Берег черного дерева и слоновой кости(изд.1989) - Жаколио Луи (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Это страшный враг, особенно для женщин, которые несколько раз в день ходят на реку за водой или для омовений, которые во всей Центральной Африке, так же как и на Востоке, составляют религиозный обряд для всего мусульманского населения.
В обычные часы крокодил подстерегает свою добычу, тихо подплывает, опрокидывает своим могучим хвостом и увлекает далеко под воду, чтобы там пожрать ее на свободе.
В тех местах, в которых он часто встречается, его прожорливость, не знающая никаких пределов, естественно, привлекает к крокодилу внимание и внушает ужас жителям.
Какой-нибудь крокодил, давно известный в деревнях по своим разбойничьим привычкам и многочисленным жертвам его прожорливости, обыкновенно обозначается населением под прозванием, которое служит выражением силы и могущества и напоминает кровавые убийства и казни— атрибут власти африканцев.
На берегах Конго его называют: ула (король), монду (страшный воин), момтуану (людоед); на берегах Нила его называют визирь или султан. Если он пережил несколько поколений, то получает за свои преклонные лета прозвание шейха, то есть патриарха, старшины кантона.
В Экваториальной Африке он называется гимса; название очень странное, когда подумаешь, что в египетской древности его называли тимса — прозвище, сохраненное преданием до наших дней на берегах Нила.
По словам Геродота, древние ловили крокодила удочкой или железным крючком, к которому был привязан кусок свиного мяса.
Способ этот еще ныне практикуется на берегах Конго вместе с другим способом, который состоит в том, что вырывают глубокую яму, покрывают листьями и привлекают туда крокодила посредством приманки.
Путешественник Кальяр указывает другой способ, употребляемый жителями больших озер Центральной Африки.
«Они занимаются охотой за крокодилом на песчаных берегах, окаймляющих ложе реки, и на островах, — говорит он. — Во время отлива эти люди, знающие место, куда крокодилы имеют обыкновение приходить дышать воздухом, строят маленькие глиняные стены фута в два или три вышиной. Выйдя из реки, крокодилы ложатся за этой стеной и засыпают. Охотник, приметив крокодила в этом положении, приближается тихо, чтобы не разбудить его, и, укрываясь за маленькой стеной, вонзает ему в пасть или сбоку шеи, где нет ни костей, ни чешуи, гарпун, на который навита длинная веревка. Если прожорливое чудовище не умрет сразу и бросится в реку, гарпунщик разматывает веревку до тех пор, пока крокодил не ослабеет, а потом вытаскивает его из воды».
Верхняя кожа крокодила употребляется на щиты; кожа с живота, менее жесткая и более гибкая, идет на рукоятки кинжалов и мечей.
Почти во всех странах, где водятся крокодилы, зубы его считаются у туземцев талисманом против укусов крокодилов, а жир употребляется при болезнях врачами и колдунами.
Когда Гиллуа сообщил своим товарищам все подробности о страшном животном, Буана позвала путешественников к ужину, главные кушанья которого составляли мясо бегемота во всех видах — и вареное и жареное. Мясо было признано превосходным и чрезвычайно похожим по вкусу на говядину.
Когда настала ночь, Кунье и Иомби занялись около костра завертыванием в банановые листья узких полос бегемо-тового мяса, которое высушили и выкоптили еще днем. Белые принялись чистить карабины, вымоченные при падении в воду.
Осмотрели запас пороха и ящик, в котором он лежал, завернутый в толстый слой сухих листьев. Набрали корней таро, иньяма и плодов хлебного дерева, сколько могло уместиться в лодке; и прежде чем созвездие Южного Креста прошло первую четверть своего пути по золотистому небу экватора, все было готово к завтрашнему отъезду.
— Воспользуемся хорошенько этой ночью, ребята, — сказал Лаеннек своим товарищам, — это последняя ночь, которую мы проведем на твердой земле до берегов Банкоры.
Кунье, не спавший первую половину ночи, заснул у костра, передав Иомби заботу об огне, как вдруг товарищ разбудил его и сказал шепотом:
— Слушай, злые духи потрясают небо и реку; Йомби боится.
— Что там такое? — спросил Кунье, немедленно вскочивший на ноги.
— Слушай и смотри, — продолжал фан.
Кунье прислушался… Река глухо ревела, воздух был тяжел и густ, время от времени его прорезывала молния без грома, как это бывает при приближении грозы.
Молнии сверкали у горизонта, над лесом, черные массы которого вспыхивали в темноте, но весь берег Конго оставался погруженным в глубокую темноту.
— Стоило тревожить мой сон,— сказал Кунье.— Йомби скучал и хотел разбудить Кунье, чтобы поговорить с ним.
— Это все, что понял Кунье?
— Я понял, что пойдет дождь, вот и все.
— Негр у белых людей лишился чутья своей расы; он говорит, как ребенок.
— Кунье не дикарь, он не ест человечьего мяса, он не…
Разговор уже переходил в ссору, когда ворчанье Кунье было прервано жалобным воем Уале, который протянул морду к реке, как будто угадывая опасность.
— Собака понимает язык реки, — сказал Йомби нравоучительно, — надо слушать собаку.
— Что нового? — спросил Лаеннек, которого вой Уале вызвал из шалаша.
Тут рев реки усилился до такой степени, что вопрос Лаеннека остался без ответа; все трое принялись напряженно слушать, желая во что бы то ни стало разобраться в этом многоголосом шуме, тем более странном, что в воздухе не было ни малейшего ветерка.
Йомби, успокоенный присутствием того, кого считал начальником маленького каравана, поспешно обратился к Кунье со словами:
— Скажи Момту-Момани, что водяной смерч разразился в верхних землях, откуда течет река, и что мы едва успеем укрыться в лесу, чтобы избежать наводнения.
Как только Лаеннек услыхал эти слова, он сразу понял всю важность предостережений и, бросившись в шалаш, разбудил своих товарищей.
— Проворнее, друзья, проворнее, — кричал он, — будет наводнение!
Гиллуа и Барте тотчас были на ногах и по приказанию Лаеннека захватили всю провизию, какую могли унести.
— В лес! — скомандовал Лаеннек отрывисто…
Ночь кончалась, и свет, сначала тусклый, но усиливавшийся с быстротой, обычной в южных широтах, дал возможность беглецам пуститься в путь. Они инстинктивно обернулись и приметили, что вода Конго уже залила шалаш, который они оставили пять минут тому назад.
В эту минуту Лаеннек вскрикнул с отчаянием:
— Наша пирога, наше единственное спасение…
Лодка, о которой они забыли в своей поспешности и которую, впрочем, все равно не успели бы унести, неслась по волнам, как древесный ствол, уносимый течением.
Храбрый Йомби, видя уныние, вдруг овладевшее теми, кто сохранил ему жизнь, бросил наземь свою ношу и, крикнув, чтобы продолжали бежать, кинулся в ревущие волны реки за лодкой… Ни приказания, ни просьбы не могли заставить его вернуться.
Пятеро беглецов поспешно достигли рубежа леса, который хотя отстоял только на полтораста метров от реки, но находился на таком возвышении, что вода не могла достигнуть его.
Очутившись в безопасности, они жадно устремили глаза на Конго, в эту минуту походившее на разъярившееся море, и приметили вдали человеческую фигуру, державшуюся за что-то темное и боровшуюся с волнами.
Это был Йомби с пирогой.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
БОЛОТА КОНГО И БАНКОРЫ
1. Постройка пироги. — Прогулка
по девственному лесу
Через два дня после рокового события на закате солнца Лаеннек и его товарищи сидели около огня, который были принуждены разводить каждый вечер, и держали совет, что предпринять в том скверном положении, в которое их поставила потеря лодки.
Река Конго вернулась в свое русло, и необходимо было на что-нибудь решиться.
— У нас есть только два способа выпутаться из затруднения, — продолжал Лаеннек. — Или спуститься до негритянской деревни в Банкоре, несмотря на затруднения, или выстроить новую пирогу.
