Перекресток: путешествие среди армян - Марсден Филип (библиотека электронных книг txt) 📗
Армянские караваны славились своим аскетизмом. Хотя исфаганские купцы, например, жили в сказочной роскоши, во время торговых путешествий они держались крайне скромно. Они отказывались от копченой говядины и сухарей и довольствовались пойманной в реках рыбой. Если до них доходил слух, что по пустыне движется другой армянский караван, они были готовы идти два или три дня, чтобы встретить его; тогда накрывались столы с вином пением и беседами. Но потом снова — пустынный горизонт да ноги бредущих верблюдов, их снова ожидали ночи в пустых комнатах на постоялых дворах. Когда наконец они приезжали в Рим или в Геную, они покупали безделушки — зеркала или эмаль — для обмена по дороге домой. Они могли провести в путешествии два и более года, и если им не удавалось окупить расходы, они от стыда просто не возвращались домой.
Французский путешественник Турнефор описывает в своих воспоминаниях, как армянин совершал в Арзруме торговую сделку. Сначала обе стороны клали на стол свои мешки с деньгами, вид которых «позволял им быстрее поладить». Затем демонстрировались один за другим различные товары. Последовавший за этим шумный спор сменился небольшой потасовкой. И когда непосвященному зрителю казалось, что они уже «готовы были перерезать друг другу глотку», купцы перешли к крепкому рукопожатию. После того как соглашение было достигнуто, вся группа — покупатель, продавец, носильщик, посредник — разразилась громоподобным хохотом. Существует часто цитируемая восточная поговорка о том, что один еврей стоит трех греков, но один армянин стоит трех евреев. Армяне занимались торговлей так же, как и всем остальным: с особой, страстной сосредоточенностью. Тот же самый беспокойный дух, который заставлял их углубленно изучать математику, создавать хачкары, воздвигать церковный купол на квадратном основании, теперь, в изгнании, заставлял их проходить тысячи миль по земле Азии, прокладывая новые торговые пути. Ими двигало бесстрашное любопытство.
Профессор Селян наклонился вперед в своем кресле. Он энергично жестикулировал, рассказывая, как возле Софии на месте старой павликианской церкви было построено предприятие по выработке ядерного топлива — предприятие, ставшее одним из самых страшных концентрационных лагерей коммунистической эпохи. Это место называлось Белин, бывший Бели Павликиан.
— Когда я закончу работу в университете, я проведу остаток дней среди этих вещей. — Профессор взмахом руки указал на рабочий беспорядок вокруг себя: на полу стопки книг с массой сведений, карты, содержащие ключ к истинному пониманию истории и ее обманчивых трюизмов.
Таня Марковска, которая несколько дней сдавала мне комнату в центре Софии, была тучная, добрая старая дама с неровными зубами и в рыжем парике. Она любила литературу и была окружена множеством переплетенных в кожу томов: Достоевский, Толстой, Байрон, Пруст, Дюма… Правда, мне ни разу не удалось застать ее за чтением.
Много лет назад Таня Марковска овдовела: ее муж исчез во время одной из «чисток». С тех пор окружающий мир стал для нее источником невообразимого ужаса. Она никогда не выходила из дома. Солнечный свет пробивался в ее комнату сквозь тонкий ажур занавесок померкшим и слабым. Она проживала свою жизнь через жизни других. Входя в ее сумрачную квартиру, я обычно ждал, пока ярко-рыжая голова хозяйки не мелькнет у моей двери.
— Значит, вы вернулись, месье? На улице очень холодно, да? Вы заболеете!
А когда я выходил:
— Вы идете на улицу? Но, месье, сейчас совсем темно! Вы можете заблудиться, или на вас нападут!
— Я буду осторожен.
— Где ключ?
Я доставал его из кармана, чтобы показать ей.
— Нет, нет, месье, никогда не доставайте его! Спрячьте обратно в карман!
Несколько поездок в советское посольство не принесли никаких новостей от армянки с Брент-кросс. Срок моей болгарской визы истекал, скоро я должен был покинуть страну и следовать поездом дальше, в Бухарест.
Таня Марковска была в ужасе:
— Румыния! Нельзя ехать в Румынию.
— Почему нельзя?
— Бандиты! Они бандиты и… И животные.
— Не волнуйтесь, со мной ничего не случится. Я поклонился.
Ни по дороге к вокзалу я понял, что мрачные предположения Тани Марковска каким-то образом окрасили мое восприятие Румынии.
Поезд выбрался из тесного Искарского ущелья на широкую придунайскую равнину. Голые известняковые скалы уступили место тучным полям и широкому горизонту. Мы проехали станцию Павликени, один из древних центров армянского павликианства.
В Горне к поезду присоединили вагоны с названием мест назначения, казавшихся немыслимо далекими: Минск, Киев, Москва.
На платформе цыганка пыталась справиться с пьяным мужем. Она была одета в черное и канареечно-желтое, и ее облик хранил черты дикой красоты; последние лучи солнца играли на разбросанных в беспорядке прядях волос. Она ходила взад и вперед по платформе, схватив мужчину под руку, но его колени подгибались и ноги волочились. Она дергала его, шлепала, кричала на него, но его голова бессильно валилась из стороны в сторону, точно у марионетки. Он хрюкал, как свинья. Было ясно, что он скоро заснет.
Мимо с бешеной скоростью пронеслась человеческая фигура. На плече — две кожаные сумки, сплошь увешанные ярлычками авиалиний. Человек был одет в пальто с бархатным воротником и имел полусветский небрежный вид западного журналиста.
Он взглянул на поезд.
— Бухарест? — спросил он с американским акцентом.
— Да, — сказал я и помог ему внести вещи в купе.
— Господи, я думал, что опоздал. Ничего не поймешь с поездами в Восточной Европе, они сами себе закон. Фу!
Я поинтересовался, не журналист ли он.
— Нет, адвокат. По вопросам усыновления.
— По вопросам усыновления? — Да.
Усевшись, он надел очки на нос и открыл одну из своих сумок.
— Занялся этим делом несколько месяцев назад, оно меня полностью захватило — видите, вот у меня портативный компьютер, а вот струйный принтер на батарейках — новенький, с фабричным клеймом, тысяча семьсот долларов. А вот видеокамера для съемки детей.
Состав устремился вперед, со скрипом выползая из Горны в сторону Дуная и границы с Румынией. Адвокат снял пальто.
— И как же происходит усыновление?
— Ну, я нахожу детей, заполняю документы и выполняю все формальности. В Соединенных Штатах дефицит детей, пригодных для усыновления. В некоторых штатах для этого требуется пять лет и пятьдесят тысяч долларов. Ну, у меня цены пониже, и я помогаю трем-четырем человекам, иногда пяти. Большинство американцев хотят усыновить белого ребенка, а румыны, венгры, югославы — европейцы. Трудности возникают иногда с албанцами: у некоторых кожа оливкового оттенка. Румынию я исчерпал, но теперь попробую поехать в Сибирь. Полететь прямо через полюс…
— А СПИД — разве с ним нет проблем в Румынии?
— Да, но у меня договоренность: шесть с половиной часов на проверку всех сирот за двести пятьдесят долларов, девяносто шесть процентов надежности.
— А сколько положительных результатов?
— Всего лишь около двух или трех процентов на севере, но вокруг Бухареста, возможно, все тридцать.
Теперь он выложил из своих сумок почти все содержимое. В порыве энтузиазма он демонстрировал мне устройства, которые помогали ему вести свой бизнес, тем самым превратив купе в подобие логова контрабандиста: видеокамеру и полароид, компьютер со всеми причиндалами, упаковки молотого кофе и сигарет, странные сосуды с растворами и шприцами для проверки на СПИД. Словно рыбак, проверяющий снасти перед выходом в море, он выглядел весьма удовлетворенным в окружении всех своих припасов и кажется, был рад тому, что вряд ли такое снаряжение можно было раздобыть в Восточном блоке и что скоро он будет выкладывать эти вещи в другом румынском приюте, закидывая очередную сеть.
Он чувствовал себя вполне уверенно до той минуты, пока над дунайским мостом «Дружба», позвякивая своим обмундированием, румынские пограничники не открыли дверь нашего купе. Когда они ушли, карманы адвоката стали на несколько долларов легче, зато карманы стражей границы разбухли от сигарет. Но он воспринял это как должное:
