В старой Африке - Быстролетов Дмитрий Александрович (онлайн книга без .TXT) 📗
Была у молодого моряка и тайна — рисование. С непреодолимой силой страсть к рисованию принуждала Гая брать в грубые пальцы карандаш или уголек и украдкой делать зарисовки того, что он видел вокруг себя. Потом он купил акварельные краски и, не обращая внимания на насмешки товарищей, все свободные часы отдавал упорной работе — ощупью искал пути к овладению техникой. Купил объемистый самоучитель, и дело пошло быстрее. Наконец с сердечным трепетом приобрел мольберт, палитру, масляные краски и холст: это был первый по-настоящему счастливый день после смерти матери.
Однажды случайный пассажир обратил внимание на работы молодого художника-моряка и рассказал, как ему следует попытаться найти путь к публике. Время шло, Гайсберт ванЭгмонд побывал во всех частях света, в Австралии удачно выставил пейзажи, написанные на Шпицбергене, а яркие акварели, вывезенные с Цейлона, дали ему новую радость — в Нью-Йорке в газетной заметке было вскользь упомянуто его имя! Позднее он увлекся фотографией и попробовал писать к своим работам тексты, нечто вроде коротеньких новелл. Редакции их заметили. Гайсберт стал известным разъездным корреспондентом Международного агентства печати и фото-информации.
Раза два в Нью-Йорке и Париже Гайсберт едва не женился. Это были милые девушки, но бедные, как и он сам: они шли по жизни словно по канату в цирке — внизу всех подстерегала пропасть безработицы. Пока жених копил деньги, невесты успевали выйти замуж за других, уже скопивших капиталец, в этом мире борьбы они боялись упустить свое счастье.
Теперь, сидя в парижском парке, Гайсберт представлял свою жизнь, как хвост пузырей за идущим судном.
Луна канула в пласты горячей пыли. Стало совсем темно, только небо над городом окрасилось багровыми бликами. Большой человек встал, некоторое время глядел на тусклые звезды, потом засмеялся: «Да здравствует путевка в ад!» — и бодро зашагал к выходу.
Глава 2. Первое знакомство
Если особенности всех средиземноморских портов сложить вместе и хорошенько перемешать, получится предвоенный Алжир — торговый порт без собственного национального лица — ни французский, ни арабский. Как всякий южный город у моря, он группами и рядами белых домов, словно пенными гребнями волн, ниспадает к синей воде. Издали он похож на французский Марсель, испанскую Барселону, итальянскую Геную, греческий Пирей. Бульвары, кафе с пестрыми тентами над столиками на тротуарах, шумная толпа — все это напоминает Францию, только итальянцев и испанцев здесь значительно больше. А арабы? Да, они работают в порту, чистят прохожим обувь в центре города, и не раз, проходя мимо заднего подъезда большой гостиницы, Гайсберт ванЭгмонд видел арабов, разгружавших мясо и овощи. Говорили они вполголоса и явно спешили поскорее закончить дело и убраться прочь.
Есть тут, как и всюду на Ближнем Востоке, пестрый и крикливый местный рынок, а близ него — сырые улочки, похожие на щели; обычно они узкими лестницами поднимаются вверх к окраинам или спускаются вниз к центру. Но эта, зажатая в тиски белого сияющего города арабская часть показалась ванЭгмонду неестественной и даже неуместной — как музейное гетто, сохраняемое на забаву туристам.
«Не то, не то, — с раздражением повторял он себе. — Мне нужна настоящая Африка и подлинная жизнь. Видно, настоящий арабский Алжир — это не город, а провинция, где французов мало, это — Сахара. Надо скорее перевалить через горы и вырваться на волю, в пустыню! Там я найду то, что ищу. А здесь только теряю время — смотреть или слушать здесь нечего!»
Однако он ошибся: где люди, там всегда есть что посмотреть и послушать!
Город Алжир запомнился ванЭгмонду по трем случайным встречам. Вначале они показались ему не стоящими внимания, но позднее, после знакомства с настоящей Африкой, выросли до значения символа: три сценки, хорошо отобразившие то, что ему пришлось увидеть позднее.
На другой день после прибытия, слоняясь с фотоаппаратом по убогим переулкам арабской части города, Гай увидел двух одетых по-европейски молодых людей, бегущих сквозь толпу от французских полицейских. Падкая на зрелища и бестолковая толпа случайных зевак ловко расступилась перед бегущими и не менее ловко сомкнулась за ними, прикрыв собою беглецов. Гаю даже показалось, что до появления этих молодых людей прохожих было мало, и тут они будто выросли из-под плит мостовой и стали стеной перед полицейскими. Сыпались удары, звучали хриплые французские проклятия, но молчаливые прохожие, не сопротивляясь, подставляли головы, спины и плечи, путаясь в ногах у преследователей и создавая толчею. Молодые люди скрылись. Разъяренные полицейские потащили на расправу случайно захваченных людей.
Гай зашел в бар. Не понимая смысла происшествия, он, однако, успел заснять его. Хозяин, смуглый испанец, назвавшийся Районом Жиасом, объяснил Гаю.
— Мы, алжирские французы, прекрасно знаем, что черномазые— наши враги. Они притворяются покорными и молчат, но именно эти случайные прохожие помогли двум молодцам удрать. Это — арабская форма борьбы с нами. А бежавшие — агитаторы, бунтовщики! Их усилиями готовятся вооруженные нападения на полицейские посты, патрули, укрепленные точки, склады. После подавления недавнего восстания Абд эль-Крима политическое брожение имеет скрытые формы, но, мсье, мы живем на вулкане и никогда этого не забываем! Помните о нем и вы! Будете путешествовать по Африке — никогда не верьте туземцам и не становитесь к ним спиной — в прямом или переносном смысле. Римляне говорили: «Сколько рабов — столько врагов». Алжирцы плохие рабы. Значит — хорошие враги, не так ли?
На веранде модного кафе в центре города какой-то молодой человек, щеголяя своим парижским выговором и изысканностью оборотов речи, долго болтал с ванЭгмондом о прелестях Парижа. Он убеждал репортера поскорее вернуться в Европу и выражал удивление, что культурный человек добровольно отважился на такое путешествие. Гайсберт не стал спорить, он только подумал: «Французы всюду остаются французами, и этот парижанин-самый типичный из всех моих парижских знакомых».
На прощание молодой человек представился:
— Адвокат Сиди Абу Яхья!
«Так вот почему я так мало встречал культурных арабов! — понял Гайсберт. — Они, конечно, есть, но многие из них — перекрашенные. Этот адвокат — опасный враг тех двух молодцов, которые спасались от полиции в сыром переулке! Так кто же тут настоящий араб — те двое или этот? Где искать настоящего человека Африки?»
В порту француз-надсмотрщик больно ударил араба-грузчика суковатой палкой по тощим голым ногам. Грузчик, скорчившись пополам, тащил вещи Гайсберта. Когда все было уложено в грузовик, Гай заплатил рабочему преувеличенно много и даже дружески похлопал его по плечу: не расстраивайся, мол, парень! Оборванец резанул «доброго» иностранца глазами, как ножом, небрежно отсчитал сдачу, снял со своего плеча чужую руку и процедил сквозь зубы:
— Иди, иди… Ну…
И Гай опустил голову и пошел прочь…
Так встретила его Африка.
Ночь была душной и долгой. Утром, едва проводники прокричали название конечной станции: «Туггурт! Туггурт!» — он потушил сигарету и вышел на перрон.
Грузовичок доставил его на окраину городка к автобазе. Гай остановился, пораженный: прямо в него уперлась мертвыми глазами Сахара. Бесконечная, бескрайняя, беспредельная. Почти белая вблизи, бледно-розовая к горизонту. Пыль неподвижно висела в воздухе, и потому небо казалось низким и серым, как свод жарко натопленной печи. Мертвый зной. Мертвая тишина.
— Добрый день, мсье! Разрешите представиться: Дино Бонелли, агент местной базы Акционерного общества транссахарского сообщения. К вашим услугам.
Потный, слегка обрюзгший человек в опрятном белом костюме вежливо приподнял форменную фуражку. Во рту торчала коротенькая трубочка, на кисти правой руки синел вытатуированный якорь. Добродушный малый, этакий морской волк в отставке.
Гай был искренне обрадован появлением агента и теперь ухватился за него, как за спасательный круг: мучительные вопросы вдруг потеряли свою остроту.
