Хрустальный горизонт - Месснер Райнхольд (онлайн книга без txt) 📗
Перемещение ITC на север обусловливает прекращение дождей в долине Ганга и в центральных областях Индии. Поэтому говорят о прекращении муссона (или перерыве в муссоне), которое может продолжаться около двух недель. Понятно, что в горных областях страны, особенно тех, которые располагаются далеко от муссонного трога, в любой день муссонной паузы могут выпасть осадки».
«Нет никакого сомнения, – говорю я Нене, когда мы выходим на первые моренные гряды сразу за базовым лагерем, – мы находимся в муссонной паузе».
Никогда ранее я не видел эту великую гору такой могущественной. Однако во мне нет страха. Белое покрывало Эвереста блестит на фоне неба далеким зеркалом. Только на левом гребне повис «белый флаг».
Небо как из матового стекла. Свежо, немного ветрено, неуютно. Но я не мерзну.
Путь сначала петляет и извивается, слегка поднимаясь вверх, по орографически правой стороне долины. Мне знаком здесь каждый камень. Это усиливает мое нетерпение. Я знаю, где и когда мы должны быть.
На глаз трудно определить, как далеко отсюда до горы. Когда прекратились дожди, она как бы приблизилась. Дистанция восстанавливается, только если пространство между мной и ею заполняется туманом. Вершина отодвигается, стена под ней вырастает. Белые бесформенные поля оживают.
С такого большого расстояния все еще трудно оценить крутизну стены. Но я думаю, что северный склон Эвереста менее крутой, чем мне сейчас кажется. Что позволяет мне преуменьшать опасность восхождения – чувство самосохранения или знание фактов?
Примерно 60 лет назад английские альпинисты поднялись выше 8000 метров с допотопным снаряжением. Так что северный гребень не должен быть слишком крутым. Я еще далеко не на 8000 метрах, но у меня облегченное, хорошо зарекомендовавшее себя снаряжение, лучшее из того, что имеется в альпинизме на сегодняшний день: легкая цилиндрическая палатка-малютка, титановый ледоруб, двенадцатизубые кошки из титана, матрац, спальный мешок. Я щурюсь на солнце, и мальчишеское чувство «ничто не может меня остановить» овладевает мной.
Теперь или никогда
В какой момент человек начинает считать кусок земли своей собственностью? Я четвертый раз шаг за шагом завоевываю эти первые шесть километров. В некотором смысле они уже принадлежат мне. На всем пути я поставил всего три тура. В одной неглубокой канавке отгородил себе камнями ручеек. Каждый раз сажусь на один и тот же камень на поляне фиолетово-желтых колокольчиков и смотрю, как они склоняют головки от ветра. Они растут в понижении между старой и новой моренами – как на огромной ладони. Здесь пахнет травой и влажными камнями. Может быть, кочевники потому больше любят свою родину, чем горожане, что они все время открывают ее заново. А может быть, горожане понимают под родиной прежде всего имущество, друзей, идеологию – нечто такое, что уничтожается временем и ветрами, как яркие осенние листья? Мои корни лежат глубже, они в горах. Между нижним базовым лагерем и передовым у нас есть еще промежуточный лагерь – на высоте 6000 метров. До него шесть часов ходу. Эта палатка стоит прямо у перевала Чанг Ла, у подножия предвершины Эвереста. Отсюда еще четыре часа до передового базового лагеря на морене.
Мы собираемся переночевать в лагере 6000. Там мы как дома. Эта палатка и в самом деле значит для нас гораздо больше, чем просто крыша над головой. В обыкновенной палатке, 1,80 Х 1,20, в форме тоннеля, едва в метр высотой, можно отдыхать, готовить пищу, спать. Я знаю, что в этом крошечном полуцилиндре можно пережить снежную бурю – и это порождает во мне чувство защищенности.
Мы пересекли долину Восточный Ронгбук в ее верхней части, где из-под языка ледника, в нагромождении камней вырывается поток. Несмотря на то, что я вполне тренирован и уже хорошо акклиматизировался, все-таки еще нет полной легкости на этих бесконечных подъемах и спусках по осыпям. Когда из-под ноги вдруг уходит камень, движения сразу становятся судорожными, превращаются в мучение. Приходится останавливаться, восстанавливать дыхание. В этот день мы преодолеваем перепад в 900 метров. Но прошли мы гораздо больше. Большой кусок пути идем по засыпанному камнями левому берегу ледника, потом по явно выраженной срединной морене. Здесь подъем более равномерный, а грунт твердый. Спускаемся с морены и попадаем в понижение, где стоит палатка нашего промежуточного лагеря. К нашему удивлению, палатка цела и невредима и стоит в том же виде, как мы ее оставили три недели назад. Нена готовит еду, я приношу воду из ледникового ручья. Из туннеля, откуда он вытекает, раздается грохотанье и рев. Слышно, как раскалывается лед. Все эти звуки ледника напоминают мне синтетическую музыку. Ледник стонет, злобно сопит, бесится.
Вход в палатку расстегнут, чтобы был доступ свежему воздуху. Высунув голову наружу, я все время наблюдаю за погодой. Все признаки благоприятны, облаков немного, и они не расползаются. Небо высокое, белесо-голубое, с наступлением сумерек оно становится ярко-бирюзовым. Вечером на черном небосклоне появляются трепетные звезды. Я окончательно успокаиваюсь. Как будто одновременно с прекращением муссона исчезла и моя внутренняя тревога.
Привал на леднике Восточный Ронгбук
На пути в промежуточный лагерь
И в наше время высотник гораздо больше зависит от условий, складывающихся на горе, чем от своих собственных возможностей или своего здоровья. Важнейшую роль здесь играет погода. Сейчас я оцениваю ее в основном с помощью собственной интуиции и убежден, что она останется хорошей. Мое решение спуститься вниз в ронгбукский лагерь было правильным. Десять дней пребывания на высоте 6500 метров сказались на нас, но в базовом лагере мы быстро пришли в себя. Сон и аппетит вернулись. За три недели на высоте 5000 метров мы полностью восстановились.
Особенно хорошо это видно по Нене. Теперь она не отстает, чувствует себя хорошо, несмотря на высоту, хорошо спит. Я же, напротив, в эту ночь сплю мало. Утром я собираю рюкзак, Нена делает записи в дневнике. У нее больше энергии, чем у меня.
«Райнхольд в дурном настроении. Хорошо, что сегодня у него будет нетрудный день. Отсюда до высотного лагеря совсем нет подъема. Мы ждем, пока солнце поднимется выше. Все в порядке. Вот только Райнхольд мало спал ночью. Мы оба укрылись нашим единственным спальным мешком. Было холодно, поэтому начались обычные трудности: каждый тянул пуховый мешок на себя, проявлял недовольство, толкал другого. Райнхольд нервничал. Конечно, я оказалась виновата в том, что он так плохо спал».
Незаметно и неосознанно на мне начало сказываться напряжение одиночного восхождения. Мою уравновешенность как ветром сдуло. Я несу ответственность за все сам, я предоставлен только себе. Как неправ я бываю в такие минуты! Перед такой «пробой на разрыв» я и при идеальных условиях едва ли смог бы спать. А тут пенопластовый матрац в палец толщиной. Камень величиной с кулак давил в бок, было холодно. То просыпаясь, то засыпая, я думал о наступающем дне. Я ожидал рассвета с нетерпением и страхом. Я знаю, какие опасности ждут меня наверху: трещины, лавины, туман, пурга. Но еще более опасны переутомление, страх, чувство одиночества. Вынужденное безделье также поубавило во мне уверенности в своих силах. Я восхищаюсь умением отшельников подолгу жить в одиночестве. Может быть потому, что мне не хватает этого умения.
Покидаю палатку. Нена опять не готова – я нетерпеливо надеваю рюкзак и прохожу сотню метров вверх по камням срединной морены. Я как будто стыжусь подождать ее. Мое стремление вперед безудержно. Душевное смятение, вызванное этим одиночным предприятием, столь велико, что я могу бороться с ним только в движении.
Мы обходим Северную вершину. Крутые лавиноопасные склоны ее восточной стороны выглядят угрожающе. Снег держит. Идем все время только вверх. Как успокаивающе действует на меня это монотонное равномерное движение! Кажется, что ритм моего дыхания согласован не только с ритмом шагов и биения сердца, но и с течением мыслей.
