Необыкновенные приключения экспедиции Барсака (илл. В. Колтунова) - Верн Жюль Габриэль (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Как и предполагалось, на ночлег устраивались в туземных хижинах, правда, очень грязных, но все же пригодных для ночлега. Если же во второй половине дня поблизости не оказывалось деревушки, ночь мирно проводили на открытом воздухе. Встречаемые с сердечным гостеприимством, путешественники без затруднений находили провизию и сохранили свои запасы, когда покинули Санабо первого марта. До сих пор у них не было причин раскаиваться в принятом решении.
— Это слишком хорошо! — заметил Амедей Флоранс в разговоре со своим другом Сен-Береном, когда они ехали бок о бок второго марта. — Как глубокий мыслитель, я должен был бы рассчитывать, какое дробное выражение для обычного соотношения между добром и злом приходится нам во вред. Но я предпочитаю предположить, что судьба время от времени берет пример с господина Понсена и отбрасывает дробь.
— Это результат хорошего поступка, дорогой друг, — ответил Сен-Берен. — Вы нас не покинули, и небо вас вознаграждает.
— Судя по тому, как идут дела, у нас нет большой заслуги, — сказал, поворачиваясь в седле, доктор Шатонней, ехавший впереди двух друзей.
— Кто знает! — молвил Сен-Берен. — Мы еще не пришли к концу.
— Ба! — вскричал Амедей Флоранс. — Все равно. На этот раз нам дует попутный ветер. Такие вещи чувствуются, черт возьми! Я утверждаю, что мы приедем в Кубо, как в кресле, без малейших приключений, что, впрочем, не слишком утешительно для журналиста, директор которого… Эй! — прервал он внезапно речь, обращая восклицание к своей лошади, которая споткнулась.
— В чем дело? — спросил Барсак.
— Моя лошадь, — объяснил Флоранс. — Я не знаю, что с ней. Она беспрестанно спотыкается сегодня утром. Надо ее осмотреть…
Он не успел закончить: лошадь внезапно остановилась, задрожала и закачалась. Репортер едва успел соскочить, как животное вдруг рухнуло и вытянулось на земле. На помощь бедной лошади поспешили все; она хрипела и тяжело дышала. С нее сняли седло, промыли ноздри водой из соседнего ручейка. Ничто не помогло. Час спустя лошадь издохла.
— Мне надо было подержаться за сучок, — жалобно сказал Амедей Флоранс, превратившийся в пешехода. — Поздравляя себя с удачей, обязательно накличешь беду: это уж известно.
— Вы становитесь суеверным, господин Флоранс? — улыбаясь, спросила Жанна Бакстон.
— Не совсем, мадемуазель. Мне только досадно, очень досадно!
Лошадь Тонгане была отдана репортеру. Жанна Бакстон посадила Малик сзади, и после двухчасовой задержки снова двинулись в путь, оставив труп лошади и ее сбрую, которую нельзя было увезти. Дневной переход из-за этого происшествия сократился.
С наступлением ночи остановились около рощи, раскинувшейся полукругом у края дороги; с этого пункта, расположенного на небольшой возвышенности, можно было осматривать местность во всех направлениях. Место, где можно было не опасаться внезапного нападения, было удачно избрано для ночлега. Его удобства, очевидно, привлекали и других путешественников. Судя по следам, здесь останавливалась довольно многочисленная группа людей, и у них были лошади. Кто эти люди? Негры или белые? Второе предположение, более вероятное, так как негры обычно не пользуются лошадьми, превратилось в уверенность, когда Амедей Флоранс нашел и показал спутникам пуговицу — предмет цивилизации, мало употребляемый черными и неопровержимо свидетельствовавший о цвете кожи ее прежнего владельца.
Высокая трава уже выпрямилась, — значит, люди были здесь не менее двенадцати дней назад. Так как путники с ними не столкнулись, можно было заключить, что и они следуют на северо-запад, — значит, встретиться с ними не придется.
День третьего марта не принес ничего особенного, но четвертого путешественники потерпели новый урон. Вечером лошадь Барсака пала точно так же, как лошадь Амедея Флоранса. Это уже начинало казаться странным.
Доктор Шатонней, осмотрев мертвую лошадь, сказал Флорансу, когда они были вдвоем:
— Я ожидал этого, господин Флоранс, чтобы сказать вам достаточно серьезную вещь.
— Какую же? — спросил удивленный репортер.
— Наши лошади отравлены.
— Невозможно! — вскричал репортер. — Кто их отравил? Негры, нанятые в Каду? Не в их интересах создавать нам трудности.
— Я никого не обвиняю, но настаиваю на том, что сказал. После первого несчастья я сомневался. После второго у меня появилась полная уверенность. Признаки неопровержимы. Последний невежда не ошибется.
— Итак, ваше мнение, доктор?
— Насчет чего?
— Насчет того, что мы должны делать.
— Я знаю это не больше вас. Мой долг предупредить вас, и я сделал это конфиденциальным образом, чтобы вы сообщили нашим товарищам, за исключением мисс Бакстон, которую, мне думается, не стоит волновать.
— Конечно, — согласился Флоранс. — Но скажите, доктор, неужели так необходимо предполагать злой умысел в этих двух случаях? Неужели нельзя объяснить это иначе? Не могли ли наши лошади съесть ядовитую траву?
— Это не только возможно, — сказал доктор, — но и очевидно. Остается узнать: случайность ли примешала к их пище ядовитую траву, или же случай носит имя человека? Пока я об этом знаю не больше вас.
Решили наблюдать внимательнее, чем когда-либо, за пятью уцелевшими лошадьми, чтобы избежать повторения несчастья. Один из европейцев или Тонгане всегда оставались с ними во время привалов, чтобы к ним никто не мог подойти. Благодаря ли этим предосторожностям или просто потому, что две первые гибели были случайны, следующие два дня прошли без приключений, и все немного успокоились. Вдобавок, потеря двух лошадей была до сих пор единственным несчастным случаем.
Местность была очень ровной, двигались без признаков усталости, настолько быстро, насколько позволял шаг носильщиков; в деревушках легко доставали продовольствие, что позволило сохранять первоначальный запас продуктов на четыре дня. Во второй половине дня пятого марта и за весь день шестого не заметили ни одной деревни, и пришлось прибегнуть к этому резерву. Впрочем, об этом не беспокоились, так как Тонгане уверял, что они скоро встретят значительное поселение, где легко будет достать пропитание.
Вечером шестого марта в самом деле подошли к деревне Яхо, но предсказания Тонгане не оправдались. Лишь только приблизились к «тата» — стене, окружавшей деревню, — раздались угрожающие крики и даже выстрелы из кремневых ружей, и на вершине «тата» появилась многочисленная толпа негров. Экспедиция в первый раз встретила такой прием, если не считать выходки туземцев в Кокоро. В Кокоро еще удалось превратить их воинственные чувства в более дружеские, а в Яхо даже невозможно было попытаться достигнуть подобного результата.
Барсак напрасно пытался вступить в контакт с жителями деревни — не помогали никакие средства. Был поднят белый флаг на конце палки. Эта мирная эмблема, понятная повсюду на земле, вызвала ураган завываний, сопровождаемый градом пуль, которые были бы смертельны для посланного, если бы он не постарался держаться на приличной дистанции. Тонгане и два носильщика, люди того же племени, что и обитатели Яхо, были посланы парламентерами. Но их отказались слушать и отвечали камнями и пулями, которые, впрочем, неловкость стрелков делала безобидными. Было ясно, что обитатели деревни по той или иной причине решили не входить ни в какие сношения с чужестранцами и даже не желают знать их намерения. Впрочем, эти негостеприимные негры ограничились лишь тем, что заперлись за «тата», не впускали туда путешественников, но не отважились на более решительные враждебные действия.
Каковы бы ни были причины такого поведения, путешественники не могли запастись провизией, как надеялись, и седьмого марта им пришлось отправиться с запасом еды лишь на два дня. Положение, впрочем, не внушало еще тревоги. Экспедиция уже сделала больше трехсот километров от Каду, то есть более половины намеченного пути. И можно было надеяться, что ближайшие деревни окажут более дружеский прием, чем Яхо.
Однако в продолжение дня седьмого марта по дороге не встретилось жилья, и этот вопрос не мог разрешиться. День был удачен по числу пройденных километров, но принес новое несчастье: пала третья лошадь, совершенно так же, как две первые.
