч лет назад, он располагался на берегах врезанного в глубь суши широкого мелкого залива. От северных городских ворот вел откос прямо к удобному для швартовки месту. Однако протекающие около Трои реки Скамандр и Симоис несут столько ила и гравия, что постепенно закупорили бухту. Ко времени прихода флота Агамемнона ее площадь уже заметно уменьшилась, и город начинался почти в километре от уреза воды. Ныне, спустя еще три тысячи лет, заиливание возросло за счет осушения берегов, и турецкие крестьяне выращивают бобы, хлопчатник и пшеницу там, где некогда Улисс и его спутники покрывали свежей смолой корпуса своих кораблей, готовясь вновь спустить их на воду и выйти в долгий путь на родину.
