Рим. Прогулки по Вечному городу - Мортон Генри Воллам (электронная книга TXT) 📗

Я взглянул вниз, на многочисленные ступени, и увидел у подножия лестницы цветочниц, которые устанавливали свои зонтики и шли к одному из самых странных фонтанов — «Баркачча» работы Бернини-отца, — чтобы освежить свои гвоздики и адиантумы. Думаю, Испанская лестница достойна не меньшего восхищения, чем любой из римских памятников. Не много найдется приезжих, которым не случалось бы сидеть внизу как-нибудь солнечным днем, набираясь сил для восхождения. Эти ступени остаются в памяти со всей яркостью живых цветов, плещущейся у ног. И как странно и несправедливо, что эта лестница называется Испанской; единственное, что ее связывает с Испанией > — это то, что архитектор, Алессандро Спекки, спроектировал также фасад находящегося поблизости испанского посольства — палаццо ди Спанья. На самом деле лестницу следовало бы назвать Французской, так как она обязана своим существованием щедрости французского дипломата М. Шуазеля-Гуффье и ведет к французской церкви Тринита деи Монти (Святой Троицы на горах) и к вилле Медичи — ныне резиденции Французской академии изящных искусств. Глядя на эти ступени, не могу не вспомнить, что они были последним, что видел на земле умирающий Ките, — он смотрел на них из окна коричневого дома у подножия.

Большинство путешественников прошлого столетия упоминают о натурщиках и натурщицах, которые ходили здесь в национальных костюмах и принимали живописные позы, надеясь, что их заметят художники. Многие были из деревни, они приезжали в Рим из Кампаньи зимой: мужчины в синих куртках и коротких штанах козлиной кожи и женщины с повязками на головах и в красных или синих юбках. Их видел и очень забавно описал Диккенс, который узнал «одного старого джентльмена с длинными седыми волосами и огромной бородой, который фигурировал на половине страниц каталога Королевской академии».

Аанчиани был единственным писателем, насколько мне известно, который упоминает о следующем интереснейшем факте: некоторые из этих натурщиков носили итальянизированные арабские имена, например Альмансорре (Эль-Мансур), и были родом из деревни Сарачинеско, высоко в Сабинских горах. Эти люди считались потомками части сарацинской конницы, отрезанной от остальных войск в результате рейда 927 года. Их предкам разрешили, ценою отказа от своей веры, остаться в горах.

Название «Баркачча» можно было бы перевести как «старая посудина», и этот фонтан — последнее произведение Пьетро Бернини, отца еще более знаменитого и талантливого, чем он сам, сына. Предполагается, что идея фонтана, изображающего тонущую лодку, пришла после большого наводнения на Рождество 1598 года, когда поблизости, у холма Пинчьо, в Тибре затонула баржа. Распространенная версия, что Бернини нарочно «утопил» фонтан — то есть поместил нагнетатель очень низко, — для того, чтобы он не скрывал ступеньки Испанской лестницы, неверна, так как фонтан появился здесь на целое столетие раньше лестницы. В Риме есть несколько картин XVII века, изображающих церковь Тринита деи Монти такой, какой она выглядела, пока не построили Испанскую лестницу. Помню одну, ту, что в музее палаццо Браски, и еще одну — в мемориальном музее Китса. Церковь на вершине холма когда-то стояла на краю круто обрывавшегося ущелья, заросшего деревьями, и лишь пара экипажей могла проехать одновременно по узкой кромке мимо главного входа. Удивительно наблюдать на этих старых полотнах, как архитекторы Возрождения и барокко беззаботно разбрасывают жемчужины своего творчества в грязи — очень часто к прекрасному фонтану вели грубые, немощеные дороги, пыльные летом и слякотные зимой. Сидя у фонтана «Баркачча», я увидел нечто, что, впрочем, наблюдал здесь неоднократно. Из ближайшего дома вышла девушка с большим кувшином и наполнила его из фонтана. Можно было бы подумать, что в некоторых домах нет воды. Но это вовсе не так. Просто дело в том, что вода в дома подается из акведука Марциа Пиа, а в фонтан — из знаменитого Аква Вирго, а любой современный римлянин вам скажет, как сказал бы и любой древний римлянин, что эта вода — самая вкусная в Риме. Я бросил короткий взгляд на окна дома, в котором умер Ките, и подумал, не с фонтаном ли «Баркачча» связана горькая эпитафия: «Здесь лежит тот, чье имя написано водой».

Итак, я сидел у фонтана, думая о площади Испании и об английских лордах XVIII и XIX столетий, которые имели обыкновение снимать квартиры и дворцы поблизости. Их экипажи иногда были слишком высоки для арок, во дворы им было не проехать, и они так и стояли посреди площади, бок о бок, как сейчас стоят автомобили. И любопытные зеваки ходили вокруг них кругами, рассматривая гербы на дверцах, чтобы потом сообщить приятелям, какой еще славный пэр или светская красавица прибыли в Рим.

Я прошел по Виа Кондотти — Водопроводной улице Рима — скоро она будет полна народа, а сейчас пустынна и ставни все еще скрывают витрины модных магазинов. Улица ведет через Корсо к широким, современным дорогам, проложенным вдоль Тибра. Я забрел на маленький рынок, торгующий фруктами и овощами. Он приткнулся за домами, и уже вовсю работал. Я купил там два персика и пошел дальше и добрался наконец до Тибра, спокойного и бледно-голубого в утреннем свете. Как река он печально неинтересен.

Мальчиком, исполняя в школьном спектакле роль Кассия, на мой взгляд, более предпочтительную, чем роль самодовольного Брута, я произносил эти строчки, представляя себе Тибр рекою шире Темзы у Лондонского моста; но в действительности эта речка разочаровывает; вероятно, разочаровывала и до того, как построили набережные. Но так сильна магия названия, что этим весенним утром я смотрел на реку с уважением и даже священным трепетом. Я шел по набережной и на противоположном берегу Тибра увидел большую полукруглую темно-красную гробницу Адриана, замок Святого Ангела, с его барочным ангелом на крыше, влагающим в ножны свой меч. Это архангел Михаил, которого, по преданию, увидел Григорий Великий в 590 году, когда вел толпу больных чумой горожан к собору Святого Петра. Три дня новый папа, неся в руках крест, водил горожан по Риму с пением «K???? ???????» [4] моля Господа не наказывать более жителей этой страшной болезнью. Перейдя через мост, святой Григорий взглянул на гробницу Адриана и увидел там архангела, влагающего в ножны пылающий меч, и тогда он понял, что гнев Господень улегся. Я где-то читал, что обычай говорить «Благослови тебя Господи» тому, кто только что чихнул, бытующий по всей Европе, восходит к тем древним временам. Говорят, что чума начинается с приступов чихания, и потому друзья чихающего в ужасе восклицают «Благослови тебя Господи», имея в виду, без сомнения «Помоги тебе Господи».

К этому великому памятнику ведет мост Святого Ангела, на перилах которого установлены статуи святых Петра, Павла и десять очень динамичных фигур ангелов, известных как «Breezy maniacs» [5] Бернини, хотя в действительности их изваяли его ученики. Даже в самое тихое утро, когда нет ни ветерка и можно разглядеть каждый кирпичик замка, отраженного в глади Тибра, этих ангелов словно обдувает какой-то страшный средневековый ветер.

Перейдя через мост, я смотрел на обширный кирпичный полукруг, изъеденный временем и пробитый во многих местах пушечными ядрами, — все, что осталось от мраморной гробницы, выстроенной могущественным Адрианом для себя и своей семьи; тем самым великим Адрианом, который правил в золотом веке. Вспомнив его печальное бородатое лицо — говорят, он отрастил бороду, чтобы скрыть шрам, — я подумал об Адриановом вале и представил правителя в наших холодных пределах — бросающим взгляд через продуваемые ветрами болота, на земли пиктов; или в Лондоне — наблюдающим за судами, что причаливают в Биллингсгейте. Это был один из величайших императоров-путешественников. Он побывал во всех уголках своих владений, совершив серию тщательно спланированных турне: улаживая вопросы на местах, проводя деловые встречи, предотвращая войны переговорами. И все это происходило в мире, который по сравнению с нашим кажется странно разумным.