Моя жизнь - Амундсен Руаль Энгельберт Гравнинг (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗

Ровно в четыре часа дня 18 июля «Латам» оторвался от воды, тонкой чертой мелькнул в небе и взял курс на север в устье залива, а оттуда — в открытую ширь океана. Гул пропеллеров быстро растаял в воздухе.

Радиосвязь с самолетом прервалась уже через два с небольшим часа. Через шесть часов Амундсен должен был прилететь на Шпицберген, но туда он не прилетел.

Прошли сутки, вторые, третьи. Прошло две недели, однако никаких известий от Амундсена не поступало. За это время шведский самолет вывез Нобиле. Ледокол «Красин» после воздушной разведки Чухновского спас итальянцев, вышедших вместе с Мальмгреном. Потом «Красин» снял со льда спутников Нобиле, выпавших вместе с ним из разбившейся гондолы «Италия»; и все-таки еще оставалась надежда, что Амундсен и его спутники живы, что они спустились где-нибудь на лед и соединились с третьей, ненайденной группой итальянцев. Прошло два с половиной месяца, и вот 1 сентября в норвежских газетах появилась телеграмма, облетевшая весь мир.

Осенью в четырехстах милях от Тромсё был выловлен пустой бак из-под бензина с прикрепленной на нем медной пластинкой, на которой можно было прочесть: «Латам». И только пять лет спустя в сети норвежских рыбаков попали металлические части «Латама».

Никаких сомнений в гибели славного норвежца больше не оставалось. Где и как нашел он свою смерть, видели только молчаливые льды. Несомненно одно, что Руал Амундсен погиб среди холодных вод Северной Атлантики или среди белой пустыни, которую он так хорошо изучил и которой отдал многие годы своей отважной жизни.

В заключение необходимо сказать несколько слов об отношении советских людей к знаменитому норвежскому исследователю полярных стран. Наша страна с большим вниманием относилась к экспедициям Амундсена. Советское правительство неоднократно оказывало ему необходимое содействие. Еще в экспедиции по Северо-восточному проходу участвовал радист Геннадий Олонкин, он же принимал участие в первом этапе полета «Норвегии»» до Шпицбергена. Свердруп и Вистинг совершили путешествие по советской территории между рекой Колымой и Чаунской губой, а также по Чукотке. В результате появилась интересная книга X. Свердрупа о чукчах. Рисер-Ларсен читал в Ленинградском университете и Союзе инженеров доклады об экспедиции Амундсена в 1925 году на самолетах. В Гатчине специально для «Норвегии» был переоборудован эллинг [ 7]. Академия наук СССР по случаю перелета «Норвегии» над советской территорией созвала экстренное заседание. Географический факультет Ленинградского университета устроил членам воздушной экспедиции торжественный прием. Метеорологические станции ежедневно давали дирижаблю по радио метеорологические сводки. После того как «Норвегия» оставила Гатчину, она имела непрерывную радиотелеграфную связь с Ленинградом, Петрозаводском, Архангельском и Мурманском. На дальнейшем пути дирижабль получал подробные сводки о состоянии погоды из Анадыря, и Амундсен отмечал большую помощь, которую ему давала в полете эта информация, тогда как из Аляски и Канады поступали лишь разрозненные и к тому же запоздалые сообщения.

Интерес к деятельности Амундсена не иссяк и теперь, и его книгу «Моя жизнь» с неослаблевающим вниманием прочтет самый широкий круг советских читателей.

Е. Вязов.

ГЛАВА 1.

РАННИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Как случилось что я стал полярным исследователем? Случайного в этом ничего нет, поскольку с пятнадцатилетнего возраста все мои стремления сосредоточились на единой цели. Все, чего я достиг в качестве полярного исследователя, является результатом обдуманной, добросовестной, тщательной подготовки всей моей жизни.

Я родился в Борге близ Сарпсборга [ 8]. Когда мне было три месяца, мои родители переехали в Осло, где я получил воспитание и образование. Я проделал обычный порядок учения без особых событий и затруднений. Отец мой умер, когда мне было четырнадцать лет, и мои старшие братья покинули родной дом, чтобы собственными силами искать себе пропитания. Таким образом, я остался один с матерью и, повинуясь ее желанию, посвятил себя изучению медицины. Ее честолюбивым надеждам, которых я сам никогда не разделял, не было суждено осуществиться. Когда мне было пятнадцать лет, в мои руки случайно попали книги английского полярного исследователя Джона Франклина [ 9], которые я проглотил с жгучим интересом. Эти книги оказали решительное влияние на избранный мною впоследствии жизненный путь. Из отважных великобританцев, которые в течение четырех столетий тщетно пытались овладеть Северо-западным проходом [ 10], никого не было храбрее сэра Джона Франклина. Описание возвращения одной из его экспедиций захватило меня, как ничто из читанного раньше. Франклин рассказывает, как ему с несколькими товарищами пришлось более трех недель бороться со льдами и бурями, причем их единственное питание состояло из нескольких костей, найденных в покинутой индейской стоянке, и в конце концов, прежде чем они добрались до самых первых форпостов цивилизации, им даже пришлось для поддержания жизни съесть собственную кожаную обувь.

Удивительно, что из всего рассказа больше всего приковало мое внимание именно описание этих лишений, испытанных Франклином и его спутниками. Во мне загорелось странное стремление претерпеть когда-нибудь такие же страдания. Быть может, во мне заговорил идеализм молодости, часто увлекающий на путь мученичества, и он-то и заставлял меня видеть в самом себе крестоносца в области полярных исследований. Я тоже хотел пострадать за свое дело, — не в знойной пустыне на пути к Иерусалиму, а на ледяном Севере, на пути к широкому познанию доселе неведомой великой пустыни.

Так или иначе, но описания путешествий Джона Франклина имели решающее влияние на мою будущность. Держа это в тайне, так как я никогда не осмелился бы высказать моей матери намерений, которых, я знал, она ни за что бы не одобрила, — я решил сделаться полярным исследователем.

Не ограничиваясь этим решением, я немедленно начал работать над тем, чтобы сделать себя пригодным для такой жизни. Тогда у нас еще не существовало тех спортивных организаций, которые имеются теперь повсюду. Единственные известные нам виды спорта были футбол и лыжи. Хотя игра в футбол меня мало привлекала, я все же стал заниматься этим спортом, чтобы тренировать свое тело и приучить его к выносливости. Лыжный спорт, напротив, мне нравился, и ему я отдался всей душой. В период с ноября по апрель, всякий раз, когда у меня освобождалось время от школьных занятий, я отправлялся в экскурсию на лыжах в Нурмаркен [ 11]. Я достигал все бульших успехов в этом спорте и одновременно развивал свою мускулатуру.

В те времена домб зимой не особенно хорошо проветривались, и поэтому меня считали чуть не сумасшедшим, так как я непременно желал спать с открытыми окнами, даже в сильные холода. Моя мать серьезно бранила меня за это. Я успокаивал ее заверениями, что люблю свежий воздух. В действительности же я таким образом осуществлял часть проводимой мною тренировки.

Когда мне минуло восемнадцать лет, я сдал выпускные экзамены в гимназии и поступил в университет для изучения медицины. Как все матери, гордящиеся успехами своих детей, моя мать была убеждена, что я являюсь образцом прилежания, но если говорить правду, то я был хуже самого среднего студента. Мать скончалась три года спустя, на двадцать первом году моей жизни, и смерть избавила ее от неминуемого открытия, что честолюбие и интересы мои пошли по совершенно иным путям и что для удовлетворения ее честолюбия и достижения избранной ею цели я не сделал ничего. С огромным облегчением покинул я вскоре университет, чтобы всецело предаться осуществлению мечты моей жизни.