Сицилия. Сладкий мед, горькие лимоны - Форт Мэтью (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Я узнавал некоторые дороги, по которым проезжал накануне, но вскоре мы свернули в лабиринт узких лент, петлявших по плоскому плодородному плато, на котором лежали камни и росли оливы и стручковые цератонин. Внезапно мы въехали на территорию фермы, показавшуюся мне в лучах утреннего солнца невероятно чистой и ухоженной.
А вот и они. Несколько коров той самой редкой породы стояли в загоне в конце двора, в тени, и терпеливо ждали своей очереди, чтобы подойти к корыту, наполненному блестящей коричневой шелухой стручков цератонии. Это были очень симпатичные животные глубокого красновато-коричневого цвета, блестящие, с огромными черными глазами и с искривленными острыми рогами. Они выглядели так, как и положено коровам гернзейской или джерсейекой породы, словно им было известно, что их молоко обладает необыкновенным вкусом и жирностью.
— Чем они славятся? Молоком или мясом? — спросил я Серджио.
— Ни тем и ни другим. — Он раскуривал не спеша очередную сигару. — Они дают всего три тысячи литров молока за сезон, а корова голштинской породы аж девять тысяч. Да и мясо у них жестковатое, потому что нежирное.
— Наверное, поэтому их мало кто разводит, — предположил я.
— Возможно, — слегка кивнул Серджио. — Зато молоко у них первоклассное, идеально годится для производства сыра. В нем много белка и жира, что придает сыру богатый вкус и аромат.
— Сколько же кореш у синьора Флоридиа?
Серджио сделал затяжку и, вскинув бровь, заметил, что на этот вопрос синьор Флоридиа никогда не ответит, но не потому, что это его профессиональный секрет, — просто не хочет, чтобы о величине фермы пронюхали надоедливые чиновники.
В сыроварне было много воздуха, простора, хотя повсюду стояла всевозможная техника из нержавеющей стали. В воздухе кружил запах молока и едва уловимый запах кислоты. Синьора Флоридиа рвала руками дикорастущий гулявник, чтобы потом бросить его вместе с пеперончини — чили — в одну из емкостей с сыром для улучшения качества последнего. Их дочь перемешивала порцию молока приспособлением, похожим на средневековую ребристую булаву. Молоко доводилось до консистенции творога в большой емкости из нержавеющей стали. Сам Розарио трудился над тем, что в результате длительного процесса должно превратиться в четырнадцатикилограммовую головку сыра.
Но сначала требовалось немало поработать. На этой стадии сыр был схож с белым мягким пуфом. Розарио снова и снова переворачивал его, сдавливал сверху, сжимал с боков, переворачивал и снова превращал в однородную массу.
Розарио, привлекательный мужчина с зачесанными назад белыми волосами, загорелым лицом и выразительными, блестящими глазами, был невысок, но крепок. На его сильных и одновременно нежных руках отчетливо проступали крепкие мускулы. Иногда движения он делал так, будто ласкал сыр.
Этот «сеанс массажа» продолжался не менее получаса. Потом Розарио вытащил массу в форме шара и переложил ее в mascietta, деревянный ящик, по форме в виде гроба, и прижал ее сбоку деревянным блоком. Другой блок со своей эмблемой он положил наверх так, чтобы буквы отпечатались на поверхности шара. В таком состоянии сыр пролежит сутки, после чего станет напоминать большой старомодный кусок мыла.
Из mascietta его перенесут в камеру созревания, расположенную под сыроварней, где на толстой веревке, перетягивающей его посередине, сыр подвесят на балку. Там, обдуваемый со всех сторон воздухом, он проведет около двух лет, превращаясь из белого сначала в кремово-золотистый, а затем в светло-янтарный, постепенно подсыхая и набираясь вкуса и аромата.
Да, подтвердил Розарио, они делают сыр триста шестьдесят пять дней в году.
— Что?! И в Рождество, и на Пасху тоже?!
— Да, и в Рождество, и на Пасху тоже. У коров не бывает выходных. Они дают молоко ежедневно, не правда ли?
Об этом я не подумал.
— Почему вы этим занимаетесь?
Его удивило, что кто-то задает подобные вопросы.
— Потому что должен. Это мой долг, — только и нашелся он ответить.
Помимо «Рагузано», по словам Розарио, они производят также сыры тума провола, рикотта. Для рикотты используется сыворотка, остающаяся после того, как сделаны все сыры. Этим занимается его дочь. Рикотту получают нагреванием сыворотки до 100 °C, в результате чего на поверхность всплывают маленькие творожные комочки, которые собирают и высушивают в пластиковых ванночках с дырками. Раньше ванночки делали из тростника или из ивы, но правилами Европейского союза теперь это запрещено.
«Лучите сыры, — заметил Розарио, — получаются с ноября по март, когда самая зеленая и обильная трава». Забавно, что на Сицилии времена года совсем не такие, как в Британии. Мы считаем зиму мертвым сезоном, держим животных в сараях и кормим их сеном, заготовленным летом. На Сицилии мертвый сезон — июнь, июль, август и даже сентябрь, когда из-за жары ничего не растет.
Розарио пригласил нас в большую комнату, служившую одновременно и столовой, и гостиной. Он старался говорить со мной на итальянском, но очень часто сбивался на сицилийский, и я терялся. Серджио предупредил меня, что для сицилийцев итальянский — это второй язык, и что между собой они общаются исключительно на своем родном.
Сначала нам подали свежайшую рикотту, которая еще даже не успела остыть. Она была лишена вкуса и запаха яиц, характерных для массы из овечьего молока. Испеченный хлеб имел хрустящую коричневую корочку, будучи компактным и мягким одновременно. На стол поставили и собственное холодное вино, у которого был вкус тернослива и вишни. Синьор Флоридиа, разломав на кусочки хлеб, бросил их в миску с рикоттой. Я последовая его примеру. Хлеб немедленно размягчился, и блюдо превратилось в несладкий пудинг. Должно быть, именно этим питались в свое время пастухи.
Затем наступила очередь «Рагузано». Сначала подали сыр «пятимесячного возраста». Он чем-то походил на «Грюйер» и по фактуре напоминал не очень мягкую губку;, у него чувствовался легкий привкус карамели, в котором угадывалась нота теплой травы, и аромат, одновременно тонкий и вполне определенный. Это был сыр, вкус которого долго ощущался во рту.
Однако не так долго, как двухлетнего «Рагузано». Его аромат стал более концентрированным и выразительным, он подсох и по фактуре стал напоминать зрелый чеддер, но распадался на хлопья или слои, как сланцевая глина. Оторваться от него было невозможно. Пробуя то один сыр, то другой, я смог почувствовать во втором привкус первого, но мне показалось, что они занимают разные ниши.
Во время этой дегустации Розарио вовлек Серджио в беседу о житейских проблемах. Он убедительно говорил о бюрократизме, о несовершенстве законодательства, о ценах, о пристрастном поведении центристов, о беспринципности, с которой некоторые из его коллег-сыроваров пытаются использовать закон о защите местного товаропроизводителя. Во всем мире фермерам приходится сталкиваться с одними и теми же проблемами.
Когда поток его жалоб иссяк, он повел нас смотреть своего быка-осеменителя, который вместе с немногочисленным гаремом стельных коров содержался в коровнике, построенном еще в шестнадцатом веке, в километре от фермы. Здесь искусственного осеменения не признавали. Бык оказался великолепным животным, величественным не только по своим габаритам, но и по манерам. Подняв голову, он без всякого интереса, медленно, с чувством собственного достоинства, шел за коровой, явно ожидавшей его внимания. Они исчезли с площадки, на которой стояли, и скрылись за углом. Вскоре послышалось его страстное мычание, но, дорогой читатель, я вынужден оставить нас наедине с вашим воображением, ибо природная скромность не позволила нам наблюдать за этой любовной сценой, и мы вернулись в Модику.
Серджио повез меня на обед в «Ла-Рустикана», где к нам присоединилась его жена, обаятельная женщина, учительница музыки. Добродушное подшучивание не могло скрыть их взаимной привязанности.
Мы обедали в весьма привлекательной траттории с очень хорошей кухней, которая в большей мере из всего, что попадалось мне до сих пор, соответствовала представлениям об истинной деревенской кухне, хотя количество поданных нам блюд значительно превышало количество тех, которыми потчуют на обычной сицилийской ферме.
