Африка грёз и действительности (Том 3) - Ганзелка Иржи (книги онлайн полные версии txt) 📗
За проволочной оградой на лужайке пасется стайка маленьких страусят под материнским присмотром.
— Им сейчас ровно два дня, только позавчера они вылупились из яиц, — объяснил наш провожатый и повел нас отдаленной стороной в загон посмотреть птенцов вблизи. — Чтобы поймать птенца, придется немного потрудиться. Самка стережет детенышей, словно дьявол.
Проводник наш схватил длинную колючую ветку и стал оттеснять рассерженную мамашу-страусиху. Постепенно он загнал ее в угол загона. Она отходила вместе со своим выводком и ежеминутно отбегала назад, охраняя отступление птенцов. В углу загородки наш провожатый погнался за самкой и крикнул нам:
— Схватите одного птенца, прежде чем он от вас убежит!
Самое интересное в птенце страуса — это его сравнительно большие размеры и то, что у него совсем нормальная, короткая шея. Страусенок похож на большую куропатку. Мы быстро сделали два-три снимка и поставили птенца на землю. Он заковылял к матери, неуклюже спотыкаясь о кротовые кочки, и смешался со всей стайкой.
Мы входим в просторный главный загон. Провожатый едет впереди верхом на лошади и загоняет огромное стадо страусов в угол, чтобы дать нам возможность заснять несколько кадров. Испуганные птицы в смятении бестолково пятятся и беспомощно толпятся на небольшом пространстве у изгороди. Страусы стараются уйти. Все эти верзилы трусливо прячутся друг за друга и при этом сталкиваются. Лес длинных белых шей волнуется над массой черных тел, стоящих на мускулистых ходулях. Вдруг старый страус бросился вдоль изгороди, и все остальные побежали за ним. Длинными скачками они разбегаются в разные стороны и через минуту уже снова мирно пасутся.
Мы стали «исповедовать» смотрителя, чтобы пополнить свои сведения о «снятии урожая» перьев и о доходности страусоводcтва.
— Как часто вы выдергиваете у них перья?
— Что вы — выдергиваете! Перья нужно аккуратно срезать примерно на расстоянии одного пальца от кожи. Остатки, как у нас говорят, дозреют и сами выпадут.
— С одного страуса вы, наверное, настригаете порядочный пучок перьев?
— Это зависит от того, как долго он у нас выдержит. Перья мы стрижем два раза в год. Каждый раз из одного крыла получаем около 15–20 перьев, а из хвоста — гораздо больше. Это все первоклассный товар. Некоторое количество настригается также с туловища, но это уже дешевый товар. Ну, а в целом страус дает два фунта перьев в год, а порой и больше. По вашим мерам это получается около килограмма.
Проводник сел на коня.
— Нам бы очень хотелось узнать еще кое-что! Почем эти перья продаются?
— Цена порядочная, — усмехнулся смотритель, перебросив языком папиросу из одного угла рта в другой. — За то, что похуже, на бирже платят до пяти фунтов стерлингов за кило, а за перья из крыльев и из хвоста — 25.
— А сколько же пера собирает ваша ферма за год? — заканчиваем мы расспросы.
— Если бы она была моей! — сплюнув сказал проводник. — Стал бы я тогда здесь гонять на коне, глотать пыль и дожидаться, когда эти уроды переломают мне ноги? Хозяин не покажется здесь и раз в год! Вот это так лиса! Вы думаете, что он продает самый лучший товар? Ни единой унции! На рынок он пускает только брак, остальное все прячется в ящики. Он не показывает их даже нам, служащим, не говоря уже о посетителях…
Мы с удивлением посмотрели на смотрителя, который так внезапно изменил тон разговора.
— Я считаю, что ферму он очень скоро загонит и переберется в Европу, а еще вероятнее — в Америку. Ведь и вам 150 тысяч фунтов стерлингов хватило бы, чтобы до самой смерти и пальцем не пошевелить, а? Пусть меня повесят, если эти ящики с пером стоят меньше! Это будет получше всякого страхования на дожитие. 400 ящиков по 300 фунтов отборного страусового пера в каждом!
Когда мы медленно выехали по невероятно запущенной и разбитой дороге, ведущей от фермы страусового миллионера к магистральному шоссе, то в последний раз оглянулись на длинные шеи птиц, глупо глазевших нам вслед со своих наблюдательных вышек. 30 миллионов крон в страусовом пере!..
Одной ногой в Кейптауне
Колеса «татры» довольно мурлычат, катясь по гладкому асфальту. Веселое солнышко золотит гребни прибрежных гор. Нам хочется петь…
— Вчерашний дед принес нам счастье!
В памяти встает морщинистое, исхлестанное бурями семи океанов лицо старого отставного капитана, владельца маленькой гостиницы в Моссел-Бее. Он расплакался вчера, когда мы играли ему на рояле. «Играйте, прошу вас, играйте еще…»
— Только что мы начали последние полпроцента пути от Праги до Столовой горы.
— Из Свеллендама мы могли бы уже сообщить о себе генеральному консульству. Нужно постараться попасть туда в служебные часы…
Маленькое здание почтовой конторы в Свеллендаме. Беглый взгляд на карту. До Кейптауна остается ровно 200 километров. Мы набросали монет в автомат и нетерпеливо ждем.
— … завтра можете зайти, — раздается из телефона далекий голос и вслед за этим уже по-английски: — Czechoslovak consulate — консульство Чехословакии.
Называем свои фамилии.
— Черт возьми! Где… как… откуда вы говорите? Мы вас ждем уже целую неделю. Где вы находитесь?
— В Свеллендаме.
— Это замечательно! Я боялся, что вы уже в Кейптауне. Мы должны вас встретить и пригласить журнал… подождите, я соединю вас.
Раздается спокойный приветливый голос генерального консула. Приветствия, удивление, вопросы, радость.
— А мы уже хотели начинать розыски, когда вы так долго не подавали о себе вестей из Конго! Думали, что вас львы растерзали. Знаете что, остановитесь сегодня вечером в Белвилле, это в 20 километрах от центра Кейптауна. Мы приедем туда встречать вас к 5 часам. Здесь ждут вас целые вороха почты…
В третьем часу мы остановились в седловине перевала Хау-Хук. Последняя остановка на последнем этапе. Розовые и белые, как лилии, колокольчики протеевых покачивались на ветру. На склонах гор зеленели могучие сосны. Мы вытащили из-под сидений пакетик со свежими фруктами и извлекли последние остатки наших «аварийных запасов»: две баночки сардин, купленные еще в Каире. Они путешествовали с нами в течение долгих месяцев на протяжении более 25 тысяч километров. В этом было нечто символическое. Эти две маленькие баночки оставались на дне машины. Они уцелели от песков Нубийской пустыни и при речных переправах в Эфиопии, а также не попались нам под руку при периодических поисках во время стоянок. Теперь перед ленточкой финиша эти банки опустели и дугой отлетели куда-то в цветущие колокольчики протеевых. Нам было даже немножко грустно расставаться с ними.
На большом полотнище карты, по целым неделям лежавшей у нас перед глазами, последние километры пути сжались до каких-то двух сантиметров. Мы развернули на коленях другую подробную карту — района мыса Доброй Надежды. Снова зашуршал асфальт под колесами, а стрелка высотомера поднялась до 500 и все продолжала ползти вверх. Эхо от гудения мотора прогремело в скалах последнего перевала, и в бока «татры» ударил порыв сильного ветра. Перед нами открылся великолепный вид на залив Фолс-Бей. Далеко к югу убегали в море едва различимые очертания мыса Доброй Надежды, и белая пена Индийского океана гигантской дугой омывала сочную зелень побережья залива. Ровная ленточка шоссе выбегала от подножья приморских утесов и исчезала в тумане далеко на горизонте.
Порывистый вихрь сотрясал остановившуюся машину. Разорванные облака пролетали низко над головой, разбиваясь о вершины скал, и уносились дальше на север. Бурный день, бурный, как и вся поездка по Африке! Была в нем и неукротимая сила стихий и грусть расставания. Слезы дождя текли по щекам «татрочки», когда она вскоре выехала на широкие улицы Белвилла, отдаленного предместья Кейптауна.
На влажном асфальте царило оживление; большие автобусы с транспарантами «Кейптаун» неслись в обоих направлениях, сопровождаемые непрерывным потоком машин.
И вот уже блестящие краники ванны, поспешное переодевание, минуты нетерпеливого ожидания.
