Остров в Меланезии - Риделанд Финн (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Послевоенные годы отмечены в истории Меланезии двумя процессами. С одной стороны, это — усиление эксплуатации местных природных богатств капиталистическими монополиями, рост плантационного хозяйства и числа промышленных предприятий, а значит, и численный рост меланезийского рабочего класса, словом, все более интенсивное втягивание островов на путь капиталистического развития, а с другой стороны — невиданный прежде рост общественного сознания когда-то отсталого коренного населения и его все более активное участие в политической и профсоюзной борьбе за свои права и интересы.
Борьба коренного населения за участие в управлении собственными делами, культурное его развитие едва ли возможны без взаимопонятного языка. Ведь население Меланезии крайне раздроблено в этническом и языковом отношениях. Отчасти роль такого средства общения для островов, населенных различными народами, выполняет язык одного из них, а в основном — так называемый пиджин-инглиш, или неомеланезийский язык, о котором немало пишет автор. Неомеланезийский все шире распространяется в Восточной Новой Гвинее и Северо-Западной Меланезии и становится средством общения для многочисленных племен и народов. На этом языке издаются журналы, печатаются книги. В 1971 г., например, вышла книга стихов папуасских и меланезийских поэтов.
Говоря об этнографических исследованиях на Соломоновых островах или в бывших немецких колониях на Новой Гвинее и в Меланезии, автор во многом неправ, что, вероятно, объясняется недостаточной его осведомленностью. Так, на стр. 13 он пишет: «Германия не снарядила ни одной научной экспедиции для исследования Новой Гвинеи, Новой Британии или Бугенвиля». Это едва ли справедливо. Достаточно вспомнить Немецкую океанийскую экспедицию 1908–1910 гг. (организованную Гамбургским научным институтом), которая работала главным образом на островах Микронезии, но отчасти и в Северной Меланезии. Для этнографического изучения Новой Гвинеи и архипелага Бисмарка много сделал в 80-х годах прошлого века Отто Финш. Служащий германской торговой компании Р. Паркинсон провел значительную часть своей жизни на архипелаге Бисмарка и других островах Меланезии, и его книга «Тридцать лет в Океании» (1907) стала одним из ценнейших источников этнографических сведений об этой части Меланезии, тогда еще едва затронутой влиянием европейской колонизации. Можно еще назвать немецкого путешественника Ф. Бургера и миссионера М. Рашера — оба они оставили важные труды о народах Новой Британии. Но особенно большой вклад в этнографическое изучение архипелага Бисмарка и Северных Соломоновых островов, в том числе Бугенвиля, внес немецкий этнолог и социолог Рихард Турнвальд, исследования которого развернулись в 1906–1909 гг. Перед первой мировой войной были опубликованы материалы его экспедиции, а в 1937 г. — книга о населении округа Буин на юге Бугенвиля.
Ошибается автор и на стр. 128 и 129, когда говорит о том, что на Бугенвиле и Малвите «почти не проводилось антропологических или этнографических исследований». Сам же он несколькими строками далее пишет об известном этнографе Яне Хогбине и его исследованиях на Малаите в 1930-х годах. О Р. Турнвальде уже было сказано. Миссионер Роберт Кодрингтон около 25 лет провел на многих островах Меланезии и обобщил свои богатейшие наблюдения в ставшем теперь классическим труде «Меланезийцы» (1891). Подобно Паркинсону, он был одним из первых исследователей Меланезии. В 1938–1939 гг. на Бугенвиле работала экспедиция музея Пибоди из США, материалы которой были изданы Дугласом Оливером в 1949 г. В 1955 г. вышла в свет его монография о папуасоязычном племени сиуай на Бугенвиле. И это — лишь основные этнографические труды о двух упомянутых островах.
Эти и многие другие исследования приоткрывают завесу над общественным строем меланезийцев, в котором и сейчас остается еще много неясного. В распоряжении любознательного русского читателя имеется обобщающий очерк С, А. Токарева об общественном строе и культуре меланезийцев, вошедший в книгу «Народы Австралии и Океании», изданную в 1956 году. Меланезийские племена делятся на деревни или сельские общины и в то же время на фратрии и роды. Из книги Риделанда мы узнаем немало интересного об этих общественных группах; но некоторые его сведения нуждаются в пояснениях. Так, он пишет, что население в долине реки Аита на Бугенвиле делится на пять больших родовых групп, причем каждая носит имя птицы или животного. Речь идет о широко распространенном у многих отсталых народов социально-религиозном явлении — тотемизме — вере членов рода в свое происхождение от символического существа, или тотема, в свою связь с ним. Далее мы узнаем, что каждая родовая группа делится, в свою очередь, на более мелкие экзогамные группы; внутри них браки запрещены, их члены вступают в брак только с людьми из других групп. Это может означать, что большие родовые группы (или «кланы», как их называет автор) не являются родами в строгом смысле слова, так как утратили один из главных признаков рода — экзогамию, и экзогамны теперь лишь более мелкие подразделения родовых групп. Автор не раз пишет о том, что все жители какой-либо деревни принадлежат к одному «клану», или роду. Очевидно, однако, что деревенская община — основная социально-экономическая ячейка у меланезийцев — не может состоять из представителей только одного рода. Ведь род экзогамен, его члены не могут вступать в брак друг с другом, а деревенская община состоит из семей. Либо автор в этих случаях неточен, либо речь идет о «родах», утративших экзогамию и по существу уже не являющихся родами, либо они принимают в свой состав выходцев из других родов, которые, вступая в брак, переходят в род супруга. О роде и в последнем случае можно говорить лишь условно.
Очень любопытна последняя глава книги — «Тайны Малаиты», посвященная социальной организации племени фаталека на Малаите. По существу, глава эта является самостоятельным этнографическим очерком, мало связанным с остальными главами. От этого она, однако, не становится менее интересной. Племя фаталека с его сложной иерархической структурой вождей, во главе которой сюит верховный вождь — таниота — из старшего клана, а ниже располагаются вожди остальных кланов, является наглядным примером одной из важнейших особенностей общественного строя меланезийцев: переплетения элементов первобытнообщинного и раннеклассового общественных укладов. К этому еще надо добавить разделение властей между представителями светской и духовной власти — нване иното и фатамбу. Такая система действительно для Меланезии почти уникальна, но все остальное не является чем-то исключительным. Аналогичные отношения, правда не в столь яркой форме, мы находим у сиуай на острове Бугенвиль, изученных Д. Оливером. Здесь, как и у фаталека, во главе общин стоят вожди — муми, власть которых в значительной мере опирается на богатство в виде свиней, раковинных денег и крупных земельных участков. Более развитая форма института вождей известна на Тробрианских островах, где образовалась, как и у фаталека, сложная иерархия вождей. Но особенно далеко зашел процесс социального расслоения на Новой Каледонии и островах Фиджи, а следующий этап этого процесса представлен в Полинезии; особенно характерен он для островов Тонга. Материалы, подобные очерку о фаталека, очень важны для понимания того, как, в каких формах происходит становление раннеклассовых отношений у народов. выходящих из первобытнообщинного строя. Фаталека в этом отношении особенно интересны, потому что у них мы находим как бы в зародыше все, что достигло своего расцвета в более развитых обществах Меланезии и Полинезии.
Интересно пишет Риделанд и обо всем, что связано с традиционной религиозно-обрядовой жизнью меланезийцев. Несмотря па очень широкое распространение, христианство не затронуло основ мировоззрения меланезийцев, но самым причудливым образом переплелось с древними верованиями и культами. Может быть, сильнее всего влияние христианства сказалось на мессианизме и эсхатологических чаяниях, на страстном ожидании конца мира. В итоге образовался очень своеобразный сплав старого и нового, христианства и местных культов, наиболее ярким выражением которого являются так называемые милленаристские движения. Движения эти, основанные на вере в наступление «тысячелетнего царства» социальной справедливости и всеобщего благоденствия, являются по существу выражением национального и социального протеста.
